— Привет, ты Майк?

Глубоко затягиваюсь, но ничего не остаётся, как кивнуть в ответ.

— А я Дима, — вот так просто, без ников и кодовых имён. Он продолжает почти без паузы:

— Можно тебя угостить чем-нибудь?

Я слегка обалдеваю от такой наглости. Неужели я так похож на того, кто сидит у стойки и ждёт угощения, особенно от какого-то малолетки.

— Может, лучше я тебя угощу? — я хмыкаю, но он, словно поняв мой скептический тон, сразу находит верный выход:

— Не, давай тогда просто выпьем вместе… За знакомство.

Бармен Виталик, со своей понимающей ухмылкой, как всегда оказывается рядом именно тогда, когда он нужен больше всего. Мой новый знакомый что-то кричит ему, кивая на мой стакан, кидает на стойку крупную купюру. Получив выпивку, тянется ко мне, и я с облегчением понимаю, что на брудершафт не последует. Он отпивает пару глотков и удивлённо приподнимает бровь, распробовав чистую содовую без грамма алкоголя. Через несколько секунд снова обращается ко мне, я бы и рад уже свалить и присоединиться к Серджио в его беспечном танце, но Дима не даёт такой возможности.

Он что-то говорит, что-то спрашивает, ведёт диалог просто, не кривляется и не выдаёт отвратительно пошлых банальностей. И уже через пару минут я с удивлением отмечаю, что меня не раздражает ни он, ни эта беседа… А когда он предлагает отползти от бара, где явно слишком громко для разговора, я неожиданно соглашаюсь. Дима заказывает ещё два стакана тоника, но на этот раз я всё-таки решаю, что и виски не помешает. Он отклоняет мои попытки заплатить за себя, просто говоря, что бармен ему задолжал сдачу, а в следующий раз — если я захочу, то заплачу за нас обоих. Понимаю, что это попытка посадить меня на крючок, не дать мне свалить быстро. Не страшно. Я вполне в себе и могу выпить ещё не одну порцию.

Дима идёт впереди, неся оба наших стакана, и несколько раз оглядывается на меня, будто я непременно должен потеряться на этих пяти метрах, что нам предстоит преодолеть. Он ниже меня ростом, стройный, лёгкий, идёт, задом не вихляя, и нравится этим мне ещё больше. Нравится? Когда он успел мне понравиться? Наверное, когда я понял, что он не будет ко мне клеиться слишком явно. Нет, конечно, он клеится, но как-то интеллигентно, что ли… Пока ещё можно понаблюдать, я не тороплюсь. Мы сидим в боковой комнатке, кругом маленькие столики с пепельницами и диванчики; дверей, отделяющих от основного зала, нет, но нет и колонок над ухом. Не так тесно и гораздо тише, по крайней мере можно говорить, не перекрикивая грохот музыки.

И мы говорим. Я не знаю, о чём — о чём-то простом, не напрягающем. Он не задаёт никаких слишком личных вопросов, а я вообще ни о чём его не спрашиваю. Скорее, я позволяю разговаривать с собой, не проявляя взаимного интереса. Я всё больше разглядываю своего собеседника, понимая, что рано или поздно начну обижать его своим явным равнодушием. Ничего не могу с этим поделать. Но знать, кто он, как, с кем и сколько, мне совершенно не хочется. Не здесь, по крайней мере. Здесь мы все — лишь тела, танцующие, напивающиеся, ищущие секса или бегущие от проблем. Друг для друга мы — мясо. Не стоит искать душевного отдыха там, куда пришёл лишь пожрать. Однако из беседы становится понятно, что Дима — вполне самостоятельный мальчик, работает где-то в рекламе, ему двадцать четыре. Странно, а выглядит моложе. Хотя все они, за гранью разницы в десять лет со мной, кажутся непростительно молодыми, а с моей предвзятостью — ещё и глупыми. Но этот пока являет собой приятное исключение. По-прежнему не раздражает.

— Майк, это же Миша, так? — вдруг спрашивает он.

Я нехотя киваю. И так понятно, что Миша, но это дома, с друзьями, а тут все мы «майки», «серджио», «дэны» и ещё целый ворох ничего не значащих ников, более или менее походящих на наши реальные имена.

— А я давно заметил тебя, Миш, ещё до Нового года. Но ты всегда с девушкой. Я даже думал, что, может, ты… не из наших… — Дима неловко смеётся.

Это что он сейчас сказал? Что давно наблюдал за мной? Значит, это спланированная акция, а не спонтанный порыв у бара… Ну-ну. На что же ты надеешься, малыш? Долго решался подкатить?

— Это подруга. Мы с детства дружим, — отвечаю, выпустив струю дыма. Возможно, он ждёт, что я продолжу, но я молчу.

— Ясно.

Повисает пауза. О чём он сейчас думает, интересно? Так давно заметил меня, помнит каждый раз, когда видел меня тут, подошёл только теперь. Оправдал ли я его ожидания? Смешно, право, тут не принято так миндальничать. Давно бы мог всё выяснить. Хотя вот, имя выяснил, не иначе как Сергунок сдал. За тем не заржавеет — вот уж кто всегда готов и к труду, и к обороне, и к тому, чтобы сделать друга жертвой своего очередного эксперимента.

— …Но я бы не стал подходить к парню, который пришел со своей парой, — продолжает он.

Вот как. Значит, Серджио сослужил нам добрую службу своими разнузданными заигрываниями со всеми, помимо меня, давая всё же понять, что мы не пара.

Мы пьём уже по третьему или четвёртому заходу, и я спохватываюсь, вспоминая о Серёге, которого, вероятно, носит по клубу волнами неконтролируемого нажора и поисков приключений. Надо бы проверить друга и заодно посетить места, куда рано или поздно приводит изрядное количество выпитой жидкости. Места эти очень кстати находятся на противоположной стороне всего уровня — нужно пройти и мимо бара и пересечь танцпол. Обычно я предпочитаю спускаться на этаж ниже, к выходу, там народу всегда меньше, да и тише, но сейчас я хочу найти блудного Серёгу.

Протискиваюсь сквозь толпу разгорячённых тел, Серджио не видать. Углубляюсь в сторону туалетов, минуя тёмные коридоры и маленькие закутки, готовые стать приватными, стоит лишь опустить бархатные шторки. Ночь в разгаре, везде трутся парочки, ища уединения. Туалет здесь довольно нахальный, всё сделано так, чтобы не мешать одним желающим показать все стратегические места, а другим — разглядеть их. Я традиционно не предоставляю никому таких возможностей, захожу в кабинку. Потом, выйдя, долго умываюсь, смотрю на себя в зеркало. Я ещё пока нравлюсь себе, особенно здесь, в глубоком красном свете, когда с лица стираются все признаки возраста, а глаза и брови становятся неестественно тёмными.

Интересно, лукавил ли я, наезжая на Максика за его оседлость? Стану ли я носить кеды и шататься по клубам со своим «придурошным Серёжей», когда мне стукнет сорок, как ему? Ведь уже не за горами, всего одна ударная пятилетка. А главный вопрос — буду ли я всё ещё хотеть этого?

Я стою так с минуту, позируя отсутствующему объективу, поднимаю лицо к свету, вскидываю одну бровь, любуясь её ровной контрастной линией, прикрываю глаза, слегка надуваю губы, складывая их в надменной улыбке. Понимаю, откуда берутся сотни «туалетных луков», ежедневно выкладываемых в интернеты — вот так каждый кретин фоткает себя в каждом толчке, поймав удачный ракурс и освещение. Я, конечно, не стану такого делать, и так постоянно ловлю на себе плотоядные взгляды. Чёрт, если только задержался в туалете, сразу чувствуешь себя как на прилавке. Я ничего вам тут не предлагаю, отъебитесь все заранее! Хмурюсь так, чтобы мой молчаливый отказ был написан у меня на лбу. Интересно, я уже достаточно пьян? И достаточно для чего? Для того, чтобы вот сейчас расправить усталую складку на лбу и улыбнуться в ответ первому встречному самцу, который посмотрит на меня с желанием? Или всё-таки для того, чтобы поехать домой? Или, может, для того, чтобы вернуться в маленький зальчик рядом с баром и замутить с приятным во всех отношениях Димой, который хотя бы делает вид, что ему интересно со мной просто поговорить? Не могу отпустить себя, напрягаюсь, даже нажраться до беспамятства уже не хочется, танцевать не хочется, видимо, свежесть ушла, поэтому решаю всё же ехать домой. Но для этого надо сперва попытаться найти Сергунка, да и попрощаться с Димой — незачем обижать парня, он ничем не заслужил хамства с моей стороны.

Выхожу в тёмный коридор и не успеваю ничего сообразить, как чьи-то руки сцапывают меня сзади за запястья, я чувствую, как меня тянут в сторону одного из закутков. Чьё-то тело прижимается сзади и тянет на себя, я еле удерживаю равновесие и, чтобы не завалиться, поддаюсь движению в сторону тёмного угла. Те же руки меня уверенно разворачивают, и я вижу перед собой Диму, который, не давая ни секунды опомниться, притискивает меня к стене и сразу целует. Я могу вырваться, но не делаю этого, наоборот, склоняюсь к нему, чтобы он мог, наконец, встать на полную ступню, а не балансировать на цыпочках. Волосы у него на затылке мягкие, приятные на ощупь, как и весь он. Запускаю пальцы в эти волосы и отвечаю на поцелуй так, словно ждал именно этого и не собирался домой всего минуту назад. Какое-то время мы так стоим, боясь спугнуть минутное затмение, он отстраняется первый и произносит, слегка смущаясь, но глядя прямо в глаза: