- Тебе чай или кофе?
- Кофе. И покрепче.
- Значит, я угадала.
Ричард любил кофе. У него и глаза были цвета кофе, и запах у него был какой-то
кофейный.
Он посмотрел на часы и отпил из дымящейся чашки.
- Не волнуйся, я долго тебя не задержу, - сказала Флоренсия.
- Что-нибудь срочное?
Надо было думать о деле, а не о том, какого цвета у него глаза, и откуда эти напряженные
складки вокруг рта, и почему он так любит белый с голубым, и так ли еще прекрасно его
тело, как пять лет назад...
- Твоя красавица мне кое-что сказала, и я хочу, чтобы ты знал мое мнение.
- Я так и понял.
- Во-первых, если тебя волнует ее состояние...
- Разумеется.
- Ты должен увезти ее куда-нибудь подальше отсюда. Здесь она видела этого Конса, а он
видел ее. Она все время в ожидании, а это кого хочешь с ума сведет. В конце концов, ей
просто надо отдохнуть и развлечься. Отвези ее на курорт что ли...
- Смеешься? - Ричард чуть не поперхнулся и расплескал кофе из чашки на блюдечко, - у
меня экспедиция на Шедар, Росси пытается весь экипаж укомплектовать людьми из
Безопасности, которые ни черта не понимают в обстановке, Кеттервааль по пять раз на дню
звонит. . а тут еще в радиусе связи объявился их корабль, только от повстанцев. Там сам
Гунтривааль собственной персоной желает встретиться с землянами, только в тайне от
- 61 -
Кеттера. Надо как-то выкручиваться из ситуации, а ты предлагаешь, чтобы я все бросил и
укатил на курорт.
- Ричард, я говорю тебе как врач.
- А я тебе - как начальник отдела Кассиопеи. Меня еще никто от этой должности не
освобождал.
- Но Зела - это тоже твоя работа.
- А я и не отказываюсь. Но есть же предел разумного.
- Какой там предел, когда надо спасать человека?
Ричард налил себе новую чашку и спокойно выпил.
- Что ты еще мне скажешь?
- Самое неприятное еще впереди, - вздохнула Флоренсия, ей всегда нравилось, как
быстро он принимал любые обстоятельства, - тебе придется встретиться с этим Консом.
- Это я и сам знаю, - усмехнулся он.
- Он очень силен.
- Надо думать.
- К тому же у него мания величия.
- Было бы странно, если б ее не было.
- Попробуй договориться с ним мирно.
- Фло, это как раз и есть моя работа - договариваться с инопланетянами.
Ричард снова посмотрел на часы. А ей еще так много хотелось ему сказать: о чем
услышала и о чем догадалась сама.
- А хочешь, я скажу, что она в тебе нашла?
- Ну-ну? - встрепенулся Ричард, - интересно!
Кажется, у него хватало ума не считать, что эта красавица в него влюбилась с первого
взгляда и до потери сознания.
- Может, ты и самый красивый, - снисходительно улыбнулась Флоренсия, - но эти
аппиры оперируют другими категориями, энергетическими. Ты накачан энергией, как
надувной матрас. Она сразу решила, что ты самый сильный, а значит, самый главный. Я
уверена, что она выполнит любой твой приказ. И не надо думать, что за тобой кто-то
охотится. Все гораздо проще.
- Я себя дичью не считаю. Это больная фантазия Антонио Росси.
- Лишь бы у тебя не было больных фантазий.
- Почему бы им не быть? Лишь бы я их не воплощал в жизнь.
Ричард в последний раз взглянул на часы и встал.
- Извини, мне уже пора. Скоро антракт.
- У меня все, - она дернула плечом, - делай выводы сам.
- Спасибо. Сделаю.
Она проводила его до двери и уже там, на пороге, ей резко надоело делать вид, что все в
порядке, и ничего страшного не происходит. Ей надоело быть выше обстоятельств.
Флоренсия вцепилась обеими руками в лацканы его пиджака и совсем забыла, что она давно
уже посторонняя ему женщина.
- Я боюсь за тебя, Ричард. Ты же человек, а не монстр...
- Это комплимент?
- Я не хочу, чтобы ты встречался с этим Консом!
- Знаешь, я тоже не горю желанием. Но чем раньше мы встретимся, тем лучше.
Ожидание изматывает.
- Господи, что ты говоришь...
- Интересно, что мне еще говорить? – горько усмехнулся Ричард.
Он действительно смотрел на всех, как на маленьких детей. Дети нашалили, навертели,
напутали, а ему одному все разгребать. И не поможет никто, и возмущаться бесполезно.
- Я боюсь, - повторила Флоренсия, - никому не известно, что придет в голову этому
Консу. . если у него, конечно, есть голова.
- Будем надеяться, что есть, - сказал Ричард, - и не глупая.
- 62 -
Его модуль стоял у крыльца. Когда-то они подолгу целовались на пороге, прежде чем он
садился в машину и улетал. Впрочем, модуль тогда у него был другой, и вообще все было по-
другому. Она никогда не знала, сколько часов, дней, месяцев пройдет, прежде чем Ричарду
снова захочется ее увидеть. Наверное, он стоил того, чтобы ждать его каждый день, но
Флоренсия считала себя выше этого. О, господи, ну зачем она опять об этом вспомнила? Все
давно в прошлом, и решать тут нечего...
Она медленно разжала руки, выпуская его пиджак и его самого.
- Хочешь, я не пойду никуда? - спросил Ричард, склоняясь над ее ухом.
- До конца спектакля? - усмехнулась она.
- До утра. Хочешь?
- Это... это уже реанимация, - насмешливо прошептали ее губы, сами прошептали, не
спрашивая ее желания.
В ней всегда жили две женщины: одна страстная и мечтательная, другая строгая и
придирчивая. И вторая всегда побеждала.
Ричард стоял у открытой дверцы модуля, и ей было видно, что никакой он не герой, и
совсем не взрослый. Мальчишка, который устал и ничего не понимает, которому страшно и
одиноко, и которому просто хочется, чтобы его пожалели. И нет того взрослого, на которого
он смог бы взвалить свои проблемы.
- Вернись, - подумала она, - я ничего не забыла, я одна знаю, какой ты. Я помогу тебе, я
решу все твои проблемы, я буду любить тебя, я зацелую тебя и убаюкаю и буду ждать тебя,
сколько нужно, вернись, Ричард...
Но та, другая, рассудительная, спокойно стояла и смотрела, как стремительно исчезает
его модуль в мареве заката.
************************************
****************************24
Эммочка играла скверно, она была какая-то вялая и сонная, наверно, не отошла еще от
Карнавала. Алина не могла спокойно наблюдать за чужой игрой, ей все время хотелось
выбежать на сцену и показать этой вареной кукле, что надо делать. К тому же у Эммочки
были короткие ноги, это резало глаз, и все время хотелось шлепнуть ее по крепкому, низко
сидящему заду. Алина знала, за что Марсон держал Эммочку в труппе: за мягкий текучий
голосок, от которого он имел обыкновение таять. А то, что она глотала половину слов, а
вторую половину попросту было не слышно в дальних рядах, его не волновало.
Эммочка была ей не соперница, она играла во втором составе, но в последнее время
стала наступать Алине на пятки. Это раздражало. Но если бы только это!
Рядом сидела женщина, которую она ненавидела. Которая буквально свалилась с неба,
потрясающе нагло и беспардонно вмешиваясь в ее жизнь. Она строила из себя несчастную
жертву. Все вокруг словно ослепли: никто не видел, что она притворяется, что совсем не так
слаба, скромна и несчастна, как изображает из себя.
Ловко у нее получается! То она вдруг тает от ужаса, то мгновенно берет себя в руки, то
двух слов не свяжет, то рапортует как автомат, только от зубов отлетает, то в обморок падает,
то не ест по два месяца, и хоть бы что ей. А кто-нибудь смотрел ей в глаза? Кто-нибудь видел,
какая там жуть? Какое дикое упрямство? Эту хворостину обухом не перешибешь, сама
сломает, кого хочешь. Та еще стервочка.
А как она одевается! Гениально! Ее платья только кажутся скромными. На самом деле
все подчеркнуто: и роскошные бедра, и высокая грудь, и изящные колени. И это надо уметь,