– Эм..., мы должны идти. Тебе не холодно? Мне уже холодно, – я потираю руки в качестве доказательства. Джек похож на щенка. Щенка, которого я пнула.

Я беру его за руку и поднимаю на ноги. Он выглядит ошеломлённым и смущённым. И не он один. У меня кружится голова, но я не могу думать об этом.

– Ну... и куда ты хочешь пойти? Лондон в нашем распоряжении! – Я сжимаю его руку, показывая, что и ПРАВДА хочу его коснуться.

Он быстро оправляется. Я впечатлена (и чувствую облегчение).

– Выбор за тобой! Пока он включает в себя пиццу. Много пиццы.

***

Остальная часть дня происходит без происшествий. Мы едим пиццу и говорим ни о чём. Ничего особенно, в любом случае. Джек очень хорошо справляется, без намёка на то, что произошло раньше. Возможно, потому что ничего и не было. После некоторого времени, я начинаю задаваться вопросом, было ли вообще что–то. Может, он просто хотел меня обнять или достать что–то из волос. Это больше похоже на правду.

Но я знаю. В глубине души я знаю, что права. И я чувствую тошноту и вину одновременно с радостью. Я стараюсь изо всех сил слушать всё, что он говорит, но каждый раз обнаруживаю, что смотрю на его рот. Он идеален, даже с небольшим кусочком соуса в уголке.

В метро мы сидим рядом. Напротив нас никого нет, поэтому я могу смотреть на наше отражение. Мне оно нравится. Что–то из этого правильно и реально. Я слегка улыбаюсь, он замечает и машет мне, слегка посмеиваясь. Всё, что я могу сделать, так это помахать ему в ответ и улыбнуться.

Немного дальше по вагону сидит девочка. Мне кажется, она злобно смотрит на меня, но трудно сказать наверняка. Может, у неё просто такое лицо. Нет, точно злобный взгляд. Наверное, она сходит с ума по Джеку и думает, что я недостаточно хороша для него. Или, может, она просто ненавидит тот факт, что мы веселимся, а она нет. Мне так жаль её. Пока я не вспоминаю про свою несчастную ситуацию: мне действительно начал нравится парень, от которого я действительно должна держаться подальше. И ещё хуже то, что я начинаю нравиться ему. Мы выходим из метро на станции, и настало время попрощаться. Между нами висит тишина, пока Джек трёт носком асфальт, а я смотрю время на телефоне. Я хочу, что бы он заговорил первым, что он, в конце концов, и делает.

– Ну... это было весело, – он вопросительно смотрит на меня, словно не уверен.

– Да, точно. Спасибо за пиццу. Ты уверен, что не хочешь получить за неё деньги?

Он закатывает глаза.

– Алиса, сколько раз я должен повторять? Я сделал это с удовольствием... – он опускает голову и смотрит на меня с нахальной улыбкой. – Кроме того, ты можешь заплатить в следующий раз, правда?

– В следующий раз?

Он пожимает плечами, стараясь изо всех сил сделать этот жест обычным. Или, может, он и был обычным. Сложно сказать.

– Я бы хотел, чтобы был следующий раз. Если ты тоже хочешь следующий раз, то...

Наши глаза встречаются, и мы смотрим друг на друга. Я чувствую странное тепло, ползущее по моему телу. Я никогда прежде его не чувствовала. И тогда я говорю слова, о которых, надеюсь, не пожалею.

– Я бы хотела следующий раз.

Касс меня убьёт.

Глава 22

Прошло пять дней с тех пор, как я видела Джека. Большую часть бодрствующего времени этих пяти дней я провела думая о нём. Большую часть моего спящего времени я провела во снах о нём. Призрак Тары оставил меня в покое. Это облегчение, думать, что мои мысли спокойны.

Почти поцелуй. Я не могу перестать думать о почти поцелуе. Каково это, целовать его? Я проигрываю несколько различных способов, и с каждым разом они становятся всё лучше.

Я должна была это сделать. У меня может и не быть другого шанса. Он был грустным, уязвимым и смущённым. На самом деле он не хотел целовать меня. Не по–настоящему. И даже если он и хотел меня поцеловать, то моя реакция на это оттолкнула его навсегда. Это, наверное, как пощёчина. Но опять же, он ведь сказал, что хочет снова увидеться, разве нет?

Мой мозг борется сам с собой. Вещи, которые я знаю, что являются правдой (к примеру, ни один парень не проявлял ни малейшего интереса ко мне; он супергоряч, так почему я должна ему нравиться?) против вещей, которые, я надеюсь–думаю, окажутся правдой (например, он собирался поцеловать меня; кажется, я ему нравлюсь). Мой разум бегает между двумя крайностями так быстро, что у меня просто голова кружится.

Я жалею, что не могу обсудить это с кем–то. Но единственный человек, с кем я могу поговорить – это Касс, а это, без сомнений, плохая идея. Она не знает, что я виделась с Джеком в эту субботу, и я хочу, чтобы всё оставалось как есть. Кроме того, разговоры о мальчиках никогда не были отличительной чертой в нашей дружбе. Всякий раз, когда я говорила о мальчиках, которые мне нравятся, то её реакция – беспощадно издеваться надо мной. И что–то мне подсказывает, что если я заговорю об этом конкретном парне, то издевательство будет наименьшим, о чём мне придётся беспокоиться.

Хотя, Касс права. Конечно, она права. Проводить время с Джеком – самая худшая из худших идей. Но не по тем причинам, о которых она думает. Она уверена, что я что–то расскажу ему о Таре. То, что она вообще об этом задумывается, обидно. Правда о той ночи зарыта глубоко во мне, и нет ни единого способа её оттуда достать.

Нет. Проводить время с Джеком – это плохая идея, потому что каждый раз, когда я смотрю на него, каждый раз, когда я думаю о нём, я вспоминаю о Таре.

Я вспоминаю о том, что мы с ней сделали.

Я вспоминаю о колодце.

Я вспоминаю о камнях.

Иногда мне удаётся не думать о ней в течение нескольких минут здесь и там. И эти минуты так дороги мне. Но они мимолётны. Почему эти минуты проходят быстрее, чем минуты о Таре? Времени должны запретить делать подобные трюки.

Я уверена, что всё равно думала бы о ней, даже если бы не происходили эти вещи с Джеком (вещи ли это вообще?). Касс старается думать обо всём, кроме Тары, и я не удивлюсь, если ей это удаётся. Её голова, как кабинет: всё аккуратно хранится на своих местах. Моя голова похожа на суп: всё смешано и истолчено вместе.

***

Сегодня – мой наихудший кошмар. Ну, это то, что обычно было принято за мой худший кошмар. Раньше. Сейчас мои кошмары намного больше и хуже. Но, тем не менее, это неприятно: родительское собрание.

Раньше я с нетерпением ждала родительского собрания. Да, я была (и осталась) большим лузером. Мама и папа (а чуть позже только папа) одевались полу–нарядно и уходили в ночь. Пару часов спустя я накидывалась на них, как только они входили в парадную дверь. Они усаживали меня, и я стреляла в них вопросами – по сути дела, просто ища комплименты. Ни один из моих учителей никогда не говорил обо мне плохо. Если не считать: "Алиса могла бы больше развиваться, участвуя в классных дискуссиях". А я и не считала. К счастью, мама с папой тоже. Мама была своего рода застенчивым человеком. Она никогда не говорила, просто чтобы поговорить. Никогда не чувствовала потребность заполнить неловкое молчание бессмысленной болтовнёй. Папа немного громче, но не намного.

Мне становилось жалко папу, когда ему приходилось идти в школу одному. Хотя, он не жаловался. И он ходил на каждое собрание, на которое должен. Он не пропустил ни одного, даже когда был мегазанят по работе.

В эти дни мы ждали совместного посещения с родителями. Это мучительно.

Вы думаете, что приятно сидеть там, пока учителя хвалят вас. Но это не так. Это до боли мучительно. Учителя глупо шутят. Папа ведёт себя наилучшим образом. Я пытаюсь реагировать соответствующе, когда миссис Кронин говорит такие вещи как "Мне очень приятно учить Вашу дочь, мистер Кинг. Вы должны быть так горды за неё". (Моя реакция на это, как правило, гримаса–корчащаяся рожица, следующая за полу улыбкой).