вспыхнула болезнь гепатита А. Никто не знал, кто занес возбудителя. Предполагали, что это

туристы. Туристы?

Никогда. Я сразу же заподозрила Тессу. Колин наслал на меня ветрянку. Гепатит для

Тессы, вероятно, был сущим пустяком.

Но эпидемия утихла прежде, чем вспыхнула паника. Это взял на себя свиной грипп. В

конце октября он настиг и меня, а вирусная инфекция за каких-то пару дней расчистила себе

путь для всяких бактериальных осложнений. Четыре недели я лежала с высокой температурой

в кровати, с бронхитом, ангиной, воспалением третьего уха, и ненавидела саму себя. Я

ненавидела себя за то, что болела, что не могла больше есть. Я ненавидела свои глаза, которые

лежали так глубоко и безжизненно в глазницах. Я ненавидела свое тощее тело. Первый

антибиотик не помог вообще. Второй показал лишь небольшой эффект. От третьего папа

отказался. Он боялся, что у меня снизиться резистентность. Почти каждый день папа грозился

положить меня в больницу, а я настойчиво спрашивала и приводила аргументы против, пока

он, в конце концов, не стал дома ставить мне капельницы. Моя правая рука все еще выглядела

как у наркомана.

Незадолго до Рождества в деревне мы уже больше никого не знали, кто бы ни заболел.

Наша соседка умерла из-за воспаления легких, а старая женщина в двух кварталах от нас стала

жертвой ракового заболевания. Газета кишела известиями о смерти. Один лишь только папа

оставался здоровым, как всегда.

Потом пошел снег. Он шел почти каждый день, пока не наступила оттепель и улицы не

превратились в отвратительное коричнево-серое месиво, которое ночь за ночью замерзало, а

днем снова оттаивало, чтобы снова быть снегом. Мне ничего другого не оставалось, как

углубиться в свои школьные учебники и всю свою энергию вложить в окончание гимназии.

Потому что в основном мало что было в моей жизни. Иногда я встречалась с Майке и Бенни для

вечерних мероприятий, но всегда наступал момент, когда я посреди веселой суматохи

вспоминала Колина так ясно и ярко, что мне приходилось все эти образы насильно вытеснять

из головы, чтобы не упасть на пол и не начать безудержно рыдать.

Весны не было видно еще и в помине. Но и она ничего не изменит в бессмысленности

моего существования. В середине марта были мои устные экзамены, а что потом? Что мне

потом делать?

У меня не было никакой цели. Я не знала, в какой университет мне поступать. У меня не

было никаких амбиций, того, чего бы я хотела достичь в своей жизни, хотя мои оценки, скорее

11

Беттина Белитц – Расколовшаяся луна / Bettina Belitz – Scherbenmond (Splitterherz, #2)

всего, не установили бы мне никаких границ. Я даже не выписала никаких информационных

брошюр из университетов. Мама терпела мою преднамеренную бесперспективность молча.

Нам обеим было ясно, что я не начну учебу в летнем семестре, хотя в принципе ничего этому не

мешало.

Как только мама и я вернулись из полицейского участка в Коуленфелде и вышли из

машины, я сняла и бросила свое пальто и, тяжело шагая, поднялась наверх, в свою мансарду,

чтобы накормить своих животных. На самом деле слово «животные» было милым описанием

для этих нелепостей природы. После того, как Тильман оставил паука, который сопровождал

его и меня в сражении, просто перед нашей входной дверью – еще одна причина, почему я на

него обиделась, я неохотно предоставила ему убежище. В конце концов, он мог, возможно,

дать мне информацию о местонахождении Тессы, так как делал это летом. Но он вел себя так

обычно и непримечательно, что я перестала его бояться. Я назвала его Бертой и была

благодарна, что мне приходилось давать ему сверчка для потребления всего один раз в

неделю, потому что не хотела, чтобы моя ванная стала логовом убийцы. Я закончила свой

реферат, получила за него единицу и поощрила этим господина Шюту, к моему несчастью,

давать мне регулярно другие уродливые задания.

Так что уже как несколько недель я была счастливым обладателем не только паука Берты,

но также радовалась компании альбиноса-саламандры, которая днем и ночью прозябала в

темноте под грязным камнем (я назвала ее просто Хаинц), серо-зеленой лестовидки

(Генриетты) и двух бычков Ханни и Нанни. Креативность никогда не была моей сильной

стороной, даже при выборе имен.

- Эли, я не знаю, как ты можешь жить и спать рядом с этими монстрами, - сказала мама,

которая последовала за мной и с отвращением наблюдала, как я открываю витрину Генриетты

и падаю ей барахтающегося сверчка. Так что моя ванная все-таки превратилась в логово

убийцы. Подоконник предназначался исключительно для хранения подходящего живого

корма, и когда я принимала душ, сверчки начинали стрекотать, не подозревая, что ожидает их

в ближайшие дни. А именно: быстрая, сосредоточенная, безупречная смерть. Генриетта и Берта

работали удивительно эффективно.

Я насыпала немного еды в аквариум Ханица, Ханни и Нанни и повернулась к маме. Она

все еще злилась из-за толстяка и из-за этого выглядела еще более решительно.

- Я думаю, время настало.

- Какое время? - спросила я, ничего не понимая.

Беззвучно схватив свою вкуснятину, Хаинц проглотил ее. Боже, каким же он был

уродливым.

- Пойдем со мной. Я покажу тебе.

Мама прошла вперед и провела меня в папин кабинет. Мне пришлось сглотнуть, когда я

переступила порог. Мое горло сжалось. Черт, папа, почему тебя здесь нет, подумала я в

отчаянии и крепко схватилась за книжную полку. В его рабочий кабинет я больше не заходила с

того времени, как он пропал.

Его письменный стол был совершенно пуст - не считая конверта, который лежал точно в

центре рабочего стола.

- Он всегда оставлял его там лежать, когда отправлялся на одну из своих конференций, -

прошептала мама. - И я уверена в том, что он предназначен для нас. Что мы должны открыть

его.

- Он определено для тебя, - сказала я быстро и хотела сбежать, но мама удержала меня за

запястье.

- Нет, Эли, останься здесь. Оно для нас обеих, - я вырвала свою руку из ее, но не убежала.

Какое-то время мы просто стояли молча и разглядывали конверт.

12

Беттина Белитц – Расколовшаяся луна / Bettina Belitz – Scherbenmond (Splitterherz, #2)

- Кто его откроет? - спросила, наконец, мама испуганно. Вздохнув, я подошла к столу,

взяла его в руки и хотела просунуть папин серебряный нож для бумаги в щель конверта. Но

этого не понадобилось, потому что конверт был не запечатан. Письмо немного выскользнуло,

когда я переворачивала его, и коснулось, щекоча, кончиков моих пальцев. Я уронила конверт

на стол, как будто он порезал мою кожу. Мама застонала.

- Это сделать мне?

- Нет! - выкрикнула я быстро и снова взяла его в руки, чтобы высвободить лист письма из

его убежища и развернуть его. Тихое тиканье старомодных часов отозвалось у меня в ушах,

пока я, наконец, не смогла заставить себя посмотреть вниз. Да, это был почерк папы.

- Читай, - попросила меня мама и сделала шаг в мою сторону.

Оборонительно я отступила к окну. Я не хотела отдавать это письмо, пока не прочитаю его

и, тем не менее, я боялась того, о чем оно расскажет. Я несколько раз зажмурилась, пока буквы

не стали выглядеть более четко.

- Теперь это случилось, - начала я читать дрожащим голосом. - Я не вернулся, и вы

открыли конверт. Это хорошо. У меня есть два поручения – по одному для каждой из вас, -

мама тихо фыркнула. Я не знала, из-за протеста или скорби. Я заморгала, смахивая слезы с

ресниц, чтобы можно было читать дальше.

- Так как я точно знаю, что вы не потерпите какие-либо приказы, потому что одна упрямее