Да, забыла важную деталь – он тоже учитель математики в старших классах. Правда за глаза он иногда некоторых своих учеников называет идиотами и дебилами, но любит их всех и переживает за их будущее, как когда то мама переживала за будущее своих учеников. Генетика и опыт работы в советской школе, а теперь уже и в Израильской, победоносно несут Семе славу знающего, мудрого, любимого учителя. И они, ученики, млеют при упоминании любого из выше перечисленных его имен и обожают его, насколько может обожать другого человека продукт несовершенного капитализма, мечтающий стать миллионером.

Мама и мы ее дети – продукт совсем другой. Нам не важно быть миллионерами, нам важно приносить пользу людям, обществу, стране.

Громко, но это такая же сермяжная правда, как мы желаем здоровья и счастья нашим детям.

Сколько гордости и счастья я видела в маминых глазах, когда ее ученики выходили, так сказать в люди.

Помню, напротив нас жила русская попивающая семья. А голос их дочери, маминой ученицы, вывел ее на самую главную сцену страны во Дворец Съездов. Что творилось у телевизоров в наших домах, когда чистый и звонкий голос маминой ученицы звучал на всю страну: «Эх, снег снежок, белая метелица»! А главное, что девочка позвонила ни кому-нибудь другому, не родным, не подружкам, а моей маме и восторженно кричала в трубку о своей сбывшейся девичьей мечте.

Но были и грустные примеры. В нашем переулке жил еврейский мальчик, который учился хорошо, но до «отлично» по математике не дотягивал. Его мама, тетя Поля будучи хорошей не только соседкой, но и подругой мамы, была уверена, что мама переступит через свою учительскую совесть и поставит «5». Переступить через учительскую совесть было трудно, но мама попыталась. Она даже ходила по вышестоящим инстанциям. В результате ничего не вышло, и моя мама потеряла хорошую подругу.

Сегодня этот мальчик и его мама благополучно живут в Америке. И никому стал не нужен его почти красный аттестат зрелости. Прошло всего каких-то 25-30 лет. И уже не ценно то, что раньше казалось смыслом жизни.

Современные способы коммуникации, позволили мне быстро найти эту семью, написать хорошее письмо… И вот уже почти каждую неделю тетя Поля сама звонит моей маме, и они снова подруги.

За что не любить мою маму?!

Нет, это явно простая и всем известная ревность свекрови. Сегодня, пройдя опыт со своей свекровью, я знаю твердо одно важное и умное правило. Пусть они, свекрови, лазят по кастрюлям и спрашивают чем мы кормим наших мужей, пусть они говорят своим ненаглядным чадам, что те могли бы найти жен получше и побогаче, пусть стоят под ночной дверью у Ваших спален и слушают, как вы любите друг друга, пусть делают маленькие и большие гадости. Пусть. Но навсегда ваши мужья останутся их и только их детьми, а Вы, будете для них только женами, первыми, вторыми, или последними, но женами. Или когда-нибудь решите не быть ими.

Не надо воевать с природой человеческой. Просто иногда, тихо, не бравируя, гордитесь, что эти маменькины сынки разорвали пуповину и ушли к Вам.

И не накапливайте зло, как это происходило с тобой, моя мама.

Помню, уже уставшая от домашнего быта, оскорбленная его отсутствием, измученная неизвестностью, мама, ты часами могла стоять у стенки, разделяющей наши покои и покои папиных родителей. Как необходимо было знать тебе, что происходит там, за этой стеной!

Зачем!?

Впрочем, ничего криминального там происходить там не могло. Ничего, что бы грозило нашей, как нам детям тогда казалось, крепкой семье. Нет, нам не казалось, мы были уверены. Тогда и сейчас.

Ты, еще красивая и молодая, в старом мультовом домашнем халатике, такая родная и беззащитная, прижимаешься к этой стене, как к спасительному берегу, у края черной глыбы воды неизвестного, бесконечного океана.

Зачем?! Ты мучаешь только себя. И эта жгучая обида, почему он там, а не с тобой, убивала любовь в нашем доме.

О, если бы ты знала, сколько бессонных ночей я провела уткнувшись в мокрую от слез подушку, задыхаясь, чтобы не услышали дети мой вой…

И Он – уже мой муж, был не у родителей, а развлекался по ночному Тель-Авиву со своими еще не женатыми, новоиспеченными израильскими друзьями в первые, самые трудные годы нашей алии.

А потом, развлекался уже не только с друзьями…

Какое счастье было бы знать, что он играет в домино со своим отцом, или сплетничает со своей мамой и ее квартирантками, рядом, за стеной…

Мама-мама! Милая, родная мама. Самая любимая и дорогая.

Не надо было стоять у той стены плача!

4.

Папа

Папа еще мальчишкой начал учиться часовому дел мастерству. Сначала послушный еврейский ребенок смотрел как работает старый часовой мастер. Это легче, чем ходить за плугом или помогать дедушке в кузнице. Но не это главное. Папа не боялся никакой работы до самой смерти. В отличие от своего отца он не был по характеру кулаком, и даже наоборот. Нет для меня лучшего примера бескорыстного и честного коммуниста, чем мой папа. Он верил в обещанное нам коммунистической партией светлое будущее, и как мог приближал его. Всю жизнь работал часовым мастером, в том числе более 40 лет в военном гарнизоне. Папа гордился своей бесплатной, но почетной должностью – секретарь первичной коммунистической организации Могилевского Военторга номер 300. В нашем маленьком белорусском городке по названию Быхов стоял военный гарнизон. И красивые в белых кителях с золочеными кортиками офицеры морской авиации гордо маршировали на всех парадах во время всех Советских праздников. А мы, счастливые советские дети, с огромные белыми бантами, в белых гольфах и наглаженных выходных одежках, с разноцветными шарами в руках, крепко держась за папину руку, (мама была в колоне со своими учениками), гордо шагали по веселой и торжественной главной улице им. Ленина нашего родного и любимого городка. А когда повзрослели, уже с коллегами по работе, одевались в национальные костюмы всех народов нашей огромной Родины и гордо пели русские песни на музыку еврейских композиторов.

Папа, Расин Илья Матвеевич, гордился своей работой, своим городом, своими клиентами, и конечно же своей женой и детьми. На всех семейных и не семейных торжествах он ставил нас на стул и с гордостью смотрел на любимых его сердцу, а значит талантливейших артистов. Так, часто я, стоя на стуле в перешитой из чьего-то платья одежке, пела песню «Цветок Дуная», и глаза папы наполнялись слезами умиления. Пела я действительно хорошо. У меня, по словам одной не очень известной пианистки, был исключительный слух и красивый голос. В какой-то момент с этого старенького деревянного стула, я прыгнула на сцену нашего районного Дома культуры. И пела я потом всю жизнь, даже здесь в другом мире, иногда на очередном семейном мероприятии в очередном ресторане, с наслаждением беру в руки микрофон и дарю музыкальный подарок виновнику торжества. Только вот папа уже много лет не подпевает мне из зала…

А до меня мой старший брат, тогда еще только Сема, уже в 4-5 лет читал на таком же стуле доклад Первого Секретаря нашей дорогой Ком партии Товарища Хрущева из газеты «Правда». И добрые соседи, заполняя едким дымом папирос единственную в нашем домике комнату, аплодировали ему, и громче всех конечно папа. Папа успел закончить до войны только 3 класса и с этим успешно прожил всю жизнь. Мама, уже после войны закончила 2 института: учительский и педагогический – физмат. Они, как почти все еврейские папы и мамы, мечтали обязательно дать своим чадам высшее образование. И мы не разочаровали их.

Любовь к пению у меня от папы. Он тоже всегда пел на различных торжествах или просто на семейных встречах. Голос у него был красивый и слух исключительный. Он знал и пел все песни довоенных, военных и послевоенных лет. Лучшие песни, какие либо я слышала в своей жизни. До глубины души трогательные, милые, лирические и боевые, они навсегда осели в моей памяти. В отличие от сегодняшних, их было очень легко запомнить. Слова были понятные и близкие каждому, а мелодия запоминающаяся и легко поющаяся. Короче говоря, мелодия была.