нет никакого смысла. Папа сразу же узнал Колина, и тем более Францёз должен был узнать

папу.

241

Беттина Белитц – Расколовшаяся луна / Bettina Belitz – Scherbenmond (Splitterherz, #2)

- Нет. Не обязательно. - Джианна задумчиво покачала головой. - Посмотри здесь. Пауль

сам подписал договор. Почему бы и нет? Он ведь был уже совершеннолетним. - Она протянула

мне копию договора купли-продажи. Она была права. Подпись Пауля.

- Скорее всего, твой отец никогда не встречался с Францёзом. Но Францёз уже тогда

вошёл в жизнь Пауля. Это звучит почти так, будто бы это был его план, атаковать Пауля, не так

ли? - пришла к выводу Джианна.

О да, казалось, что так. Но так же правдоподобно было и то, что Пауль, ища квартиру,

случайно наткнулся на агенство Лейтер и Францёз почувствовал, что тот был идеальной

жертвой. И он наложил на него свои лапы. Пауль всегда хотел жить возле воды. Вероятно,

Францёзу было несложно разбудить в нём желание захотеть неприменимо эту квартиру - эту и

никакую другую. Потому что она подносила ему его жертву на блюдечке.

Не представляю, что произошло бы, если папа встретился бы с ним. Но он, должно быть,

послушно заплатил из далека, а квартиру увидел только тогда, когда она уже принадлежала

Паулю. За колоссальные четыреста тысяч евро, зарегистрированная как галерея, а не как

частная квартира. Умно устроено, Францёз.

- Откуда у твоего отца, собственно, столько много денег, Эли? Хорошо, он психотерапевт,

но они ведь тоже не такие богатые ... Это почти полмиллиона!

- Я об этом никогда не задумывалась, - призналась я прямо. - Но теперь это и не важно, не

так ли?

Но возражение Джианны было обоснованным. Деньги в сейфе, дом посреди Кёльна,

наши точно не дешёвые отпуска в никуда - это было слишком много для "нормального"

психотерапевта, особенно если взять в расчёт, что у папы никогда не было своей собственной

клиники.

С пульсирующими пальцами, я положила бумаги назад в дипломат и закинула его снова

на заплесневелую кучу газет. Туда, где нашла.

- Там ещё один проход, Эли, - сообщила Джианна, полная беспокойства. Но эту узкую

нишу едва можно было назвать проходом. Нам пришлось встать на четвереньки, чтобы можно

было проползти между вонючими, загрязненными крысиным помётом горами вещей и

положенными поперёк частями кулис, в чьей середине точно кишели клопы и тараканы. В

конце концов мы оказались, задыхаясь и ругаясь, в последней грязной берлоге - исходного

пункта происхождения Францёза, как Мара.

Здесь тоже был сложен реквизит, который мне, однако, скорее напоминал бродячий

цирк, чем оплот иллюзиониста. Паулю бы это понравилось. Это выглядело почти так, будто

Францёз жил на то, что показывал курьезности и требовал за это деньги. Лягушки с пятью

ногами, чучело лисы, чей правый глаз украшала причудливая опухоль, несколько усохших голов

и мумия в литой смоле. Но самое ужасное - это человеческий эмбрион с двумя головами,

законсервированный в спирте и плавающий в пузатой банке.

Джианна вытащила распадающуюся папку из-под мутированной лягушки. Осторожно я

открыла её. В ней находились документы к одному решению суда. Пожизненное заключение

из-за разбойнического убийства. Жертва задушена во сне. Преступник: девятнадцатилетний

Франц Мюнстер. Человек, а не Мар, по крайней мере, на этом наброске портрета. Но в его

глазах уже таился голод. Рисунок, должно быть, был нарисован сразу после превращения, и,

видимо, Франц при своём первом хищении снов немного переборщил. Колин был прав. Он,

должно быть, и раньше не был симпатягой, если так жадно набросился на свою добычу. Может

быть, он даже принял метаморфозу с благодарностью.

- 25 Февраля 1822 года, - прочитала я дату судебного решения. - Хорошо, это я смогу

запомнить. 1822 год, девятнадцать лет. Давай убираться отсюда. - Почему Францёз визуально

больше не выглядел как девятнадцатилетний, а старше, я не могла объяснить. Может быть, это

242

Беттина Белитц – Расколовшаяся луна / Bettina Belitz – Scherbenmond (Splitterherz, #2)

обстоятельство было связанно с его поведением охоты и питания как перевёртыша. В любом

случае, это будет предел. Самый настоящий предел. Я засунула папку назад в её укрытие.

- А собака? - Джианна смотрела на меня с сомнением, как будто размышляла над тем,

были ли сильнее её жалость или всё-таки страх.

- Его мы возьмём с собой.- Я протиснулась мимо гор мусора и целенаправленно

направилась к скулящему Россини.

- Разве ты не сказала, что нам нельзя оставлять следов? - Джианна похлопала меня сзади

по плечу. - Элиза, пожалуйста ...

- Я этого и не сделаю, - прорычала я, схватила поводок и разорвала его на том месте, на

котором Россини уже погрыз его. С благодарным визгом он прижался к моим ногам и

попытался свою узкую голову спрятать между моими коленями.

- Мы сейчас выйдем на улицу, собака, - успокоила я его шёпотом, но он ни на миллиметр

не отступил от меня. Одним ударом кулака я открыла маленькое, примитивное зарешеченное

окно. Благодаря горам мусора это было вполне правдоподобно, что Россини запрыгнул на

стопку из старых журналов и упаковок в своём отчаянии и открыл люк. Или же один их

прохожих помог ему при этом (хотя они, скорее всего, вряд ли забрели бы на двор за галереей).

Я вытащила пластиковые пакеты из моего рюкзака и дала один из них Джианне.

- Собирай крыс, - приказала я. Их было не так много, но они, возможно, направят

Францёза на нежелательный след. Одной или две было бы достаточно. Десяток же сдохших из-

за яда трупов были бы свидетельством того, что кто-то открывал дверь. Я как раз опустила в

пакет первую умирающую крысу, когда Джианна дрожащим голосом позвала меня назад.

- Что ещё? Я хочу выбраться отсюда! - Неприветливо я повернулась к ней. Она указала на

потолок, и после того, как я последовала за её взглядом, я тоже забыла про трупы крыс. Между

мусором и влажными кирпичами был зажат стеклянный ящик с черепом, удивительно чистый и

полностью свободный от плесени и гнили.

- Знаешь, что это такое? - прошептала Джианна ошеломлённо. - Штёртебекер! Это голова

Штёртебекера, которая в январе была украдена из музея Гамбургской истории! Идиоты не

закрыли витрину. Францёз украл его. Череп из пятнадцатого столетия. Что он собирается с ним

делать?

- Я только одно скажу: чистая жадность. Точно он хочет сбыть его с рук подороже. Но мы

вряд ли сможем сообщить об этом в полицию, не так ли? - Это и Джианна должна осознавать.

В то время как она прикручивала засов снова на дверь, я позаботилась о том, чтобы

мёртвые и умирающие крысы исчезли из туннеля. Нагруженные тремя пакетами с падалью, мы

проковыляли назад на улицу и, хватая ртом воздух, сорвали маски с лица. Я забросила крыс без

малейшего сожаления в следующий мусорный контейнер. Быстрым шагом мы шли к машине

Джианны. Россини следовал за нами, тяжело дыша.

Мне было ясно, что это мероприятие, со спасением борзой, излишне усложнило всё дело.

Но я бы просто не смогла оставить его на погибель на свалке Францёза. Я, Бог знает, не была

любителем собак, но такого это животное не заслужило, даже если я рисковала тем, что во

Фрнацёзе проснётся подозрение. Но было уже поздно ломать себе над этим голову. Я должна

была верить в то, что Францёз потерю своей собаки, в своей жадности, либо совсем не заметит,

либо быстро заменит покупкой нового, достойного сожаления животного.

Я вылила немного воды в сточную канаву и позволила Россини слизать её. Джианна,

бледная, облокотилась о стену и мазала себе губы бальзамом для губ. Её глаза смотрели в