Джек: "Как насчёт пиццы на завтра? Дж."

Моё сердце прогоняет миллион ударов в минуту. Моё сердце явно глупое. Оно имеет склонность перевозбуждаться без причины.

Я жду несколько минут перед тем, как ответить, чтобы он не подумал, что я – сорвиголова.

Я: "Не могу завтра, прости. Может, в следующую субботу?"

Конечно, я свободна завтра. Вообще никаких планов. Не считая, поисков в интернете, написания эссе и игры "Скрэббл" с папой. Что, конечно же, не так. Но я по крайне мере должна притвориться не полной идиоткой.

Джек: "Следующая суббота подойдёт. Не хочешь встретиться в природно–историческом музее в два? А пицца потом?"

Природно–исторический музей? Что за чёрт?

Я: "Хорошо. Увидимся!"

Я долго думала: поставить ли два восклицательных знака в конце? Было бы уж слишком много энтузиазма, а я не хочу, чтобы он думал, что я – энтузиаст в этом деле.

Джек: "Я буду ждать тебя у секции мёртвых диплодоков. Не пропустишь :)"

Я впечатлена, что он не использует тексты, когда идёт и рушит всё своей улыбкой. Но мысль об улыбающемся Джеке, даже в текстовом сообщении, радует меня больше, чем я могла бы признать.

Я облокачиваюсь на спинку стула, немецкие слова с бешеной скоростью вытекают из моей головы. Там для них нет места, так как всё занял Джек. Значит, мы идём в музей. Это... по–другому. Я была в природно–историческом музее только один раз, когда мы поехали с классом. Всё, что я помню, так это что поездка была масштабной и оживлённой, и мы должны были заполнить какой–то бланк активности вне школы. Кажется, я там потерялась.

Природно–исторический музей. Я на сто процентов не интересна Джеку. По крайней мере, не в том плане. Никто не ходит в музей на свидание. Ты ходишь в музей с мамой или бабушками или с одноклассниками. Не с тем, кто тебе нравится. Он и вправду просто хочет меня поблагодарить. Моё сердце смущённо сжимается в груди от переизбытка чувств.

Я отпускаю телефон, и он падает на пол. Тупой телефон. Вот сидела я себе совершенно счастливая, делая домашку, как прилежная ученица, занималась своими делами. И затем появился мой чёртов телефон и всё испортил. Джек появился и всё испортил. Почему я не могу просто наслаждаться крошечными частичками надежды ещё несколько дней, прежде чем всё взорвётся?

Правда в том, что я не надеялась ни на что, пока всякая надежда не ушла. Теперь я могу признаться, что часть меня (очень немаленькая) думала, что между нами может что–то быть. И эта часть так отчаянно хотела этого, что по лицу потекли слёзы, и я не знала что делать.

Музей. Бессмысленный, пыльный, скучный музей, полный гиперактивных детей. Фантастика.

Глава 20

Я проведу субботу с Джеком, зная, что:

а) я убила его сестру;

б) он не хочет меня поцеловать.

Нормальный человек не сможет думать об этом одновременно. Нормальный человек, вероятно, будет больше обеспокоен пунктом а), чем пунктом б). Из чего следует, что со мной, очевидно, что–то не так.

Знаю, я должна держаться от него подальше. Я просто должна придумать какое–нибудь оправдание и обещание. Может, он написал мне для того, чтобы поблагодарить за то, что рассказала ему о поездке. Но если бы я продолжала оправдываться, то он, конечно, через некоторое время остановился бы. Всё просто. Я никогда не беспокоилась о том, что говорю что–то не так или о том, что нужно держаться подальше, или о случайной исповеди. Без вопросов, это было бы правильнее сделать. Но я хочу его увидеть. Даже если это будет в долбанном музее... как друзья. Я просто хочу быть рядом с ним и не совсем понимаю почему.

Призрак Тары изо всех сил старается раздражать меня из–за этого, но у меня всё лучше и лучше получается блокировать её. Один из её колючих комментариев иногда попадает в самую цель, заставляя меня чувствовать себя безобразной, дешёвой и виноватой. Как в тот момент, когда она сказала, что мой топ выглядит нормально... а я втянула живот и старалась не дышать. Я скомкала его и выбросила в мусорное ведро на кухне. Папа нашёл топ и, думаю, он купился на мою историю с разлитым оливковым маслом. И с тех пор верхняя часть топа вся в остатках карри и ореолах от чайных пакетиков, так что он не может догадаться.

Я рассказала Касс, что папа возьмёт меня с собой, чтобы посетить Нан и Грампс. Она ухмыляется и говорит.

– Лучше ты, чем я.

У Касс была только одна бабушка, мама её мамы, которая жила в Сиднее. За всю свою жизнь она видела её только три раза. Старые люди выводят Касс из себя, как и я, кажется. Они всегда такие... спокойные. Хорошо, может быть, из тех, кого я знаю, такой только один, но Нан всегда: "Что за спешка? У тебя же есть время ещё для чашечки чая, разве нет?"

Я жалею о том, что собралась увидеться с Нан и Грампсом. Они живут рядом с пляжем в Сассексе. Это довольно прохладное место, как раз то, где я могла бы нормально функционировать прямо сейчас. Нан звонила мне с того момента, как я вернулась в Шотландию, стараясь зайти и проведать меня, чтобы "избавить от всего произошедшего". Если бы всё было так просто.

У меня заняло вечность, чтобы решить, что одеть в субботу, в частности вместе с Тарой, всё время трещащей мне на ухо. "Хмм... Не думаю, что Джеку понравится этот цвет" и "Ну, если ты думаешь, что этот топ подойдёт к этим джинсам, то я уверена, что всё в порядке. Правда". Я надела самую красивую одежду, которая не попадает на территорию свиданий. Не то, чтобы я знаю, как люди одеваются на свидания. Так что я надела мои любимые джинсы и красный топ. Люди всегда говорили, что я хорошо смотрюсь в красном. Не знаю, почему, и не уверена, что верю им. Я смотрюсь в зеркало (с Тарой, ухмыляющейся из–за плеча, конечно). Не дерьмово, не удивительно – просто хорошо. Полагаю, красный смотрится хорошо на моей супербледной вампирской коже. Минимум макияжа: несколько взмахов кисточкой от туши и пару мазков блеска для губ. Я собираю волосы в беспорядочный конский хвост и вот я готова. Почти. Открываю верхний ящик моего ночного столика и достаю мамино ожерелье. Оно изумрудное, на серебряной цепочке – простенькое, но очень красивое. Мама говорила, что изумруд подходит к цвету моих глаз, я всегда хотела, чтобы это было правдой. Всякий раз, когда я восхищалась им, она говорила: "Однажды оно станет твоим". Мы никогда не думали, что "однажды" настанет так скоро.

Я надеваю ожерелье на шею, и оно идеально сидит на моей ключице. Единственное идеальное место моего тела. Я закрываю ящик, но не достаточно быстро, чтобы проигнорировать то, что лежит среди остальных моих украшений. Кольцо. Кольцо Тары.

Очень рискованно держать его здесь, но я не знаю, что с ним ещё сделать. Я не могу так просто от него избавиться. Это будет неправильно. И я не хочу прятать его в ящике от носков или в чём–то похожем. Это драгоценность, и оно заслуживает, чтобы за ним приглядывали.

Я заглядываю за плечо: призрак Тары ушёл. Я снова открываю ящик и достаю кольцо. Оно тонкое и красивое, три нити серебра сплетены вместе. Тара носила его на мизинце правой руки. Она никогда его не снимала, даже когда плавала. В прошлом, когда мы были друзьями, Тара носила его на указательном пальце. Обычно она крутила его, когда нервничала. Не думаю, что она всё ещё это делает (я имею в виду, делала). Думаю, особо не приходиться нервничать, когда ты главная персона на верхушке социальной пирамиды.

Прежде чем я успеваю понять, что делаю, я надеваю кольцо на свой мизинец. Оно подходит идеально и смотрится правильно. Странно, мысль о том, чтобы его носить, не показалась мне сумасшедшей. Что заставляет меня чувствовать себя немного неправильно, немного... Алисой. Я кручу его на пальце, как и она. Это успокаивает. Но, конечно, я никогда не смогу его носить, и особенно не сегодня. Так что я положила его туда, откуда взяла и захлопнула ящик сильнее, чем нужно было. На пути к месту встречи с Джеком, всё, о чём я могу думать – это кольцо. В особенности, как оно соскользнуло с пальца Тары, когда мы её отпускали. Какова была вероятность, что это произойдёт? Словно, это должно было произойти со мной. Поэтому я не смогу двигаться дальше. Никогда не смогу забыть.