Некоторые гребцы, окончательно обессилев, валились на пол, и у их друзей даже не оказывалось времени помочь беднягам. К ним подскакивали надсмотрщики и принимались хлестать их. Но иногда и подобное лекарство уже не помогало им.

В таких случаях к надсмотрщикам подбегал капитан и бешено ругал их:

— Чего вы цацкаетесь с этими собаками! Немедленно поставьте их на ноги, иначе я прикажу приковать вас на их место!

Хотя со старшего надсмотрщика уже струился пот и он опасался ускорить темп гребли — ведь окажись он гребцам не под силу, весла наткнулись бы друг на друга и разлетелись бы в щепки, — однако капитан, угрожая пистолетом, приказал участить удары по барабану.

Теперь надсмотрщики велели матросам принести последнее поощряющее средство. Я думал, что сюда принесут какое-нибудь новое, еще более дьявольское, орудие пытки, и был крайне удивлен, когда матросы забегали между лавками и стали совать каждому прямо в рот по куску хлеба, смоченному вином.

Да, видно, им действительно очень понадобились наши силы, раз они не пожалели для нас даже этого!

Хлеб, пропитанный вином, в самом деле немного приободрил нас, но барабанщик тут же воспользовался этим и еще быстрее заработал своими палочками.

Теперь уже наступила настоящая свистопляска.

Один из арабов, который сидел на моей лавке у самого конца весла, неожиданно перевалился через него вниз головой, и изо рта бедняги хлынул поток крови.

— Из легких… — заметил Жак.

К арабу сразу же подбежали оба надсмотрщика, безошибочно определили состояние несчастного и уже не пытались оживлять его плеткой, — они быстро наклонились к нему и отомкнули его кандалы. Я полагал, что надсмотрщики унесут его в трюм или хотя бы отволокут под мостик. Короче, мне было нетрудно представить себе, как позаботятся они о нем, но то, что они сделали с ним, превзошло все мои ожидания. Схватив араба за ноги и за руки, надсмотрщики вынесли его на палубу — я еще видел, как бедняга повернул свои глаза в нашу сторону, — их белки заблестели на фоне смуглой кожи его лица, — потом раскачали и швырнули его за борт. Через несколько мгновений я почувствовал, как что-то твердое ударилось прямо об наше весло и соскользнуло по нему в воду. Это было ужасно. Только резкий удар плети пробудил меня от страшного ошеломления, матросы же тем временем уже приковывали нового гребца к опустевшему месту у нашего весла.

Единственным человеком, довольно спокойно перенесшим этот чудовищный момент, был наш француз, который, вероятно, уже не раз видел подобные случаи, и смотрел на них, как на обычное дело. Его внимание было привлечено совершенно другим зрелищем, о котором он взволнованно сообщал нам охрипшим голосом:

— Парусники разворачиваются в боевой порядок! Они строятся полукругом. Стало быть, неприятельская флотилия приближается с запада. Но я все еще не вижу ее!

С марсовой площадки, находившейся у самой верхушки главной мачты, было видно гораздо больше. Наблюдатель громко сообщал оттуда через сигнальную трубу:

— Три пиратских корабля! Они обходят парусники и поворачивают на нас!

В этот момент все мы уставились на нашего француза, полагая, что уж он-то сумеет нам объяснить все как следует.

— Похоже на то, что наше дело дрянь, — выдавливал он из себя в паузы между тем, как с напряжением нажимал на весло и оттягивал его назад. — Либо мы налетели на пиратов, либо — они на нас. С боевыми кораблями пираты не ввяжутся в драку. Они заметили нашу галеру, она — самая неповоротливая. Теперь все дело зависит от того, кто окажется быстрее — пираты или мы и королевские парусники, которые, по-видимому, направляются к нам.

Но ответ пришел с совершенно неожиданной стороны. Наш капитан вскарабкался тем временем по вантам на марс и стал громко орать оттуда офицерам. Жак проворно переводил нам.

— Первые его слова переводить не стоит, — усмехнулся он. — Это сплошные проклятия и ругательства. Знаете, кого он честит? Флот его величества короля испанского! — Тут Жак на минуту умолк, а потом принялся браниться сам: — Ах они, подлые, жалкие, проклятые мерзавцы! Понимаете, что они делают! Они даже не думают идти нам на помощь, — наоборот, парусники утекают и спокойно оставляют нас на милость пиратов. Между тем они не спеша строятся полукругом и будут ждать до тех лор, пока пираты не налетят на нашу галеру. Тогда парусники окружат их. Они оставляют нас в качестве приманки, как ягненка во время охоты на тигра. Подлецы! Убийцы! Паршивые собаки!

Мы еще никогда не видели Жака таким раздраженным.

Теперь капитан спустился вниз и приказал кормчему повернуть галеру носовой частью в сторону пиратских кораблей, которые быстро приближались к нам. Их было три, и все они шли на большой дистанции друг от друга. Мы направились прямо против среднего корабля. Но до этого нам пришлось пережить еще кое-что такое, чего мы совершенно не ожидали. Надсмотрщики и матросы еще раз пробежали между нашими лавками, и не успели мы даже выругаться, как они воткнули нам висевшие у нас на шеях деревянные груши в рот! Само собой разумеется, они засовывали их не особенно осторожно, и кое-кто проглотил при таком резком действии свои выбитые зубы.

Стало быть, мы теперь получили кляпы, нам заткнули ими рот, и мы не могли издать ни одного звука. После таких мер предосторожности человек уже не закричит, если он будет ранен или охвачен страхом.

В этот момент выпалила наша большая пушка, стоявшая на носу галеры, и покатилась по желобу назад, пока не наскочила на мешок с шерстью, лежавший у основания грот-мачты. От пушечного выстрела вздрогнула вся галера. Ответ пришел немедленно. Возле борта галеры поднялся высокий столб воды, когда туда бухнулось ядро из неприятельской пушки. Что происходило впереди, я не знаю, но скоро мы заметили, как на нашу галеру с обеих сторон стали постепенно наседать два корабля, на мачтах которых развевались черные флаги. — Казалось, что корабли подошли вплотную и наш капитан теперь уже не зря орал пушкарям, находившимся на прибортовой дорожке, отдавая приказ выпалить из своих жалких пушечек. Но их выстрелы почти сразу потонули в грохоте бог знает скольких пиратских пушек, угостивших нас с обеих сторон двумя залпами.

Я почувствовал такое сильное сотрясение, от которого задрожала вся галера и отлетела половину фок-мачты, как будто по ней кто-то рубанул топором, а на одной из прибортовых дорожек сорвалась пушка и рухнула прямо на гребцов, раздавив их своим огромным весом. Немного придя в себя, я заметил, что сижу как-то косо и скамья подо мною несколько странно наклонена, — по-видимому, накренилась вся галера. Перила противоположного борта находились теперь на одном уровне с поверхностью воды, и с поврежденной прибортовой дорожки оторвалась пушка и свалилась в море. Хотя галера от этого немного выровнялась, но не перестала качаться во все стороны. Несколько весел на правом борту неподвижно торчало в уключинах, — одна часть их гребцов была задавлена свалившейся на них пушкой, а другая — видимо, перебита новыми ядрами, попадания которых мы даже не заметили.

Оба пиратских корабля исчезли за нашей кормой, а третий, средний, которого мы, по-видимому, как следует не задели, теперь обходил нас и поворачивался своей носовой частью прямо против полупогруженного борта нашей галеры. Только теперь несколько наших гребцов вырвали кляпы из своих ртов — позже мы узнали от Жака, что подобное наказывалось смертью, — и начали орать на надсмотрщиков, требуя отомкнуть им кандалы.

Гребцам ответил сам капитан: недолго думая, он выстрелил по ним из обеих пистолетов. Но ему вряд ли удалось задеть кого-нибудь своими выстрелами, — ослепленный гневом и встревоженный другими, более важными, хлопотами, капитан не имел свободной минуты для прицеливания. Он крикнул офицеру, чтобы тот стянул всех солдат с носовой части на угрожаемую сторону, откуда стрелки могли бы встретить приближающийся корабль своими мушкетами.

Солдаты перелезали через гребцов, ударяли их прикладами по головам, спешили слепо исполнить приказ, не задумываясь над тем, насколько он был смешон и глуп. Действовать подобным образом — все равно, что бросать горохом в рассвирепевшего быка.