— Я предлагаю, девочки, обсудить это на более высоком уровне.

Более высокий уровень — это Евгения Эдуардовна. Миля спросила с любопытством:

— Зачем же еще директора посвящать в это?

Вам не кажется, девочки, что отношения между вами и мальчишками не совсем нормальные? Такое впечатление, что вы терпеть друг друга не можете, хотя вместе делать вам приходится многое. Откуда идет эта неприязнь друг к другу — не пойму.

Договорились: как только выучат уроки, собираются у Евгении Эдуардовны. Кроме Мили и Жени, пришли и другие девочки.

У Мили произошел в настроении перелом, и она была какая-то взвинченная, в глазах чертики прыгают. Евгения Эдуардовна, как всегда, строго одета, подтянута. Ее немного побаивались. Она всегда была в курсе всех событий. Ребятам казалось, что она видит их насквозь. Вот и сейчас она как-то уж очень внимательно посмотрела на всех. Затем предложила сесть. Спросила, как настроение, понравились ли костюмы для карельского танца. Потом вдруг неожиданно сказала:

— Почему Валя Романцова просидела сегодня под столом целых два часа?

— Это много или мало? — невинно спросила Миля.

— По-моему, много, если учесть, что сидела она на корточках. Это же неудобно. Ноги, наверное, затекли.

И тут девчонок прорвало:

— Ну и пусть сидит, если ей нравится!

— Все ей не так, да не эдак.

— На тетю Марусю, уборщицу, вечно ворчит: «Эта тетя Маруся только и знает нас тряпкой гонять». А сама небось сорит.

— Уж больно она настырная. Почему в хор не пошла? Уперлась и все.

— Что же, мы одни должны защищать честь детдома, да?

— Она, наверное, считает себя умнее всех. Что ни спроси — никогда не ответит. Забьется с книжкой в угол и бурчит себе под нос.

— Вот и сегодня под стол залезла, когда мы уроки учили…

Валя Романцова была маленькая, крепенькая, хорошо

сложенная девочка с лицом херувимчика. Глядя на нее, никогда не скажешь, что она замкнутая, скрытная. Но она на самом деле была такой. Подруг у нее не было. Все одна да одна.

— Девочки, может быть, вы ее когда-нибудь обидели? Не может же человек получать удовольствие от своего одиночества. Она наверняка страдает, — сказала Евгения Эдуардовна.

— Я вас прошу, — добавила она, — отогрейте ее, будьте с ней поласковей, не оставляйте одну. Когда человек один, он чаще думает о своем горе.

«Жила я в Сталинграде, на какой улице — не помню. Выл у нас хороший домик. Папа его красиво отделал. Папа работал в конторе, а мама была дома с маленьким братишкой Вовой. Папа часто приносил нам гостинцев, игрушек, конфет, яблок. Жили мы хорошо.

Немцы стали сильнее бомбить Сталинград, начались пожары, весь город стал гореть. Мама стала нас спасать. Все тряслось и разрушалось. Домик наш разбился и сгорел. Побежали мы с мамой к родным, а их домик тоже сгорел. Жалко было, как горел наш дом. Много сгорело у нас с Вовой разных игрушек: кукла большая, грузовик, много книжек с интересными картинками. Потом мы поехали на станцию к своим родным. Мама заболела. Мы ее кормили сухариками. Она была очень худая — одни косточки остались, и умерла. Меня и Вову привезли в детский лом».

Октябрь 1943 г. Валя Романцова, 6 лет.

— Но собрались мы, наверное, не для этого, — сказала Евгения Эдуардовна и выразительно посмотрела на Людмилу Васильевну.

— Мне хочется узнать ваше мнение о мальчишках.

При этих словах Миля взвилась. Евгения Эдуардовна не дала ей сказать.

— Одну минутку. Давайте, но порядку: я буду называть фамилию, а вы — характеризовать.

В общем получилась довольно забавная игра. Евгения Эдуардовна говорит:

— Толя Гончаров.

Женя Жукова: «Способный, умный, серьезный».

Миля Самойлова: «Слова из него не вытянешь. Бука».

Аля Захматова: «Сестру обожает и лыжник отличный».

Евгения Эдуардовна:

— Гена Орлов.

— Девчонкам от него житья нет.

— Злой, непослушный.

— Хлебом не корми — дай похулиганить.

Девчонки так воинственно настроены, что от бедного Гены Орлова одни рожки да ножки остаются. Людмила Васильевна кидается на защиту:

Вы уж слишком, девчонки. Гена Орлов был трудный — правда. Помучились мы с ним. Но это все в прошлом. Как только Вера Николаевна стала брать его к себе домой — мальчишку словно подменили. Он оттаял, стал неузнаваем.

Вера Николаевна Каклюгина — учительница из школы, стала его мамой.

— Вот видите, не такие уж и плохие мальчишки у нас, как кажется.

Глаза у Евгении Эдуардовны заискрились, она сразу помолодела. Подзадоривая ребят, спросила:

— Как, Миля, правильно я говорю?

— Конечно, нет, — отрезала Миля, не моргнув. — Какой бы хороший мальчишка ни был, он всегда обзывается. Даже противно. И потом — такие они самостоятельные, важничают. Я не я. А если разобраться, кто их воспитывает? Девчонки! Раз так, то девчонки главнее мальчишек.

— Но девочки нежнее, мягче, они должны, ну как бы тебе сказать… — Евгения Эдуардовна поискала нужное слово… — приручить что ли мальчика, облагородить.

— Очень нужно приручать их, когда они всякие глупости говорят.

— Но без мальчишек скучно…

— Кто вам сказал — скучно! Ха-ха!

— Миля, не кипятись. Если смотреть далеко в будущее, мальчишка — это муж, отец. Ведь сама небось замуж когда- нибудь выйдешь.

Миля вскочила, как ужаленная. Подбежала к двери, топнула ногой.

— Все-таки земля вертится! Замуж я никогда не выйду!

Сказала и ушла.

«Папа работал на заводе «Красный Октябрь». Когда немец бомбил, мы сидели в убежище. Мама вышла из убежища, пошла на кухню принести воды, а в это время разорвалась бомба и осколком маму ранило прямо в грудь. Она закричала: «Спасите меня!» Папа кинулся к ней и принес ее на руках в окоп. Рану ей перевязали бинтом, она стала хрипеть и сказала: «Я умираю».

Январь 1944 г. Гена Орлов, 6 лет.

«Дорогой Павел Борисович!

В последний вечер в школе нам хочется отблагодарить вас за то, что вы были нашим учителем, за то, что вы были нашим отцом-воспитателем. И хочется заверить вас, что где бы мы ни были, вам за нас краснеть не придется. Все свои силы и знания мы отдадим нашей матери-Родине, а когда нужно, — и жизнь.

7 «д» класс. 15.06.51 г. Дубовка.

Дарственная надпись на книге

«Мы знали, что некоторые папы никогда не вернутся. Помню, был у меня такой случай. Пришел я как-то к пятиклассникам на урок. Ну, все, как обычно. Задачки решали, к доске вызывал. Ищу по журналу, кого бы спросить. И вдруг натыкаюсь на фамилию — Битюшкова Таисия. То есть не вдруг, я эту фамилию сто раз видел, но как-то не выделял, а тут меня словно толкнул кто — так это ж дочь Павла Битюшкова, моего бойца! Проверил отчество — точно. Смотрю на эту маленькую девчушку, а у самого сердце переворачивается: ее отец был со мной в одной роте. И погиб у меня на глазах. Случилось это, когда мы наступали на село Ветренка Фатежского района Курской области. Февраль сорок третьего. Мороз. Снег. Стали подходить к селу. Немцы открыли ураганный оружейно-пулеметный огонь. Вынуждены делать короткие перебежки. В одну из таких перебежек погиб Павел Битюшков. Видел, как он припал к земле, да и не встал… Село взяли на следующий день. Наступали через кладбище, там и полегли наши бойцы.

Рассказал я это девчонке. Она не заплакала, только вздохнула горестно, по-старушечьи, как бы сказала: не одна я сирота-то…

Из разговора с бывшим классным руководителем первого выпуска детдомовцев Павлом Борисовичем Шишкиным

Звонок еще заливался вовсю, а 7 «д» был давным-давно на своих местах. Никто не высматривал учителя, чтобы в минуту опасности предупредить класс, потому что предстояла контрольная по арифметике. Нужно было, во-первых, достать тетрадки, во-вторых, раздобыть на каждую парту чернильницу — вертеться на контрольной строго воспрещается — и, в-третьих, постараться угадать, какие задачки будут и сколько вариантов.