— Смотри в оба, — предупредил Опанас Измаилджана, — ива и ольха растут в топких местах. Они влагу любят. А если впереди осина, шагай смело, Она сушь выбирает.

Время от времени старшина останавливался, чтобы проверить направление, и только в случае крайней необходимости ронял два-три слова. Его обычно приветливое лицо сейчас было мрачным, сосредоточенным. В голове крутились неотвязные, как мошкара, мысли о Саше и Джигангире. Где они? Что с ними? Может, ждут помощи?

Да и как Опанасу не беспокоиться о Джигангире: ведь он привязался к нему, как к родному. И в комсомол его рекомендовал.

А Джигангир делился с Опанасом своей мечтой.

— Дядя Опанас, вот кончится война, буду учиться на химика, — говорил он. — Новые элементы открою, как Менделеев. Хочу стать таким же большим ученым, как он.

— Добро, добро, Джигангир, — отвечал Опанас, гладя его по голове. — Вот прогоним фашистов, все в колею войдет. Жизнь станет лучше, чем до войны. Разрушенные города восстановим, новые построим. Сколько понадобится стране ученых!

Опанас знал, что капитан Разумов не менее его любит Джигангира и даже думает усыновить его. Если Джигангир не вернется, какими глазами взглянет старшина на капитана? Что ему ответит?

И Саша Володаров дорог был Опанасу, как младший брат. Недавно он дал ему рекомендацию для вступления в партию. Саша не раз делил с ним и радость, и горе, показывал письма и фотографии, присланные Наташей из Ленинграда.

— Очень серьезная дивчина, деловитая, — выражал старшина свое одобрение и советовал Саше связи с ней не порывать.

Так вот и жил с ними, молодыми, утешая их и обнадеживая. А теперь? Неужели Саша Володаров не вернется в любимый Ленинград, а Джигангир не станет химиком?

Погруженный в думы, Опанас шагал все быстрей и быстрей. Еще недавно Измаилджан дрожал от холода, а сейчас по его смуглым скулам стекали струйки пота. И все же, уроженец Узбекистана, он легче переносил жару, чем холод. Торопливо шагая за старшиной, в мечтах он уносился в свою далекую Фергану.

Он вспомнил, как собирал виноград, пил зеленый чай из пиалы, переходившей из рук в руки, ел крепко поперченный, обжигающий горло плов, упражнялся в джигитовке. Ему вспомнились и темные, как чернослив, глаза дочери соседа — Саламатхан, не раз выглядывавшей из-за глиняного забора. Интересно, где она сейчас, что с ней?

На унылой поверхности болота все чаще попадались окна, похожие на желтые озерца. Стало еще больше пущиц. Опанас поглядывал на них, как на змей, готовых вонзить свои жала. Не к добру появление этих окон и белых пушиц. Внезапно Опанас услышал сзади хриплые звуки. Он быстро обернулся. Нзмаилджан, провалившись по колено в холодную жижу, пытался выбраться, но болото не отпускало. «Эх!» — вырвалось у Опанаса, и он поспешил на помощь. Не успел он пробежать пятнадцати-двадцати шагов, как Нзмаилджан погрузился еще глубже.

Сначала Нзмаилджан не особенно испугался и только бранился. Но чем больше засасывало его, тем сильней забирал страх. Он чуть было не закричал, но вовремя сдержался, вспомнив, что здесь, во вражеском тылу, этим он может погубить своих товарищей и сорвать ответственное задание. Даже Опанаса не решился позвать на помощь.

— Стой, не шевелись! — произнес Опанас. Он протянул руки, но вытащить Измаилджана не смог — сам стал погружаться в топь. Тогда, отпрянув в сторону, он начал быстро срезать ветки и класть их рядом с Измаилджаном. Но и это не помогало: настил из веток не мог выдержать тяжелого старшину.

Тем временем со своим отрядом подоспел Кауров.

Нечего было расспрашивать, что произошло. Положение погрузившегося по пояс Измаилджана было ясно без слов.

— За мной!

Чиж и Лунов побежали за Кауровым. В это время Измаилджан почувствовал себя хуже.

— Опанас ака[3]… — позвал он.

Опанас заметил, что Измаилджан в кровь искусал губы.

— Потерпи немного, сейчас вернутся. Не бросим тебя.

Прошло пять, десять и, наконец, пятнадцать минут. Страшно долго тянулось время. А Кауров все еще не возвращался. Ветки под Опанасом продолжали погружаться. Вода уже по щиколотки. Болела поясница, подгибались колени, но он крепко держал Измаилджана за руку.

— Товарищ старшина! А вдруг нас не найдут? — прошептал Измаилджан. Голос его дрожал.

Тот, кто-в жестоких боях спорил со смертью, сейчас был совершенно бессилен. Представить только, твой друг умирает медленной смертью, в полном сознании. Измаилджану казалось, что у него отнялась нижняя половина тела. Еще немного — и мертвый холод скует всю грудь, вода дойдет до шеи, подбородка, а сознание будет по-прежнему ясным. До самой последней минуты, цепенея от ужаса, он будет чувствовать, как эта коварная топь с диким злорадством высасывает из него жизнь.

— Найдут, непременно найдут, — утешал Оианас. Но его слова плохо доходили до сознания Измаилджана. Он то впадал в забытье, то принимался шептать что-то. Товарищи все еще не возвращались. Опанас встревожился. Неужели он даст погибнуть другу? Бывалый солдат старался не выдать своей тревоги, не смотреть в глаза Измаилджану.

Было удивительно, как до сих пор Измаилджан не огласил болото истошным криком.

Кауров и Лунов, оба перепачканные, появились с длинным бревном на плечах, когда Измаилджан и Опанас уже оцепенели.

Бревно подкатили к Измаилджану. Кауров и Лунов проползли по бревну, подхватили Измаилджана под мышку и, одновременно взявшись за его ремень, стали тянуть. Только после нескольких попыток Кауров, Грай и Лунов сумели освободить друга.

Измаилджан был без сознания. Лейтенант приказал растирать его, а сам приоткрыл ему рот и влил из фляги глоток вина.

Когда Измаилджан очнулся, минуты две он никак не мог сообразить, где находится. Над ним склонились его друзья. Но что они хотят с ним делать? Почему так пристально смотрят?

— Ну, дружок, поднимись, пора в дорогу, — сказал Опанас как ни в чем не бывало. Измаилджан приподнялся и осмотрелся. Перед глазами еще стоял туман, но голова перестала кружиться. К радости товарищей, Измаилджан встал на ноги, и тут-то обнаружилось, что на нем нет сапог. Они так и остались на дне болота.

— Ребята, а где Чиж? — удивился старшина. — Он же ушел с вами!

— Неужели и его засосало?

— Побежали!

Но не успели разведчики отойти, из кустов показалась низенькая фигурка Чижа. С него в три ручья лил пот.

— В полверсте — немцы! — сообщил он, задыхаясь.

— Не может быть! Откуда они?

— Своими глазами видел! Одного засосало. Другие пытались выручить, а потом сами же потопили.

— Куда они ушли?

— На северо-запад. Я подходил к тому немцу. У него только одна рука торчит из болота. Вот его погон.

Тонкие черные брови лейтенанта Каурова сошлись на переносице. Мысли бешено закружились. Какие это немцы? Те ли, что были на каменной гряде? Или же другая группа? А Мубаракшин и Володаров? Сумели ли спастись?

Подумав, Кауров пришел к твердому решению.

— Немцы смекнули, что они обмануты, и сейчас преследуют нас, — рассуждал он вслух. — Но они не рискнули переправиться через болото и повернули обратно. Не так ли, Чиж?

— Так точно, товарищ командир.

— А нам во что бы то ни стало надо переправиться через болото. Не будем задерживаться. Каждая минута дорога.

Минеры не прошли и километра, как начались сплошные болота. Опанас и Чиж, двигавшиеся в голове отряда, сбились с ног, пока искали тропинку. На каждом шагу они проваливались по колено в трясину. Впереди ни кочки, ни кустика.

— Что же делать? — спросил Чиж. Опанас промолчал. Кусая кончики усов, он следил за длинноногой цаплей, одиноко разгуливавшей по болоту. Дышал Опанас тяжело, как загнанный охотниками медведь, стоял согнувшись, чтоб мешки удобнее лежали на спине. Глаза его, утратив свою обычную мягкую голубизну, лукаво заблестели.

Кауров, Лунов и Юлдашев тоже задумались. Кауров ткнул под ноги тростинку. Она вся ушла в жидкую кашицу.