Но не в этот раз. Теперь он ведёт себя так, словно у него в запасе всё время всего мира и ему нечего делать, кроме как тратить его в этом чёртовом классе, разговаривая с крошечной учительницей.

Я изо всех сил стараюсь не слушать. Я стараюсь настроиться на то, как я недавно пыталась сосредоточиться на призраке Тары. Это не работает. В конечном итоге они заговорили о велосипедах. Видимо, здесь их интересы сходятся. Ради всего святого! Может, мне ударить себя шариковой ручкой Дейли в глаз? Всё, что угодно, лишь бы остановить это.

Я не буду думать о том, что это может значить. Они НЕ МОГУТ быть заинтересованы друг в друге. Это невозможно. Он примерно на пятнадцать лет старше её или около того. Нет. Он просто ведёт себя дружелюбно. Вот и всё. Он не заинтересован в ком–либо с тех пор, как умерла мама. Он был счастлив по–своему. Он рассказал мне. Это типа его девиз: "Только ты и я, малышка. Ты и я против всего мира". Мне это нравится. Конечно, нам это нравилось, но с мамой всё равно лучше.

Уродливый скрип прерывает мои мысли – папа отодвигает стул. Я смотрю на Дейли и папу, пока они прощаются. Всё идеально формально и нормально. Они пожимают друг другу руки и это не похоже на то, как он держит её руку дольше положенного или смотрит ей в глаза. Но Дейли гладит юбку рукой и ёрзает. Словно она не знает, что делать дальше, когда рукопожатие закончилось.

– Увидимся завтра, Алиса?

Могу сказать, что Дейли пытается поймать мой взгляд, но я не хочу смотреть на неё. Я просто киваю и иду к двери. Я иду по коридору так быстро, как только могу, не глядя, словно один из тех сумасшедших пешеходов. Папа догоняет меня, когда я дохожу до парадной двери. Дверной проём забит слишком гламурными и уставшими мамами, помятыми папами (и есть несколько чересчур гламурных и уставших пап, и помятых мам). Девушки тащатся за ними со скучающим, незаинтересованным или я–слишком–крута–для–школы видом. Я замечаю Рей и её родителей. Они выглядят нормально. Не то, чтобы я ожидала увидеть их в стиле эмо. Плечи Рей сгорблены, а руки скрещены на груди. Она выглядит так, словно пытается стать настолько маленькой, чтобы никто её не заметил. Кажется, это даже работает. Хотя, я её вижу. Я всегда вижу её. Я становлюсь до боли чувствительной, когда рядом Касс, Полли или Рей. Я не могу не смотреть на них. Интересно, о чём они думают? Как они справляются? Как им удаётся жить день за днём и не ломаться?

Облегчение, когда мы, наконец, выходим на улицу и ещё больше облегчения, когда мы выходим через ворота академии, подальше от толпы на стоянке.

Никто из нас не говорит ни слова, пока мы не приходим на автобусную остановку.

– Это было довольно грубо.

Папа не злится, не совсем.

Я одариваю его своим лучшим невинным и наивным взглядом.

Папа качает головой.

– Не надо этого! Ты едва сказала мисс Дейли два слова.

– А что я должна была сказать? Вы, казалось, и так хорошо ладите и без меня.

– Она пытается помочь тебе, Ал. По крайней мере, будь благодарной.

– Благодарной? За то, что меня оставляют после школы, словно со мной не всё в порядке?

– Это не так и ты это знаешь. Она проявляет интерес к тебе, и я рад этому. Она сделала для тебя больше, чем любой другой учитель за столько лет.

– Я не хочу, чтобы ко мне "проявляли интерес". Я в порядке!

Мой голос предаёт меня и ломается на середине слова "порядке", деля его на два слога. Слёзы возникают из ниоткуда, и папа мгновенно становится встревоженным. Он ненавидит, когда я плачу. Это его – криптонит.

– Эй, эй, не плачь.

Он обнимает меня, и я практически разваливаюсь в его объятиях. Я и понятия не имею, почему так расстроена. Надеюсь, что никто со школы не проедет мимо и не увидит нас. Надеюсь, что тонированные стёкла сделают так, что будет сложно увидеть, что творится внутри и снаружи.

Подходит автобус, но я не перестаю хныкать, поэтому папа не садится в автобус. В конце концов, он отпускает меня и говорит одно слово, которое поднимает мне настроение. Всегда работало.

– Пончики?

***

Мы словили следующий автобус, и пока он ехал никто из нас ничего не сказал. Папа обернул руки вокруг меня и этого достаточно. Только он и я. Против всего мира.

Киоск с пончиками идеально расположен между автобусной остановкой и нашим домом. Это наше любимое место. Мы сидим за нашей стойкой. У меня один глазированный пончик с малиновым вареньем, а второй с кленовым сиропом. Я никогда не могу до конца съесть второй пончик, но папе всегда удаётся сделать это за меня. Каждый кусочек пончика – рай в моём рту. Каждый кусочек делает всё вокруг лучше. Такая сладость – мой личный наркотик.

Мы говорим ни о чём конкретном, и нам обоим удаётся игнорировать тот факт, что я всё ещё шмыргаю носом, а глаза красные от слёз. Как только все пончики ушли, и я начинаю спускаться с этой сладостной вершины, папа потягивает кофе, смотрит на меня уголком глаза и говорит.

– Думаю, ты должна рассказать мне о Таре.

Глава 23

Я ждала этого. Я знала, что это произойдёт. Он спрашивал об этом несколько раз, но ни разу с таким взглядом. Этот отцовский взгляд говорит мне, что всё будет хорошо, если я расскажу ему правду. Суперпапа спасёт этот день. Раньше это было правдой, он мог решить все мои проблемы. Но тогда они были другими. Меньше и проще. Я не сделала домашнее задание по математике, и приходиться делать утром... Настала моя очередь вести Бруно на прогулку, но я плохо себя чувствую... Голова Барби отвалилась (ну, мне вроде удалось починить её самостоятельно)... Эти проблемы папе по плечу. Проблема–не–совсем–убийства–одной–из–своих–одноклассниц–брошенной–в–колодец определённо не то, что папа смог бы решить.

Возможно, я знаю, что папа хочет услышать. Поэтому я и говорю ему это. Смерть Тары воскрешает воспоминания о маме. Как я до сих пор по ней скучаю. Как не становится легче.

Большая часть из того, что я сказала, правда. Но ложь, которую мне нужно было сказать, далась легко. Папа молчит по большей части, но он сжимает мою руку, раз или два, и много кивает. Могу сказать, что все эти разговоры о маме причиняют ему боль. Но мне удалось убедить себя, что правда причинит ему боль в сто раз хуже этой. Правда убьёт его. Может, не буквально, но что–то внутри него точно умрёт. Часть него, которая считает, что я его маленький ангел. Часть его, которая думает, что я причина, по которой он держится после смерти мамы. Я не позволю этому случиться.

***

Когда мы приходим домой, я сразу же иду в кровать. Мне нужно побыть одной некоторое время. Но я должна была знать, что она не позволит этому случиться.

Она ждёт, пока я раздеваюсь. Я в лифчике и трусиках.

– Хм... ты поправилась, Алиса? Снова ешь? Может, тебе стоит отказаться от пончиков. Особенно если хочешь, чтобы мой младший брат был заинтересован в тебе. Не думаю, что ему нравятся жирные курицы.

Я хватаю халат и одеваю его так быстро, как только могу. Завязываю пояс вокруг талии, крепко.

– О, брось, Алиса. Не надо стесняться! Ради всего святого, я же шучу. По крайне мере, могла бы посмеяться.

Я не могу этого сделать. Не сегодня ночью. Я залажу в постель и натягиваю одеяло на голову.

– Поговори со мной. Пожалуйста. Весело провела вечер? Учителя переступают через себя, чтобы похвалить тебя? А как Дейли? Как она справляется? Не слишком хорошо для её карьеры, позволить одной из школьниц умереть при серьёзных обстоятельствах на её первой школьной поездке, так ведь?

– Пожалуйста, прекрати, Тара. Умоляю.

Не уверена, сказала ли я это вслух, но она услышала.

– Почему?

Её голос тихий. Более глубокий, чем обычно. Или, возможно, я просто читаю слишком много в одном слове.