— По именам мужчины себя не назвали. Откуда они знали жену, не имею понятия. Зачем пришли? Я не успел у них спросить. Вот как выглядели, пожалуй, помню. Один был коренастым, с лицом монгольского типа. Над глубоко посаженными глазами — густые брови. Волосы не очень длинные. Ему около тридцати лет. Одет он был в длинную куртку бежевого цвета. Второго не помню. А вот третий, тот, что входил последним, был длинным, с соломенными усами.

— Ну что ж, это уже кое-что, — сказал Скоблев. — Да, как и когда ушли преступники?

— Не помню, — проговорил медленно Тельнов, — но слышал, как они потрошили письменный стол, наверное, что-то искали. Дураки, на полках книги бесценные стоят, по 300–500 рублей каждая, а они в письменном столе рылись.

— Павел Кузьмич, у вас на письменном столе нашли записку «Предателю за предательство», — раскрыв папку, Смолин протянул ему фотокопию. — Что вы можете сказать о ее происхождении?

— Мне эта записка ни о чем не говорит, — ответил Тельнов. — Я ее не видел. Неужели преступники хотели убить и меня, мстили мне?

— Кто мог вам мстить? — спросил Скоблев.

— Думаю, что никто. У меня серьезных конфликтов ни с кем не было.

— А кто-либо из пациентов диспансера мог на вас, как говорится, зуб иметь?

— Вряд ли. — Он спокойно отнесся к тому, что следователь знает о его второй работе. — Мои пациенты — это алкоголики, падшие люди. Они ни на что не способны, если не видят водки. А обо мне шла слава трезвенника. Так что за спиртным идти ко мне глупо.

— А у вашей жены были враги? — спросил Смолин.

— Этого я не знаю, — ответил Тельнов, — она меня в свои дела не посвящала, а теперь в землю тайны свои унесла… Могли, конечно, у нее быть завистники. Ведь с золотом дело имела. Но я о делах ее ничего не знаю. Да и вообще о мертвых или хорошо говорят, или молчат. Я предпочитаю молчать.

— Это правило не для следствия, — сказал Скоблев. — Да, вам ни о чем не говорит фамилия Лыч?

— Как же, — после паузы сказал Тельнов. — Один из моих пациентов. Поступил в диспансер совершенно опустившимся человеком. Я добросовестно боролся за его исцеление. А незадолго до выписки вшил ему капсулу. Выписали его в пятницу, накануне трагичного воскресенья. Омерзительный тип. Думаю, опять запьет.

— Что вы так пренебрежительно о своем пациенте? — спросил Смолин. — Ведь тоже человек. Я думаю, больной, а не мерзкий человек.

— Алкоголик — это уже не человек. Его словом не прошибешь, а вот если четвертинку покажешь, сделает все, о чем ни попросишь.

— В четверг Лыч опять запил — это опасно для здоровья?

— Конечно, в таких случаях можно всего ожидать. Организм работает с перенапряжением…

ВЫЙДЯ из больницы, Смолин и Скоблев решили пройтись пешком и обсудить итоги допроса Тельнова. Они стояли у перекрестка центральной улицы города, ожидая зеленого сигнала светофора.

Скоблев осмысливал ход допроса и не торопился его обсуждать. Он думал, что Лыч — ключ, с помощью которого удастся раскрыть преступление. Эта фамилия для Скоблева означала завершение многодневной розыскной работы. Ведь легче искать конкретного человека, нежели невидимку. Но Лыча не было среди убийц. Иначе Тельнов назвал бы его. Тогда Лыч может быть перекупщиком краденого. Во всяком случае это человек, который видел и знает убийцу.

Первым заговорил Смолин. Его мысли тоже были связаны с Лычом.

— Думаю, Тельнову нет смысла выгораживать Лыча. По меньшей мере это для него самого рискованно, — сказал он и подтолкнул Скоблева на дорогу: — Загорелся зеленый.

— И тем не менее надо найти Лыча, — сказал Скоблев, ступая на тротуар.

— Алогичность может привести нас к новым потерям времени, Андрей. Стоит ли рисковать? И так начальство ворчит.

— Думаю, надо рисковать. И знаешь, почему? — не дожидаясь ответа, продолжил Скоблев. — Да потому, что Тельнова ты уличил в неискренности. Где гарантия, что он и сейчас не темнил?

— Ты прав. Будем отрабатывать эту версию.

СПРАВКИ о Конюхове навели быстро. Десять лет назад он был осужден за разбойное нападение. И вот, отбыв наказание, месяц назад вернулся в город. Участковый инспектор, вызванный Скоблевым, сообщил, что Конюхов Алексей Степанович остановился у матери. В прошлую среду он заходил на опорный пункт и просил помочь прописаться и устроиться на работу. «Трудом на воле грехи свои буду искупать», — сказал Конюхов во время разговора. Потом участковый видел его в окружении местных пьянчуг.

— Вот этот был среди них? — спросил Скоблев, подавая фотографию Лыча.

— Да, был, — после небольшой паузы ответил участковый. — Крепко выпивши был. Лицо его запомнилось: очень отечное и багровыми пятнами покрытое.

Раздался телефонный звонок. Скоблев поднял трубку.

— Слушаю. Да, ты не гони, Сергеев, поспокойнее говори.

Скоблев дал задание Сергееву обойти хозяйственные магазины и еще раз расспросить продавцов, кто в последнее время покупал ножи, подобные тому, что нашли при осмотре места, где было совершено преступление. Раскупались ножи медленно. Это узнал Скоблев, когда сам ходил по магазинам с фотографиями Горовских. Давая задание Сергееву, он сказал:

— Может, ты удачливее меня будешь. То, что на несколько дней позже идешь, не страшно. У продавцов крепкая память на лица.

Предположение Скоблева подтвердилось. Продавец хозяйственного магазина № 1 после предъявления фотографии Лыча сказала, что этот человек покупал большой складной нож. Она также добавила, что Лыч был не один. Вместе с ним в торговом зале толкались еще двое. Описание одного из них наводило на мысль, что это был Конюхов.

Скоблев решил срочно ехать к Конюхову. Оснований для этого было предостаточно. Три человека в течение недели видели его с Лычом и другими забулдыгами. Они могли сговориться ограбить Тельнову. На месте вошли в раж и…

Когда Скоблев в сопровождении Сергеева и участкового инспектора вышли на крыльцо управления внутренних дел, милицейский «газик» стоял у подъезда. Поздоровавшись с шофером, они молча уселись в машину.

— Садитесь рядом с водителем, — обратился Скоблев к участковому. — Дорогу будете показывать.

Скоблев был сосредоточен. Когда машина тронулась, он поудобнее уложил пистолет, застегнул пиджак и, вытянув ноги, расслабился. «Застать бы его дома, — подумал Скоблев, — прояснилось бы многое».

Конюховы жили в деревянной, чуть покосившейся избе. Когда проходили мимо крайнего окна, Скоблев почувствовал на себе пристальный взгляд. Он повернул голову и увидел мужчину, который в следующее мгновение отпрянул от окна. Тем временем участковый стучал в дверь избы, а Сергеев нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Лучше обошел бы избу, — сказал Скоблев.

— Слушаюсь, — ответил Сергеев и пошел во двор.

— Никого, наверное, нет дома, — произнес участковый.

В это время раздался крик Сергеева: «Стой», — и через мгновение прозвучал выстрел. Скоблев и участковый помчались за избу. Они увидели Сергеева, бегущего за рослым мужчиной. Преследуемый выскочил на дорогу и осмотрелся. Сергееву, чтобы догнать его, нужно было пробежать метров двести и преодолеть глубокую канаву.

— В машину, — крикнул Скоблев и бросился к калитке.

Тем временем убегавший сбил проезжавшего мимо велосипедиста, выхватил у него руль и, вскочив на велосипед, помчался в сторону леса.

Сергеев увидел машину, прыгнул на ее ступеньку и крикнул «погнали».

— Перебирайся в кабину, — строго сказал Скоблев. — Что зря рисковать, — и, не дожидаясь, пока Сергеев устроится поудобнее, бросил водителю:

— Гони.

Беглец, увидев приближающуюся милицейскую машину, прыгнул в кювет и залег. В следующее мгновение сидящие в машине услышали треск разбивающегося стекла. От маленькой дырки, пробитой пулей, шли бесчисленные лучики, сделавшие стекло непрозрачным. Водитель уткнулся в руль. Машину занесло в бок. Только быстрая реакция Скоблева позволила избежать непоправимого. Он схватил руль и резко крутанул его вправо. В то же мгновение водитель нажал на тормоза.

Выскочив из машины, Скоблев и Сергеев вновь увидели спину велосипедиста. Он что есть силы крутил педали велосипеда.

— Я за ним, — сказал Скоблев на бегу, — а ты через поле мчись ему наперерез.

Скоблев бежал за велосипедистом, не надеясь нагнать его. Разница скоростей была явно не в его пользу. «Только бы не потерять его из виду», — думал Скоблев. Он рассчитывал, что по дороге рано или поздно должна пройти автомашина. Увидев бегущего человека с пистолетом в руках, водитель наверняка остановится. Ну, а если машины не будет, Сергеев, помчавшийся наперерез, должен одновременно с ним оказаться за поворотом. Он был чемпионом управления в кроссе по пересеченной местности. «Пусть только попробует не догнать», — подумал Скоблев.

Сотрудник милиции мчался через поле. Натренированное тело легко преодолевало комки, бугорки и ямки. Велосипедист уже обогнул поворот, и поэтому расстояние между ними быстро сокращалось. Их разделяли примерно сто метров. Сергеев уже мог разглядеть преступника. Но беглец заметил его и остановился. «Сейчас начнет стрелять, — подумал Сергеев. — Мишень я при своих метр девяносто подходящая. И укрыться негде, как на дуэли».

Он дал предупредительный выстрел вверх и, услышав ответный, выстрелил в велосипедиста. Но прежде чем оперативник увидел результат своего выстрела, он почувствовал жгучую боль в плече. «Вот и мне досталось, — пронеслась в голове мысль, — но и он тоже лежит. Скорей, скорей к нему».

Выскочив на дорогу, Сергеев прыгнул на распластавшееся тело беглеца. Тот ойкнул и попытался встать, но Сергеев крепко прижал его к разогретому асфальту и держал до тех пор, пока не подбежал Скоблев.

— Отгулял, Конюхов, — сказал Скоблев, когда тот встал, — топай вперед. Как ты себя чувствуешь, Михаил?

— Ничего, живой, — ответил Сергеев. — Пробежечка отменная, на всю жизнь запомнится. Вот только слабость страшная.