50

51

– Я не была небрежной… – начала я, но меня прервала Элисандра, тихо позвав по

имени. – Ну хорошо, хорошо, – буркнула я. – Я не должна была скакать галопом по

бездорожью. Лошадь в порядке?

– Да, в полном, немного испугалась, но не пострадала, – ответил Родерик. – Но я не

думаю, что тебе стоит ехать на ней назад.

– Это глупо, – разозлилась я. – Как еще мне добраться до замка?

Родерик посмотрел на небо.

– Ну, кажется, вечер будет сухим. Думаю, если ты проведешь ночь здесь, тихо и мирно

лежа на паре попон, к утру придешь в себя. Завтра я вернусь с запасной лошадью и заберу

тебя домой.

Я выпрямилась, хоть голова запульсировала сильнее.

– Ты не оставишь меня здесь на всю ночь! Под открытым небом! И больную!

Он выглядел сама невинность.

– Но я думал, тебе нравится спать под звездами. Ведь когда мы сопровождали твоего

дядю на охоте…

Я отмахнулась.

– И с волками где-то неподалеку! Бешеными волками! Ты не посмеешь оставить меня

здесь…

– Мы не видели никаких бешеных волков, – пренебрежительно напомнил гвардеец. –

Не думаю, что тебе стоит волноваться.

Я была потрясена до глубины души.

– Элисандра! Скажи ему! Вы же не собираетесь бросить меня…

Но сестру трясло от смеха, она зажимала рот рукой, глаза слезились. Позже я решила,

что сказался пережитый страх, когда она посчитала меня мертвой, но в ту минуту это

разъярило меня еще больше.

– И это не смешно! – воскликнула я.

Она снова стиснула меня в объятиях, все еще дрожа.

– Нет, нет, дорогая, мы не собирались оставлять тебя. Думаю, тебя повезет Родерик, а я

поведу твою лошадь.

– Я не позволю ему перевозить меня любым…

Внезапно Родерик оказался на ногах.

– Замечательная идея, леди Элисандра, – поддержал он. – Именно так мы и поступим. Я

приведу лошадей, а вы посмотрите, сможете ли поднять вашу сестру на ноги.

Десять минут спустя наш весьма неторопливый караван продолжил свое возвращение в

замок. Несмотря на легкомысленные слова, Родерик, казалось, совсем не собирался

бросать меня здесь. Дав Элисандре указание держать его лошадь под уздцы, он поднял

меня в седло и быстро взобрался позади меня. Я закачалась, не сознавая этого, и услышала

тревогу в его голосе.

– Сомневаюсь, что так удобно, – сказал он. Крепко обняв, он передвинул меня, усадив

себе на колени. Прижимая меня одной рукой к груди, другой подхватил поводья. Когда я

посмотрела на него, он улыбнулся и спросил: – Лучше?

– Да, хорошо, – прошептала я.

– Сможете управлять ее лошадью? – обратился он к Элисандре.

– Конечно. Давайте возвращаться.

Родерик держался прогулочного шага, видимо, потому, что я вскрикнула от боли, когда

он попытался ускориться.

– С ней все в порядке? – снова и снова спрашивала Элисандра, словно не могла

успокоиться. Каждый раз гвардеец мягко отвечал ей: – Думаю, да. Она сильная. С ней все

будет хорошо.

51

52

Остаток пути я улавливала обрывки их разговора, который они, кажется, вели только с

целью отвлечь Элисандру от ее страхов. Она расспрашивала его о семье, ферме, братьях, о

службе в королевской гвардии.

– Ты сам этого захотел, или младших братьев отправляют сюда, когда в семье их

слишком много? – спросила сестра.

Так легко было определить выражение лица Родерика по тону его голоса. Сейчас он

улыбался.

– И то, и то. Отцовской земли хватало, чтобы прокормить нас всех, но я был

неугомонным и хотел заработать состояние где-то еще. Я с двенадцати лет обучался с

городской стражей, и именно мой тогдашний капитан порекомендовал меня в Оберн. Мать

не хотела, чтобы я уезжал так далеко, но отец был горд. Он своими руками собрал мои

сумки.

– И как часто ты видишься с ними теперь, когда ты здесь?

– Я в Оберне лишь несколько месяцев. На праздник солнцестояния собираюсь съездить

к ним на несколько дней.

– Не скучаешь по семье? Не спрашиваешь себя, что, если придется провести всю жизнь

вдали от них?

– Ну, пока нет, – ответил Родерик. – Но еще все свежо и ново. Я знал многих

сумасбродных молодых людей, которые вернулись домой здравомыслящими и

повзрослевшими мужчинами и говорили: «Больше никаких скитаний». Полагаю, такое

может произойти и со мной. Но пока я все еще смотрю на мир вокруг широко открытыми

глазами.

– Говорят, многие люди не понимают, пока не становится слишком поздно, что для них

дорого, – сказала Элисандра. – И слишком поздно осознают, что упустили то, что хотели

больше жизни.

– Полагаю, я все еще не понял, что для меня так важно, – задумчиво произнес он. – А

вы? Что для вас самое драгоценное во всем мире?

Ее голос был таким тихим, что я едва уловила ее слова:

– Моя сестра. Самое драгоценное ты держишь в своих объятиях.

Следующую неделю я провела, выздоравливая у себя в комнате, хотя мне это казалось

чрезмерным. Можно подумать, я чуть не отправилась на тот свет, а не глупо свалилась с

лошади. Даже леди Грета, которую по-настоящему не волновало, жива я или мертва,

настаивала, чтобы я лежала в постели и не оставалась одна.

Несмотря на смущение от происшествия и то, что в иные дни казалось, будто моя

голова никогда не прекратит болеть, должна признаться, я наслаждалась последовавшим

вниманием. Установившийся за неделю порядок был простым и потакал моим желаниям.

Я лежала в постели, пока не приходила Крессида и приносила поднос с яствами, которые

должны были соблазнить и инвалида: яйца всмятку, пирожные с кремом и порезанные

фрукты. Отставив поднос в сторону, она брала меня за подбородок и изучала черты лица,

спрашивала, как я спала и как моя голова. Ее тихое беспокойство заставляло меня

чувствовать себя изумительно, независимо от того, как ужасно прошла ночь. Я всегда

дарила ей первую улыбку за день.

Когда я заканчивала с едой, алиора помогала мне принять ванну и вымыть волосы,

чтобы я не скользнула своей сотрясенной головой под воду и не утонула. У нее были такие

нежные, волшебные руки, что мытье головы доставляло неописуемое наслаждение.

Казалось, я расслабляюсь вся, даже мозг. Но порой я тревожилась из-за металлического

звона и лязга медной цепи вокруг ее запястий. Крессида прикладывала все усилия, чтобы

кандалы не задевали мою ушибленную голову, но я не могла не задуматься, сколь сильно

они каждодневно осложняли алиоре жизнь. Однако я не задавала вопросов.

52

53

После того, как я была тщательно вымыта, она помогала мне вылезти из старой

керамической бадьи, вытирала полотенцем и, выбрав в шкафу какую-нибудь свободную,

подходящую для больной одежду, помогала одеться.

Обычно алиора оставалась со мной на несколько часов, читая или рассказывая сказки

(что я предпочитала больше). Все ее небылицы начинались со слов «однажды весенней

ночью, когда светила полная луна» и увлекали сюжетами об отваге, предательстве, магии и

настоящей любви. С десяток из них я слышала перед сном раньше, когда была ребенком и

болела, но никогда в таком количестве, одну за одной. Я обожала их все.

Все это время почти каждый день приходила Гизельда, чтобы дать мне лекарство и

проверить ушиб. Она была крупной спокойной женщиной с тонкими седыми волосами,

вечно на что-то отвлекалась, но свое знахарское дело знала. В первый день травница дала

мне молотую ворсянку в сладком сиропе, иначе проглотить горькую траву было

невозможно. От головной боли она помогла, но вызвала такую сонливость, что поневоле

слипались глаза. На следующий день она принесла мне более мягкие травы, лаврушник и

вишневик.

Все травы, кроме лаврушника, были мне знакомы. Растертые красные лепестки слабо