- У тебя богатая фантазия, Ольгерд.

- Неужели ты не видишь?

- Нет. Не вижу.

- Ладно, - Ольгерд поднялся, - я устал, - вид у него, и правда, был усталый и

разочарованный.

Ричард тоже устал и почти до обморока хотел спать и, как это порой бывает в таком

состоянии, почувствовал, словно в озарении, что его сын в опасности. Богиня ласково

смотрела из видеообъема, сын стоял в дверях, глядя на нее сонно прищуренными глазами, и

показался ему в эту минуту совершенно незащищенным, беспомощным, как в раннем

детстве.

- Иди и выспись, как следует, - Ричард выключил компьютер, оставаясь в полной

темноте, - иди, сынок.

- Спокойной ночи, - вздохнул Ольгерд.

Утро наступило мгновенно, как только он коснулся головой подушки. Ласковое

июльское солнце проглядывало во все щели окна, но кроме обычного удовлетворения, что

наступил новый день, он почувствовал тревогу. Непонятную пока и ничем не

подтвержденную тревогу. Ее не смыла холодная вода, и не растопил утренний поцелуй

обожаемой дочери.

- Ол еще спит?

- Ты что, па? Он будет спать до обеда.

- А ты как спала?

- Знаешь, ужасно. Отвыкла от родной постели!

Настроение у нее, несмотря на это, было прекрасное, она была в спортивном костюме

бело-розового цвета и тянула его за рукав.

- Па, пойдем, побегаем. Не представляешь, как мне надоел спортзал в звездолете!

- Нет, не сегодня, - отказался он.

- А как же твой режим?

- Какой режим, когда мне не хочется? - усмехнулся Ричард.

- А доктор Ясон говорит, что нельзя давать себе поблажки, даже когда не хочется.

- Я жил по этому принципу первые пятьдесят лет. Пожалуй, хватит.

Поднявшись на второй этаж, он постучал в комнату гостьи. Ответа не последовало, но он

все равно вошел. Ему было и любопытно, и тревожно одновременно.

Зела стояла и смотрела в окно. Она была одета во вчерашнее платье, волосы тщательно

собраны в огромный узел, отчего шея выглядела особенно тонкой и высокой. На миг ему

показалось, что перед ним существо беспомощное и беззащитное.

- 21 -

Но она обернулась, и это ощущение исчезло. Холодное красивое лицо, высоко поднятый

подбородок, отведенные назад плечи. Она вся была по-прежнему напряжена, но это был не

страх. То, что вчера показалось страхом, было чем-то совсем другим.

Ричард выспался, его мозг работал четко, он мгновенно вспомнил и сопоставил все

детали вчерашнего дня: ее уникальную память, ее нежелание говорить, хотя она прекрасно

знает язык, ее ужас перед чужой одеждой, ее постоянное напряжение, как будто... на что же

это похоже? На что-то очень знакомое... ну да, как будто на нее сейчас свалится паук. Да, это

слишком смахивает на брезгливость. Богиня считает этот мир не достойным себя, и не

желает ни к чему прикасаться. Возможно, так. А возможно, просто испуганная девочка...

- Ну, как первая ночь на Земле? - спросил он бодро.

Она поднатужилась с ответом, но только опустила глаза.

- Ладно, будем считать, что нормально.

Теплое утреннее солнце, лето, окна в сад, вполне сносные хозяева... что такого

страшного могло с ней случиться за ночь? Ричард подождал вопросов, но гостья была на

редкость нелюбопытна.

- Что ж... поскольку ничего чрезвычайного не произошло, сообщаю распорядок дня.

Сейчас мы идем завтракать, нам запеканку, а тебе пока сок. Потом я везу тебя ко Флоренсии

на медосмотр, пока она будет тебя наблюдать, заскочу на работу, у меня там дела... потом

заберу тебя, и приступим к знакомству с местностью: поселок, лес, озеро...

- Зачем? - спросила она коротко.

- Что зачем? - не понял Ричард.

- Осмотр.

- Ну, знаешь, ты в таком состоянии, что за тобой надо наблюдать каждый день. А

поскольку я не могу забить свой дом аппаратурой, он не резиновый, придется тебя возить в

Институт по Контактам.

Возражений не последовало, но на лице ее снова неуловимо промелькнул не то страх, не

то брезгливость. Потом она смиренно опустила глаза.

***************************************

*****************************10

Ингерда отвыкла от бега и вернулась уставшая. Знакомые дорожки казались такими

родными! И было обидно, что Ольгерд дрыхнет, а отец просто не желает. Влетев в свою

комнату, она сняла наушники, потом влажный от пота костюм, оглядела себя в зеркале и,

оставшись довольна, пошла в зеленую ванную.

К завтраку Ингерда вышла последней. Отец был бодр, Ольгерд хмур, а эта гостья в ее

любимом платье, в великолепном бирюзовом платье с золотым дождем по правому плечу и

рукаву, сидела, потупив очи и, похоже, не сознавая совершенно, что за прелесть на ней

надета. Прическа у нее была аккуратная, хотя волос было много, и уложить их было трудно.

Губы порозовели немного, синяки вокруг глаз исчезли, дикий ужас пропал. Осталась только

скованность в движениях, словно она в любую секунду опасалась сделать что-то не так и

ждала, что ее за это накажут.

Ингерда еще вчера поняла, что перед ней красавица, так же как и то, что она очень

нравится Ольгерду, скорее потому, что он слишком долго с ней носился, а не потому, что

принимает ее за богиню с фрески. И что эта богиня без памяти влюблена в отца. Ингерде, как

женщине, это было очевидно, что бы там эти мужчины ни выдумывали.

Лично она никаких страшных подозрений насчет гостьи не имела, ей было ее попросту

жаль. И по-человечески, и чисто по-женски. Потому что Алина – собственница, она

наверняка заметит, какими преданными глазами Зела смотрит на Ричарда, и вряд ли ей это

понравится.

Они никогда не были подругами, хотя Алина с детства крутилась в их доме. Мать ее не

любила. Из несносной девчонки Алина превратилась в несносного подростка, Ингерду

- 22 -

считала мелюзгой, а Ольгерда своим ординарцем. Она была талантлива, она была интересна,

выдумывала истории, артистично их излагала, любуясь собой, сама писала стихи и песенки,

всех учила жить. К ней тянуло, но с ней было тяжко. Мешала ее прямолинейная дерзость и

постоянное чувство своего превосходства. Ингерду она упорно называла «цыпочкой», все

время подчеркивая разницу в возрасте между ними, хотя с годами эта разница сошла на нет.

Ингерде было двадцать восемь, и она терпеть не могла, когда ее так называли.

Одно время Ингерда еще надеялась, что отец женится на тете Флоре, хотя, возможно, это

была просто давняя дружба, кто знает, что там было... и тут так некстати снова появилась

Алина. Как будто почуяла, что Ричард, наконец, свободен и начал замечать женщин. Где и

когда это произошло, Ингерда не знала, но не сомневалась, что активной стороной выступала

Алина, потому что отец никогда на нее внимания не обращал, разве что его забавляли ее

подростковые выходки. Это злило ее с детства. Ингерда замечала, что она ему все время что-

то хочет доказать. Кажется, доказала...

Другой бы, может быть, подумал о сыне, но Ричард был уступчив и великодушен только

в мелочах. По-крупному он всегда поступал только так, как ему хочется, начиная с его

бесконечных полетов в космос и кончая выбором любовницы. Кажется, Ольгерд ему до сих

пор этого не простил. Ингерда тоже сначала была в легком шоке, но потом поняла, что они

действительно пара: огонь и земля, штормовой вал и скала, кобылица и наездник.

У бедной Зелы шансов не было никаких. Отец любил строптивых, а она буквально

смотрела ему в рот...

Бегло оглядев всю компанию, Ингерда приветственно взмахнула рукой и присела к столу.

Мотя положил ей запеканку со сметаной. Запеканка была розовой, а сметана белоснежной.

Аппетит был хороший, настроение тоже, несмотря ни на что. Рассказав немного о своей

пробежке и в перерывах жуя, Ингерда сочувственно заметила: