— Потерпи, браток, — сказал Скоблев.
В это время на дороге показалась милицейская машина, в которой они преследовали Конюхова. В ней не было ветрового стекла.
— Оклемался я, — сказал водитель. — Вон как скулу попортил. Да вроде кость не раздробило. Видно, закаленное стекло погасило ударную силу пули.
— Главное, беглеца задержали, — показал Скоблев, кивнув на Конюхова.
Тот зло посмотрел на водителя. Потом зло проговорил:
— Ваша взяла. Всю жизнь мне испоганили.
— Сам ты себе ее испоганил, — ответил Скоблев, надевая наручники на преступника.
Усадив его в машину, Скоблев и водитель подошли к Сергееву.
— Не нужно, братцы, — запротестовал тот. — Что, я сам не дойду, что ли? Этот-то, — он кивнул в сторону Конюхова, — с раненой ногой и то сам до машины добрался.
Когда подъехали к дому, где жил Конюхов, увидели милицейскую «Волгу» и «Скорую помощь». Их по рации вызвал шофер, как только пришел в себя. Остановившись, они заглянули в милицейскую машину. Там сидели милиционер и незнакомый парень с рыжими волосами. На руках у него поблескивали наручники. На пальцах левой руки выделялось вытатуированное слово «Крот».
«Третий», — подумал Скоблев.
— А где Лыч? — обратился он к милиционеру.
Услышав «там», Скоблев быстро вышел во двор и пошел к дому. В это время из дома вышел участковый. Он держал передние ручки носилок. На них лежал Лыч.
— Допился, — сказал участковый. — Тяжелый, бирюк.
— Несите в «скорую» — проговорила показавшаяся врач.
— Что с ним? — спросил Скоблев.
— Заражение. Последствие самовольного изъятия капсулы. Внес инфекцию, — разъяснила врач.
— Это серьезно?
— Да, очень, — ответила та. — Придется повозиться с ним. А что, он к расследуемым делам тоже причастен?
— Пожалуй, — сказал Скоблев. — Везите его в городскую больницу. Да, и посмотрите нашего сотрудника Сергеева. Его только что дружок Лыча ранил.
— Что ж вы молчите, — сказала врач. — Где он?
— В нашей машине, — ответил Скоблев.
СМОЛИН шагал по узкому кабинету следственного изолятора и ждал Конюхова. Розыск сработал отлично. Преступников поймали. Но нужно еще доказать их вину, подтвердить причастность к убийству. Успех решения этой задачи во многом зависит от того, как поведут себя на допросе арестованные. А ведут они себя по-разному: одни раскаиваются в содеянном, активно помогают следователю собрать информацию по делу, другие категорически отрицают свою причастность к преступлению, третьи бессовестно лгут, очерняя других и обеляя себя. С каждым из таких обвиняемых приходилось встречаться Смолину и к каждому из них рано или поздно он находил ключик.
Появление Конюхова прервало цепь рассуждений Смолина. Конюхов, долговязый мужчина 35 лет, чувствовал себя в изоляторе непринужденно, раскованно. На нем был черный свитер и синие джинсовые брюки. «Всего ничего как на свободе, а уже успел модно одеться», — подумал Смолин и показал Конюхову на привинченный к полу табурет. Конюхов привычно сел на него и уставился своими маленькими карими глазами на Смолина. Взгляд у арестованного был колючий, ненавидящий. Ранение у него оказалось легким. Сразу после оказания медицинской помощи врачи разрешили допросить Конюхова.
— Вы — Конюхов Алексей Степанович? — преодолев неприятное ощущение, спросил Смолин.
— Так точно, — зло проговорил Конюхов. — 1949 года рождения. Дважды судим. К чему эта формальность, гражданин начальник. Давайте ближе к делу. Только не забывайте, что у меня нога прострелена.
— Дело никуда от вас не денется. Дело, а точнее дела уже сделаны. Осталось ответить за них, — не реагируя на слова о раненой ноге, сказал Смолин, ибо знал, что рана не представляет опасности для здоровья допрашиваемого.
— Я только и занимаюсь, что отвечаю за чужие грехи, — недовольно проворчал Конюхов.
— Не скромничайте, Конюхов, — сказал Смолин, — вы сами себе жизненную линию выбирали. Да еще и других под себя гнули.
— Непонятные речи толкуешь, гражданин начальник, — настороженно произнес Конюхов.
— А чего тут непонятного? Это вы сформировали преступную группу и совершили налет на квартиру по улице Химиков, дом 19, где зверски убили гражданку Тельнову Таисию Евгеньевну.
Конюхов весь сжался и бросился к Смолину.
— Зачем лишнее шьешь? — прошипел он. — Я только Лычу удружить хотел. Только на стреме стоял. Вот и вся моя доля. На мокрое не ходок.
Смолин нажал кнопку вызова конвоира.
— Отведите, — распорядился он, когда появился конвоир. — Пусть успокоится.
Конюхов, тяжело дыша и прихрамывая, пошел к двери. У выхода он остановился и, повернувшись к Смолину, сказал:
— Я буду говорить.
— Когда остынете, встретимся вновь, — ответил ему Смолин и вызвал Крота.
Крот протрезвел и был подавлен своим положением. Признаваться в содеянном он не собирался. На каждый вопрос отвечал либо «нет», либо «не знаю».
— Конюхов более откровенен, — сказал Смолин. — Скоро проведем между вами очную ставку. Но и без Конюхова мы сможем доказать вам вашу вину. Дело в том, что в руке покойной остались волосы, похожие на ваши. После экспертизы запирательство только усугубит ваше положение. Подумайте, Крот.
Эти слова произвели нужное воздействие на подследственного. Он попросил ручку и бумагу, написал признание, указывая на Лыча как на организатора убийства.
Чтобы не терять время, Смолин пообедал в столовой для сотрудников следственного изолятора. Затем, вернувшись в кабинет, вновь попросил привести Конюхова. Теперь тот был спокоен.
— Продолжим? — сказал Смолин, когда Конюхов вновь уселся на табурет. — Расскажите, как вы совершили преступление.
— Ну как, — пожал плечами Конюхов. — Сегодня утром выглянул в окно и увидел милицейскую машину. Ну, испугался, подумал, что лучше не попадаться на глаза милиции. Вот и дал деру. Ну, пистолет у меня отцов в тайнике лежал, вот и схватил сдуру, а потом палить начал. Но убивать не хотел. Так, припугнуть только.
— Об этом мы еще поговорим более подробно, — сказал Смолин, — сначала о другом, о том, что вы с соучастниками сделали на улице Химиков.
— Я только на стреме стоял, — проговорил Конюхов. — В квартиру пошли Лыч и Крот.
— Полно, Конюхов, — произнес Смолин. — С вашим ли характером на стреме стоять. Да и разгром там такой учинить двое не могли. Но это из области предположений. Мы имеем уже более существенные доказательства…
— Крот раскололся? — спросил Конюхов и, не дожидаясь ответа, бросил: — Я так и знал. Дерьмо он. Все дерьмо, и та баба, облепленная золотишком, тоже. Как увидел ее, так и обомлел. Вот и согласился рискнуть.
— Что значит согласился? — удивился Смолин. — Вы подробно и по порядку рассказывайте.
— А чего говорить, — шмыгнув носом, сказал арестованный, — дней десять назад я встретил Лыча. Мы с ним еще пацанами по садам вместе шастали. Вот он и говорит: дело есть. А потом показал бабу, которую пришить хотел.
— И вы сразу согласились?
— Не сразу, — отверг хриплым голосом Конюхов. — Водка мозги задурила. Мы выпили за встречу. Во время выпивки к нам подошел Крот. Лыч сказал, что и он согласен на мокрое. Баба сволочная, мужику одному хорошему насолила здорово. Вот и попросил он ее убрать. Короче, уломали меня.
— Вы согласились взяться за это дело безвозмездно?
— Что я осел задаром работать? Лыч по три тыщи на брата обещал да золото с бабы.
— Откуда же он мог взять такие деньги? И что это за мужик, которому так хотел помочь Лыч?
— Это не моего ума дело, — отрезал Конюхов, — чем меньше знаешь, тем крепче спишь.
— Это верно, — сказал Смолин, давая допрашиваемому подписать протокол. — Пока все.
Конюхов говорил про деньги. Выходило, что преступниками кто-то управлял, соблазнил деньгами. Но кто? Лыч отпадает. Откуда ему взять десять тысяч. Значит, не он. Значит, убийцами руководил более опытный человек. Значит, кому-то Таисия Евгеньевна так мешала, что было решено выложить за ее убийство десять тысяч. Но кто этот человек? Кто боялся разоблачения Тельновой, в каком деле она участвовала? Горовские? Возможно. А Кацюба? Ему это ни к чему. Отбесился и залег. А может быть, это сам Павел Кузьмич Тельнов? А что, не исключено. Но зачем ему избавляться от своей жены столь чудовищным способом? Ведь можно развестись, если надоели друг другу. Тогда остаются Горовские. У этих есть основания для того, чтобы убить Тельнову. А может быть они в сговоре с Тельновым? Но зачем им это? Непонятно. Смолин почувствовал, что своими вопросами загоняет себя в тупик. «Пойду советоваться с прокурором», — подумал он и, быстро собрав протоколы допросов, отправился к прокурору.
Под вечер Скоблев решил сходить в больницу. Хотелось лично оценить обстановку, определить возможность перевода Лыча в госпиталь следственного изолятора. Держать его в обычной больнице было рискованно. Скоблев не сомневался, что Лыч осознанно пошел на преступление. Более того. Если верить показаниям Конюхова и Крота, именно он подбил их на грабеж и убийство. В общем, опасный тип. От такого все можно ожидать. Но задуманный план перевозки Лыча поломал дежурный врач.
— Больной не транспортабелен, — сказал он в ответ на предложение Скоблева отправить Лыча в изолятор. — Пусть полежит до утра. Никуда он не денется. Да и ваш человек рядом.
— С врачами не спорят, — сказал Скоблев. — А как дела у моего коллеги?
— Вы Сергеева имеете в виду? — спросил врач, довольный тем, что сотрудник милиции не стал настаивать на своем. — Сергеев молодец. Его два часа назад прооперировали. Пулю он взял на память. Думаю, его пока лучше не беспокоить. Недавно заходила медсестра и сказала, что он спит.
— Тогда пойду на Лыча погляжу, — проговорил Скоблев. Лыч лежал на спине, рядом стояла капельница, другие медицинские приборы. Врачи, борясь за его жизнь, уже дважды делали ему переливание крови. В палате была еще одна кровать. На ней лежал недавно пришедший в розыск Матвей Фролов. Увидев Скоблева, он встал и сказал: