– Да, я виделась с ним после школы.

Она ждёт продолжения, но я молчу. Не знаю почему, но я вдруг заупрямилась. Может быть, призрак Тары так влияет на меня. Кстати об её призраке, он ушёл.

– И?

– И что? – Кажется, я начинаю наслаждаться собой, немножечко.

Касс громко вздыхает по телефону.

– Ты рассказала ему?

– Я рассказала ему, что мы убили его сестру и сбросили её в колодец.

Я не хотела произносить этого вслух, честно.

– Ты, чёрт возьми, веселишься. Не могу поверить, что ты шутишь по этому поводу.

– О, значит, для тебя шутить по этому поводу нормально, а мне запрещено. Ага, отлично, всё стало ясно.

Она говорит:

– Алиса, пожалуйста... – с голосом, умоляющим достаточно, чтобы заставить почувствовать вину.

– Я рассказала ему о поездке. Ничего такого. Всё прошло хорошо. Даже мило, я бы сказала.

– О, Господи.

– Что? Всё же хорошо. Он ничего не заподозрил.

Произнеся эти четыре слова, осознание обрушилось на меня. Я солгала ему. Я никогда не смогу рассказать ему правду. Даже если мы...

– Он тебе понравился, да? Ради всего святого, он же её гребанный брат. Как он может тебе нравиться? Как ты можешь вообще об этом задумываться? У вас ничего не будет, ты это понимаешь?

Конечно, понимаю. Большей частью потому, что я ему НЕ НРАВЛЮСЬ. Вот так. Он просто пригласил меня на пиццу, чтобы поблагодарить за рассказ о Таре. И, возможно, он хочет ещё немного поговорить о ней. Больше поговорить не с кем. Я – последний шанс. Ничего больше.

– Алиса? Ты здесь?

– Тут.

– Ты должна держаться от него подальше. Это слишком рискованно. Ты должна будешь лгать ВСЁ время.

– Я каждый день всем лгу. Мы все лжём.

– Да, но это другое и ты это знаешь. Я предупреждаю тебя, Алиса, ты должна держаться от него подальше. Ради всех нас.

Глава 18

Всем, о чём говорили в школе, была Тара. Всё ещё. К обеду пятницы я пособирала информацию из разных источников:

1. В выходные команда пловцов в память о Таре надела чёрные повязки.

2. Две страницы из ежегодной книги будут выделены для своего рода памятных записей о Таре.

3. Школьные танцы всё–таки СОСТОЯТСЯ, к большому облегчению многих. (Кроме меня, конечно).

4. Полли Сатклифф начала создание какого–то Мемориального фонда Тары Чэймберз.

Последнее меня убило. Кого она играет? Могла бы она привлечь к себе ещё больше внимания? Когда я шла на обед, то увидела её, расклеивающую флаеры на доске объявлений около столовой. Вокруг находится множество людей, поэтому я не могу сделать того, что хочу: хорошенько встряхнуть её.

– Что ты делаешь?

Она поворачивается, и я замечаю, что её волосы выглядят лучше, чем раньше. Её экзема исчезла. Или так, или она обнаружила некие чудотворные препараты. Она выглядит практически другим человеком.

– Развешиваю флаеры. Хочешь один?

Я понижаю голос.

– Не хочу я! Что вообще такое Мемориальный фонд Тары Чэймберз?

– Это благотворительный фонд. Присоединиться может любой. Его цель – собрать деньги для любимых благотворительных организаций Тары. Дело уже пошло: я договорилась с Дейли, чтобы пожертвовать полученные деньги от танцев сюда.

Я не узнаю этого человека. Это не её волосы или кожа... всё.

– Почему ты этим занимаешься?

Я даже не пыталась скрыть тот факт, что смотрю на неё, как на сумасшедшую.

– Думаешь, это легко? – Полли выглядит спокойной и странной. Она прицепила флаер в виде голубого гусиного яйца рядом с розовым. Затем аккуратно проверила, чтобы все края точно совпадали. Я с трудом могу подобрать слова.

– Я думаю, это мило.

Это, своего рода, правда, несмотря на то, что мне сложно поверить, что у Тары была одна любимая благотворительная организация, не говоря уже о нескольких. Я говорю тише.

– Мне просто... кажется, что ты не должна этого делать. Мы же решили залечь на дно на некоторое время?

Полли засмеялась. Мне!

– Залечь на дно? Ты слишком драматизируешь, тебе не кажется? В этом нет никого вреда, глупая. А, вообще, ты не хочешь присоединиться? Уже есть Сэм, Джемма, и Данни тоже должна присоединиться, разве не так? – Она остановилась и положила руку мне на плечо. – Я просто пытаюсь всё исправить, понимаешь? – Её глаза заблестели, словно она собиралась заплакать. Но мне сейчас не до этого.

– Мне нужно идти, – я резко поворачиваюсь и практически встречаюсь с носом Касс.

– О чём вы тут шепчетесь? – Понятия не имею, что заставило её это сказать. Есть только одна вещь, о которой мы можем шептаться с Полли Сатклифф.

– Ни о чём. Пошли.

Я хватаю её за руку, оставляя Полли и её идеально симметричные флаеры. В кафетерии довольно–таки много людей, но мне всё же удалось найти свободное место для меня с Касс. Рей сидела через несколько столиков от нас. Вокруг неё лежали сумка, пальто и несколько книг для того, чтобы никто не садился рядом. Я ввела Касс в курс дела о Полли. Она была удивлена так же, как и я. После догадок о том, в каких Тара состояла организациях (на протяжении которых Касс поинтересовалась, будет ли считаться благотворительностью словесный понос, которым Тара обливала половину шестиклассников Академии Кнокса), мы замолчали. Я жевала листы капусты, а Касс ела лазанью с чипсами.

– Знаешь, это и не так уж плохо, – шепчет она, когда выливает себе на тарелку ещё кетчупа.

– Как это может быть не плохим? – Я стараюсь (и сразу же проваливаюсь), чтобы брызги от кетчупа не попали в меня.

– Ну, я имею в виду, может это собьёт их со следа, разве нет? Не то, чтобы был СЛЕД, но если появится... если кто–то начнёт подозревать, то вряд ли подумают на президента Высокопоставленного Фонда Чеймберз или как его там, – ей эта идея нравилась. – Может, и нам стоит присоединиться?

Не могу сказать, что она шутит.

– Не смеши меня. Мы же должны держаться друг от друга подальше, не помнишь?

– Тогда почему ты обедаешь со мной, а? Быстрее! Кто–то может увидеть! Беги!

Мы уже это обсуждали сотню раз. Для меня и Касс это нормально, тусоваться вместе, потому что мы делали так раньше. Было бы более подозрительно, если бы мы этого не делали (она продолжает мне это напоминать, когда бы я ни просила её оставить меня в одиночестве на две минуты). Но мы должны держаться подальше от Полли и Рей, просто для безопасности.

– Касс, ты сводишь меня с ума. Ты это хоть понимаешь?

– Ах, но ты же меня любишь, – её лицо растягивается в улыбке. Эта улыбка заставляет меня захихикать. Она это делала, что бы очаровать меня. Теперь всё изменилось.

***

Английский у меня был сразу после обеда. Сбежать от Касс – это облегчение. Когда–то я ненавидела тот факт, что у нас было мало общих занятий, но сейчас просто рада. Это значит, что мне не придётся сидеть и смотреть на Касс, догадываясь, что она за человек на самом деле.

Думаю, я проделала отличную работу по сокрытию чувств. Касс и понятия не имеет, насколько я хороша во лжи. Никто не знает, кроме меня.

Мы проходим "Много шума из ничего", и это самая тупая пьеса в мире. Я ненавижу каждую комедию Шекспира. Случайные недоразумения, ошибочное восприятие и подслушанные беседы, по–моему, вообще не ровня веселью. Дейли заставила читать вслух, что я всегда ненавидела. Я не видела в этом смысла: каждый читает монотонным скучным голосом и его никто не слушает. Невозможно сконцентрироваться на словах, которые произносят, когда ты перелистываешь несколько страниц, чтобы узнать, чьи реплики будут следующими. Слуги №3 или леди слева. В противном случае, есть риск потерять в конечном итоге роль Джульетты или Леди Макбет, или кого–то там ещё. Сегодня мне особенно сложно сконцентрироваться. Мой взгляд блуждает по парте Тары. Данни сидит на ней одна и смотрит в окно. Честно говоря, она выглядит жестокой. Но жестокость для Данни не то же самое, что для нормальных людей. Она всё ещё выглядит в десять раз лучше меня. Не то, чтобы её волосы выглядели жирными или другими, но они на пределе. Ничего, кроме её обычной причёски "шелковистая–грива–прямо–из–салона". Она нанесла меньше макияжа, чем обычно, что, вероятно, хорошо, учитывая, что она была одной из тех девушек, тех примитивных идиоток, которые носят огромные пушистые ресницы (да, я имею в виду ВАС, Сэм Берджесс и Джемма Джонс). Но макияж Данни всегда был идеальным. Я уже сбилась со счёта, сколько раз хотела спросить, как ей удаётся так подводить глаза. Но это не тот тип разговора, который был бы уместен с человеком, который тебя терпеть не может (и которого ты немного боишься, если уж по–честному). Не уверена, что сегодня у неё вообще подведены глаза, не говоря уже о тенях изумрудно–зелёного цвета (звучит некрасиво, но выглядит восхитительно). Её лицо выглядит так, словно с него стёрли все цвета. Она в чёрном и белом, а остальные – в других цветах.