Я хватаю свой топ и натягиваю через голову.

Через пару минут и семи ударов в стену, я просто длжна что–то сказать или молчание задушит меня.

– Джек... скажи что–нибудь, пожалуйста?

– Не говори со мной. Прямо сейчас я не могу тебя слушать, – его слова причиняют жестокую боль.

– Хочешь чтобы я...? Мне уйти?

– Ты никуда не пойдёшь. Просто ... перестань говорить, – он опирается головой об стену. Если бы ко–то вошёл, то мог подумать, что он считает до ста в прятках.

Я смотрю на часы. Девять ноль три.

В конце концов, Джек отворачивается от стены, скатывается вниз и сидит на полу. Его ноги сгибаются напротив его голой груди. Слёзы текут по его щекам, и он агрессивно стирает их.

Я не могу больше молчать.

– Джек, мне так жаль. Ты должен мне поверить.

Он издаёт уродливый смешок.

– Поверить тебе? Ты и правда думаешь, что я смогу поверить всему, что выходит из твоего рта?

– Я говорю правду. Джек! Пожалуйста... Я люблю тебя.

– Не смей. Ты убила мою сестру. Вы оставили её гнить в чёртовом колодце, – его лицо ожесточается, – мою сестру. Да что с тобой произошло?

– Это была случайность.

Бессмысленные слова.

– Если ты ещё раз это скажешь, то клянусь я..., – затем он опускает голову и начинает рыдать. Его плечи трясутся и звук, который он издаёт, второй самый худший звук, который я когда–либо слышала.

Я не могу остановить себя. Я встаю с кровати и иду к нему. Я сажусь на пол перед ним. Осторожно кладу руки на его колени. Он вздрагивает, но ничего не говорит.

Рыдания исчезают через некоторое время.

– Почему вы не рассказали кому–нибудь? – Спрашивает он. Его голос полон слёз.

– Я хотела. Но мы были напуганы. Мы не понимали, что с нами произошло.

– Вы должны были кому–нибудь рассказать.

– Я знаю.

– И Полли могла ей помочь.

Трудно сказать вопрос это или нет, его слова такие плоские.

– Да.

– Знаешь, она ведь ненавидела свою астму? У неё начались проблемы с дыхание пару лет назад, но она ни разу не сказала об этом маме, пока у неё не случился по–настоящему ужасный припадок. И когда, наконец, у неё появился ингалятор, она едва его использовала. Не сразу. Она сказала, что только лузеры болеют астмой. Просто нелепо.

Я чувствую, что что–то в заднем кармане моих джинсов впивается меня. Это кольцо. Оно там уже два дня, я забыла про него. Это как ждать нужно момента, чтобы объявить о своём присутствии.

Я наклоняюсь вперёд, чтобы достать его оттуда.

Мои руки дрожат, когда я достаю его и показываю Джеку.

Глава 48

Джек хватает кольцо с моей ладони и сжимает в кулак.

– Где ты его взяла?

– Оно соскользнула с её пальца.

Нет необходимости говорить ему о точных обстоятельствах.

– Оно было у тебя всё это время? Почему ты не сказала мне, Алиса? Почему позволила мне влюбиться в тебя? Ты должна была держаться подальше от меня.

– Я знаю. Я хотела, но ты мне очень нравился. Я просто не хотела, чтобы ты грустил.

Он качает головой.

– Всё это время... ты лгала мне всё это время. Эти отношения были ничем.

– Не правда. Я никогда не чувствовала такое к кому–либо. Я люблю тебя, Джек. Поэтому мне нужно было тебе рассказать.

– Ты ничего не знаешь о любви. Ты глупая, испуганная девчонка, – он вздыхает, – полагаю, я должен быть благодарен за то, что ты мне рассказала? За то, что ты, наконец, решила отдать мне кольцо обратно? Что ж, спасибо огромное, что убила мою сестру.

Его нормальные черты лица скрыты, сжаты и отлично спрятаны. Он хочет сделать мне больно. И я не могу винить его за это. Я не отвернусь. Я заслуживаю, чтобы видеть это.

Джек потирает руки, и я заметила, как они дрожат. Я бегу к кровати и хватаю его футболку. Он забирает её без слов и натягивает её на голову, наизнанку.

– Ты прав. Нет оправдания тому, что я сделала. Не важно, что это был несчастный случай. Мы должны были пойти в полицию. Я должна была пойти в полицию. Или раньше рассказать тебе. Я не должна была позволить этому произойти между нами. Я могу просить прощение миллионы раз, и этого будет недостаточно. Но ты должен понять, что мои чувства к тебе были и есть реальные. Если бы было что–то, что я могла исправить, то я бы это сделала.

– Как и я.

Ненависть тает на его лице, если я не воображаю то, как смягчаются черты его лица. Он вращает кольцо между пальцами.

– Ты собираешься рассказать своим родителям?

Джек медленно качает головой.

– А полиции?

Ещё раз качает головой.

– Но... я не понимаю. Почему нет?

– Потому что это сделаешь ты.

Ох.

– Джек, я не могу. Пожалуйста, не поступай так со мной.

Его глаза проделывают дырку в моей голове.

– Ты можешь. И сделаешь. Это правильно. И даже после всего я думаю... я знаю, ты поступишь правильно.

Это убивает меня. Лучше бы он шантажировал меня или угрожал, или позвонил в полицию прямо сейчас.

– Мне нужно идти. Прости. Папа не знает, что я уходила.

Джек кивает и медленно поднимается на ноги. Он протягивает руки, чтобы помочь мне. Я не решаюсь, прежде чем принимаю её.

Мы идём вниз. В доме очень тихо и темно. Тиканье часов в прихожей – единственный звук. Джек открывает дверь и отходит в сторону, чтобы пропустить меня.

Я поворачиваюсь к нему. Его футболка Day–Glo светится в темноте, а лицо темное.

– Мне жаль, что это случилось. Мне жаль, что я так поступила с тобой.

– Я знаю.

На долю секунды мне кажется, что он хочет обнять меня, но он этого не делает. Конечно, он этого не делает.

Дорожный гравий хрустит под ногами. Я оборачиваюсь, он всё ещё стоит в дверях. Я не могу сказать, смотрит ли он на меня. Всё, что я вижу, это футболку вывернутую наизнанку.

***

Автобус полон и все гудят. Люди общаются друг с другом, говорят по телефонам или слушают музыку. Как их жизнь может быть нормальной, пока моя разваливается на части? Почему никто не смотрит на меня? Разве они не чувствуют, что со мной что–то не так?

Я чувствовала то же самое после смерти мамы. Я ненавидела всех незнакомцев вокруг, которые не знали, что произошло. Мне казалось, что каждый должен был знать и вести себя по–другому. Никому не позволено было смеяться и шутить. Это казалось неправильным.

Я не должна была рассказывать Джеку. Полли была права. Джеку не станет лучше от осознания правды. Он никогда не сможет перестать рисовать у себя в уме то, что произошло. И он никогда не сможет думать о своей сестре, лежащей на дне колодца.

***

Папа находит меня, сидящей на диване в темноте, с одеялом на плечах, потому что я не могу унять дрожь. Он включает свет и отступает к двери.

– Господи, Ал, ты напугала меня до полусмерти! Я подумал, что ты призрак или Леди в Зелёном Одеяле!

Он пьян. Не совсем в стельку, но он далеко не трезв. Он скидывает туфли и падает рядом со мной, воняя сигаретами и пивом.

– Что ты сидишь здесь в темноте? Медитируешь? Где Бруно?

Я не видела Бруно. Я никогда не приходила домой без Бруно, готового меня поприветствовать. Может быть, он понимает, что от меня нужно держаться подальше. Может быть, он знает, что я ядовита.

Папа ещё раз внимательно смотрит на меня. Мама бы смотрела на меня так без перерыва. Матери инстинктивно знают, когда с их ними дочерями что–то не так. Отцы, как оказалось, нет. Особенно, когда они пьяны.

– Эй, малышка, что случилось?

Каждая молекула во мне кричит: НИЧЕГО! Я В ПОРЯДКЕ. Это всё, что я должна сказать, чтобы папа включил телевизор и начал смотреть матч дня. Всё просто. Четыре слова. Скажи их и иди спать. Поговоришь с Джеком утром. Будешь умолять. Делать всё, что заставить его сохранить это в секрете. Забыть, что произошло. Живи своей жизнью. Тара и Рей мертвы. Преодолей это.