восприятия вещей, осью вселенной. Годами, веками в зените только оно;

волны света и жара посылаются только им, животворя зябко-подрагивающие

тела и оплотневая в резервуарах в виде лавы. За предел его излучений

выйти не может никто: некуда. Из-под его тиранической воли выскользнуть

нельзя никому: не к кому.

6

Другого, милосерднейшего, нет и не может быть: лишь где-то вдали, вне

шрастров, бунтарствует, желая укрепить свое господство, некто Иной, в

потенции – еще страшнейший тиран: так представляется игвам. Для нас –

надир, для них – зенит. Для нас – Господь, для них – мятежник. Для нас –

Противобог, для них – вседержитель. Для нас – антипод прекрасного солнца,

твердыня демонических сил, антикосмос, Гашшарва; для игв – предмет

почитания, страха, тоски, стержень всего мира их чувств, мрачного и

узкого. Антикосмос!

7

Лишены выражения, как камни, красные глаза игв, выпучивающиеея по

сторонам их цилиндрической головы и похожие на глаза мух; приспособлены к

односложному, узко-амплитудному говору их вытянутые трубчатые губы. Разум

их остер, холоден и сух; круг чувств – беден. Импульс демонического

развития направил их путем, похожим на один из путей человеческой мысли.

Не отвлекаемые порывами духовности, мало тревожимые чувственностью,

приучившие себя обуздывать робкие вспышки своих эмоций ради задач общего

порядка, они на лестнице рассудка обогнали нас.

8

Постепенно принимаешь непривычный для нашего разумения факт:

оказывается, наука и техника не есть прерогатива разумных существ нашего

слоя. Впрочем, на чем основан этот пустой предрассудок? Классический

материализм выводил его дедуктивно из отрицания иномерных миров вообще;

но на какой аргумент могла бы опереть религиозная философия априорный

тезис, будто в четырехмерном мире не может существовать науки о законах

этого мира, не может быть техники, использующей эти законы?

9

Условия отличны от наших – отлична и техника. Не водные пространства

приходится преодолевать, но расплавленные, тускло-розовые или желтоватые

озера вязкой лавы; соответственно отличны и суда. Сила притяжения

сказывается иначе – иные механизмы помогают справляться с ней. Но не что

иное, как эквиваленты колес, колоссальных по размерам, эластичностью же и

прозрачностью напоминающих стрекозиные крылья, катятся по изнанке земной

коры, и не какие-либо непредставимые принципы положены там в основу

воздухоплавания, но ракета и винт.

10

Вот, раскрывается перед очами великий город: нагромождение голых

геометрических форм. Углы прямые, тупые, острые; пренебрежение

закругленной линией. Кубы и ромбы. Конусы – и вновь ромбы и кубы. По

различным степеням асимметрии распознаются стили различных эпох. Серые,

красные, черные, коричневые тона: синие и зеленые в этом мире почти не

воспринимаются, а чисто-белого нет вообще. Грузные уступы – трудно

угадать: горы ли? зданья ли? Горы, превращенные в зданья: формы им придал

рассудок, распухший от гордости собственной мощью.

11

Игрушечными жилищами лилипутов показались бы крупнейшие здания наших

городов тому, кто видел центральные сооружения Друккарга. Высоту главного

конуса, опрокинутого острием к диску подземного солнца и к системе

четырехмерных лун, следовало бы измерять километрами. Старейшие из игв –

а они очень долговечны – еще помнят те древние эпохи, когда конус был

простою, хотя и величайшею из гор инфра-Урала. Теперь он давно уже

выточен, выгрызен изнутри, тщательно обработан снаружи: он преобразован в

капище.

12

В первой половине этого века архитектурная мысль людей вступила на

схожую тропу. Но мы – не игвы: конструктивизм, возведенный в принцип,

становится для нас нестерпим. Ничего, кроме уныния, не испытывает человек

с живою душой, встречая кругом себя урбанистических уродов недавнего

прошлого. Как временно отступившие, но не побежденные узурпаторы,

пытавшиеся поглотить наши города, громоздятся кое-где, особенно на

Западе, эти порождения абстрагирующего мозга. Они равно чужды всем стилям

истории, – марсиане среди человечества.

13

Но игвам нравится именно абстрактность. Игра математических величин и

отношений, научность концепций, взывающая к интеллекту и через него

приподнимающая тонус чувств – вот что у них почитается зрелым и мудрым.

Никаких прикрас: для прямого воздействия на эмоцию достаточно

полированных облицовок. И когда они окидывают взором своих мушиных глаз

это скопище схем, овеществленных в инфрабазальте, души их пучатся мрачной

гордыней: как грандиозно-научна, как незамутненно-рассудочна наша мысль!

как могуча!

14

И в самом деле: их научные достижения грандиозны. Многоматериальность

Шаданакара осознана ими уже давно, и хитроумная аппаратура уловила

излучения миров Возмездия, Магм и некоторых стихиалей. На изнанке мира

оказалось труднее, чем на земной поверхности, уразуметь факт вращения

нашей планеты вокруг оси; игвы, однако, его уразумели. Потребовалась еще

более высокая ступень, чтобы открыть бытие Солнца и других планет;

несколько веков назад, еще в одном из древних шрастров, игвы открыли и

это.

15

Крайне важно усвоить, что четырехмерный слой, где пребывают шрастры,

лишен космической протяженности: на границе солнечной системы гаснет само

пространство этого слоя. Но умозрительные гипотезы игв о Галактике

подтвердились иноприродными излучениями, проникающими к ним из Галактики

сквозь кору; подземными астрономами, не видавшими ни одной звезды,

составлены, однако, звездные атласы. И наконец, игвам другого шрастра –

изнанки Северо-западной метакультуры, удалось выбраться на лицо Земли.

Это произошло в Голландии.

16

Никакая Антарктида не могла бы показаться людям столь унылой! В том

слое поверхность Земли безжизненна и пуста, как в нашем – поверхность

Луны; признаков органической жизни пионеры здесь не обнаружили. Стояло

лето; но эти существа с мышино-серою кожей чернели от холода, несмотря на

плотные одеяния, предусмотрительно захваченные с собой. Следы трехпалых

ботинок, похожих на лапу страуса, но гораздо массивнее, отпечатались на

пеплообразной пыли, покрывающей Землю в том слое: нагретая солнцем, она

все же леденила ноги подземных выходцев, как фирн горных вершин.

17

В небе, черном, как аспидная доска, и лишенном звезд, медленно плыли

Марс и Сатурн; Луну застали на небе лишь члены последующих экспедиций. Но

Солнце открылось им сразу. Игвы не знают юмора, о существовании смеха они

долго не подозревали, но едкая ирония свойственна им даже больше, чем

нам. Именно иронию возбудил в них вид Солнца. Тусклое инфракрасное пятно

излучало, казалось им, жалкие крохи тепла. Так вот каким оказывался в

действительности тот центр планетной системы, о величии и могуществе

которого спорили их ученые!

18

Но важнейшим явилось то, что чувствительная аппаратура позволила им

уловить – уже не только эманации, как раньше, но как бы зримые тени

нашего слоя: колыхание наших лесов, извилины рек, движение туч, контуры

наших городов и физический облик человечества. У них возникло

представление о нашей технике и социальном устройстве. Может ли статься,

что со временем они дадут нам знать о себе, возникнут контакт и обмен?

Вполне возможно. Но они позаботятся о том, чтобы информация с их стороны

была такой, какая может воздействовать на нас только в желательном для

них направлении.

19

Хрупкость наших государственных структур, принципы наших

народоустройств представились им неразумными – и тем неразумнее, чем