— Потому санитарный врач получает в два раза меньше, чем сталевар, — язвительно заметил Катрич, поддев одновременно и Бориса, и Наташу. Но на этот раз его просто игнорировали.
— Если тебя не увлекает престиж профессии, поэзия профессии, романтика ее, подумай о материальной стороне. — Борис решил использовать и этот довод. — Хочешь сразу опериться, прочно на ноги стать — иди в сталеплавильщики. Но не в мартеновский. Я лично рекомендую конверторный.
Совет старшего сына явился для Серафима Гавриловича полной неожиданностью. Он вытаращил на Бориса глаза, но тот как ни в чем не бывало продолжал:
— Почему — объясню. Какой смысл, допустим, учиться сейчас на паровозного машиниста, если главной тягой на железной дороге стал электровоз? — Повернулся к отцу: — Тебе беспокоиться не о чем. Другое дело — Юрию.
— А вот и я!
У распахнутой двери появилась девушка, стройненькая, тоненькая, с живым и очень привлекательным лицом. Пышная прическа, длинная кофта затейливого рисунка, с расширенными книзу рукавами и коротенькая юбочка делали ее похожей на картинку из журнала мод.
Юрий своим глазам не поверил, узнав девчонку, которая жила по соседству и почти что невылазно находилась в их доме. Анастасия Логовна считала ее за дочку, Наташа — за сестру, а для него, Юрия, Жаклина была незаменимым бойцом и медсестрой, когда его «военный отряд» шел в атаку на мальчишек с соседней улицы. Сколько царапин, синяков и ссадин доставалось ей, в какие только передряги она не попадала! Ну и сорванец была! С крыши дома прыгала, как не всякий пацан мог, по деревьям ловко лазала, а что бегать умела…
Увидев в сборе всю семью и слегка оторопев, девушка задержалась на пороге, словно налетела на неожиданную преграду. К ней радостно бросилась Наташа, расцеловала, по-родственному прижала к себе Анастасия Логовна. Уронив вынужденную улыбку, кивнул Борис, лукаво подмигнул Серафим Гаврилович. Только Юрий стоял оцепеневший и смотрел с таким безнадежно непонятливым выражением, какое бывает у бычка, когда на него уставятся пытливые человеческие глаза. Кто подумать мог! Еще два года назад казалась заморышем и вдруг какой стала!
— Да поцелуйтесь! — подтолкнула Юрия мать.
Жаклина с готовностью подставила щеку, бросив игривый взгляд на Бориса. Тот не выказал ни радости, ни огорчения. Сидел с подчеркнуто равнодушным видом на диване, поглаживая большого, лениво развалившегося рядом кота.
Увидев Катрича, Жаклина подошла к нему, протянула руку, немного свысока, немного высоко, как для поцелуя, и грубовато-развязный Катрич сразу сменился другим, почтительным и галантным.
— Сколько лет, сколько зим! — произнес он приподнято, намекая на давность знакомства.
— Не так много, — весело откликнулась Жаклина. — Всего одна зима и полтора лета. С той поры, когда мы так нужны были Борису Серафимовичу. Но что поделаешь, есть друзья для беды, есть другие для благополучия.
Ни будничное выражение на лице Бориса, ни наигранный задор Жаклины — ничто не укрылось от наблюдательного ока Анастасии Логовны. Больно ей за Жаклину. Любит она Бориса и никак не может совладать с собой — все, что внутри творится, наружу проступает. А он хорош! Встретил ровно чужую. Неужели так причаровала его Лагутина, что для другой и ласкового слова не находится? А Тала чего озадачилась? Из-за Бориса? А может, оттого, что Катрич ходуном заходил, когда Жаклину увидел?
Катрич поднялся, неловко сдвинув стол.
— Вы по-прежнему украшаете техотдел? — осведомился любезно.
— Представьте себе. Никак не удосужатся выгнать эту бесталанную переводчицу, с таким трудом осваивающую техническую терминологию, — я не из тех, кто хватает все на лету. Если бы мне хоть чуточку кто-нибудь помогал… — Ответила Катричу, а глазами упрекнула Бориса. И тотчас звонко рассмеялась, смыв горечь своих слов, превратив их в шутку.
«Тигренок. Чуткий тигренок. Царапнет — и спрячет коготки», — подумал Борис, испытывая что-то вроде признательности. Когда навалились было на него житейские невзгоды, он действительно охотно принял протянутую Жаклиной руку, отогревался ее душевный теплом. Он никогда не обещал ей ничего, кроме дружбы, и не считал себя виноватым перед девушкой. Между тем чувство Жаклины тяготило, как тяготит долг, который не можешь оплатить, как сделанное тебе добро, за которое не в состоянии ответить тем же.
— Садись за стол, — предложила Жаклине Анастасия Логовна. — Перец фаршированный будешь? Овощи с сыром. По рецепту твоей мамы.
— Нет, нет, нет. Только что из-за стола.
Анастасия Логовна повернулась к Наташе:
— Тогда снеси на кухню посуду. И помой, если не лень.
Едва Наташа скрылась за дверью, унеся стопу тарелок, как вслед за ней, тоже прихватив кое-что из посуды, устремился Катрич.
— Судомоец объявился… — проворчал Серафим Гаврилович. Уставился на жену, потом на Бориса, как бы испрашивая, что надлежит ему предпринять.
Воспользовавшись общим замешательством, Юрий усадил Жаклину возле себя и, то ли в силу особенности своего характера, то ли уловив созвучную ему струю в душе Жаклины, принялся потешать ее комическими эпизодами из своей недавней воинской жизни. Рассказывая, он изображал в лицах, жестикулировал. Получалось у него так искусно, что Жаклине могло подуматься, будто служба в армии сплошная цепь веселых приключений.
— …а вот флягу алюминиевую мне выдали другую, — оживленно рокотал Юрий. — Понюхал ее — цвелью пахнет. Сунул туда палец, а обратно не вытащу. Кручу-верчу… Вот-вот скомандует старшина: «В строй становись!» — а я от фляги никак не отделаюсь. Аж пот холодный прошиб.
— А ты веселый и открытый, — одобрительно заметила Жаклина.
— Таких не любят. У них нет тайны, — ответил Юрий с оттенком скептицизма.
Жаклина сидела, слегка наклонясь, с каким-то особым, свободным изяществом опираясь локотком о колено. В ней удивительно сочетались подкупающая непосредственность и неназойливое, почти неуловимое кокетство. Отбросит ли волосы со лба, поправит ли юбку — все у нее выглядело мило и беспредельно женственно. Юрий не сводил с нее глаз, и сердце его все сильнее горячилось. Чувство, нараставшее в нем, было свежим, новым, никогда ранее не испытанным. Ему хотелось слышать и слышать ее смех, детский, заливистый, веселый, видеть и видеть искорки живого интереса на лице.
Длительное отсутствие Катрича не осталось незамеченным. Серафим Гаврилович отправился на кухню и как на грех увидел: наклонясь к Наташе, Катрич что-то нашептывал ей на ухо, и бесовская веселинка играла в его нагловатых глазах.
— Достань-ка винца из погреба, — попросил дочь Серафим Гаврилович. Когда Наташа скрылась в люке, подступил к резвому гостю, сказал спокойно и веско: — Вот что, детка, время уже позднее, тебе выходить на работу с утра, живешь ты далеко, давай-ка валяй отсюда.
— Но, Серафим Гаврилович… — робко запротестовал Катрич, сразу смекнув, что его отлучают от дома. — Почему? За что?..
— Поищи себе приключений в другом месте. — Серафим Гаврилович сокрушенно помотал головой, прикидывая как бы сказать половчее. — Смотрю я на тебя и думаю: кто прозвал тебя мартовским котом, здорово ошибся. Коты действительно больше в марте гуляют, а у тебя каждый месяц март. — Сунув Катричу крепкую, жесткую ладонь, подтолкнул его к двери и уже без обиняков: — Бери ноги в руки и топай. Ну! В темпе! Метлой бы поганой тебя, чтобы шибче бежал!
Как ни пытался Катрич придать себе независимый вид, когда прощался со всеми в столовой, загоревшиеся уши и примятый голос выдали его.
Анастасия Логовна была рада-радешенька, что злоречивый и слишком разбитной гость наконец-то покидает их, Борис насупился, учуяв, что произошло, и только Юрий, всецело поглощенный Жаклиной, не заподозрил ничего неладного.
Чтобы разрядить обстановку, Серафим Гаврилович пригласил сыновей во двор потолковать о том, о сем без женских ушей.
Борис не очень ретиво последовал за отцом, и этим воспользовалась Жаклина. Задержала его в коридоре, проговорила поспешно, напряженным шепотом:
— У меня к тебе один вопрос, рассчитываю на твою откровенность: ты удовлетворен своей личной жизнью?
— Вполне.
— А почему вы не регистрируетесь?
У Бориса вильнули в сторону глаза.
— Видишь ли, Лина, с честными людьми это не нужно, с бесчестными бесполезно.
— А у вас не нужно или…
Борис взялся за ручку двери, повернул ее, но дверь не открыл. Бестактно бежать от человека, который просит, по сути, так мало. Посмотрев в как никогда грустные глаза Жаклины и понимая, что они выражают, решил отделаться общими словами:
— А зачем это — брачный договор? Он не является нерушимым.
— Допустим. Но почему вы живете порознь?
— Так нам нравится.
Жаклина смяла его руку в своих маленьких, но цепких руках, сказала с притворной радостью:
— Спасибо.