Латиса двигалась, как кошка, а шпага и рука слились в одно целое. Сьян скептически почесал затылок.

— Ты — стройный, небольшого роста — используй это преимущество.

— Это скорее недостаток.

— Любой недостаток можно превратить в достоинство! Повторяй за мной! Стойка — выпад — укол! Стойка — выпад- укол! Если его клинок движется на тебя — откланяешься, разворачиваешься, выводя его из равновесия и пытаешься достать сбоку. Или давай попробуем финт…

— Все, я больше не могу… — простонал Сьян часть спустя. Он отбросил шпагу и потряс ладонью, которая казалась совсем чужой, пальцы не слушались и почти совсем не сгибались.

— Сьян, по-хорошему мы еще даже не начинали…

Латиса опустилась рядом. Она даже не запыхалась, только волосы чуть растрепались. Латиса скинула верхнее платье, оставшись в одной сорочке и тугом корсете. Ее руки, плечи, вверх спины и глубокий вырез на груди определенно бы смутили молодого мужчину, но Сьяна поразила не ее нагота, а красные полосы на светлой коже женщины.

— Латиса, кто это сделал? Эти шрамы…

— Сьян, друг мой…Ты задаешь не те вопросы…Если ты намерен сражаться, вставай…Если хочешь попытаться спастись бегством, мы можем отправиться к лорду Сервентусу. Конечно, уклоняться от брошенного вызова — позор на грани преступления, но ты ему приглянулся и, если попросишь, он может договориться как-то с темным, чтобы тот тебя хотя бы не добивал…

— О, нет! Спасибо, но к жабе я точно не пойду!

— Почему ты так враждебно настроен к тому, кто является твоим другом?

— Эти шрамы на спине тебе тоже твой друг оставил? Латиса, ты же ведьма! Неужели ты не чувствуешь, как… — Сьян осекся, говорить Латисе о том, что он видит ауры, было неосмотрительно.

— Я ведьма, Сьян. Я умею чувствовать намного лучше, чем ты, поэтому давай не будем об этом. Ты готов продолжать?

— Бесполезно…

— Прости меня, Сьян.

— За что?

— Если бы я не помешала вам стой девушкой, ты бы не натворил глупостей.

— Прекрати, Латиса. Я сам дурак. И ты тоже меня прости. Я хотел помочь твоей дочери, но, видимо, не судьба…

— Сьян, лорд Сервентус велел мне исполнять все твои просьбы…

— Латиса, при чем здесь твой лорд?

— Поэтому, если ты хочешь…я заменю тебе ту девушку…

— В каком смысле заменишь?

— В том самом…

— Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что готова лечь со мной в постель, потому что лорд Сервентус приказал тебе исполнять мои просьбы?

— Лорд Сервентус — мой господин и повелитель. Исполнять его приказания — для меня великое счастье. Но ты, Сьян, мне тоже нравишься. И я была бы рада тебе служить во всех смыслах.

— Может быть, ты вместо меня сразишься с темным инквизитором? Я могу тебя об этом попросить?

— Можешь.

— И ты выполнишь мою просьбу?

— Конечно. Но тебе это не поможет снять дуэльную метку.

— Это я понимаю. Но вот что я действительно не понимаю, так это твою преданность лорду Жабе. Ты — красивая женщина, лицензированная ведьма, ты даже фехтовать умеешь лучше многих знатных дворян…

— Ты преувеличиваешь…

— А ты, Латиса, недооцениваешь.

— А ты не знаешь, что такое любовь и преданность.

Сьян поднялся, подошел к камину, кинул туда последний кубик замороженного некропламени. Добавил в висящий котелок воды и, стоя спиной к Латисе, тихо произнес:

— Поверь мне, я очень хорошо знаю, что такое любовь. И, когда тебя стегают плеткой и превращают в безропотную рабыню — это нелюбовь, а фальшивка.

— Молодость категорична, Сьян. Когда мне было двадцать, я тоже была полна нелепой гордыни, надежд, которым не суждено было сбыться, магии, которая била из меня фонтаном. О, сколько у меня было поклонников! Даже за страшненькими ведьмами увиваются. Все знают, что ведьма любому мужчине принесет успех, удачу, здоровых детишек, из пекаря сделает королевского повара, из сапожника- хозяина артели. А я была очень красивой! И мужчины слетались, как мухи на мед. А он…никогда не приближался, но однажды его слуги пришли и отвели меня к нему. Он был моим первым и единственным мужчиной. Все остальные…я отдавалась им лишь по его приказанию…

Латиса замолчала. Он продолжала сидеть на полу, расправляя белоснежные кружева нижней юбки. Языки пламени танцевали на ее высокой груди, голова чуть склонена на бок. Она была похожа на лебедя, которому подрезали крылья.

— Латиса, но он же инквизитор, а они…не имеют отношений с женщинами.

— Отношения с женщинами дозволяются, если…это происходит, как с мужчинами.

— Э…это как?

— Сьян, ты такой невинный. У мужчин и женщин некоторые интимные части тела одинаковы. Инквизиторам дозволяется использовать именно их.

— То есть он использует тебя, как мужчину, ты выполняешь любую его прихоть. Тогда почему он тебя бьет?

— Инквизиторам запрещается любить. А он любит меня — поэтому бьет сам или позволяет бить другим.

— Не понимаю.

— Лорд Сервентус в тебе не ошибся. Ты действительно рассуждаешь, как женщина. Для сильного мужчины любовь унизительна, Сьян. И такому мужчине всегда хочется ударить ту, которая сделала его слабым.

Сьян вздрогнул. Он вспомнил перекошенное от злости лицо князя Мирвана и хлесткую плетку в его руках.

— Жестокая какая-то эта любовь… — тихо произнес Сьян, насыпая в чашку травку, купленную у эльфов за безумные деньги. Но травка имела проверенный эффект — она проясняла ум, возвращала силы и в несколько раз увеличивала, как физические, так и все другие способности — ровно на 5 часов.

— Сьян, мальчик, настоящая любовь всегда жестока. Если ты думаешь, что любовь — это цветочки, луна и бабочки, значит ты никогда не любил. Или ты думаешь, что любовь — это жаркие объятия той девушки с необъятной грудью?

— А по-твоему, любовь — это унижение и боль?

— Боль бывает разной, Сьян. Что больней, когда тот, кого ты любишь стегает тебя плеткой? Или когда он сладко целует другую на твоих глазах?

Латиса посмотрела на Сьяна своими янтарными глазами с яркими синими вкраплениями, будто в янтаре застыли кусочки ясного неба. Сияна вспомнила, как Мирван улыбался эльфийке. Как держал ее за руку. Он знал правильный ответ, но промолчал.

— Я бы могла уйти. Сбежать — от него, от самой себя. Не думай, что я вот сразу решила покориться. Но в какой-то момент я поняла — он не сможет без меня.

— Конечно, какого же тогда он будет мучить? Бедный! Придется самого себя шлепать по тому самому месту, которое у всех одинаково.

— Ты не понимаешь, Сьян. Любовь для такого мужчины, как лорд Сервентус, единственная человеческая слабость, и, если я лишу его этой слабости, он перестанет быть человеком.

— Мужчина, поднявший руку на любимую женщину, уже не человек. — ответил Сьян, некстати вспоминая обросшее шерстью тело Мирвана.

— А он не мужчина, он — инквизитор и должен принадлежать вечности. Но он встретил меня и завис между двух миров. Пока он не преодолеет себя, я должны быть с ним, иначе…

— Он превратится в монстра? — тихо спросил Сьян, представляя, как лорд Сервентус зеленеет, встает на четвереньки и начинает квакать. Картинка получилась смешной, но Сьяну смеяться почему-то не хотелось. Сияна почувствовала, как внутри пробуждалось очень неприятное чувство вины и одновременно очень сладкая мысль о том, что Мирван ее все-таки любил. «Мирван, я хотела от тебя убежать, но ты снишься мне ночью. Я думаю о тебе днем. Разве о такой свободе я мечтала? Может быть, если меня сегодня убью, проклятие исчезнет. И…будет лучше всем.»

— Ты очень любопытен и от этого все твои неприятности. — прервала Латиса самобичевания Сьяна. — А уже 18.00. Тебе пара решать, как ты проведешь последние два часа…до дуэли.

— Я уже решил.

Сьян разбавил горячую настойку остатками вина и в два больших глотка опустошил всю чашку.

— Секунду, я сейчас вернусь.

Сьян исчез в спальне, умылся мутной холодной водой из бадьи с травками, снял со стены в спальне большое зеркало и осторожно перенес его в залу.

— Вот, я буду тренироваться и наблюдать за собой. Так я быстрей запомню движения.

— Ты уверен, что хочешь опять тренироваться, а не…

— Абсолютно. Приступим!

Сьян улыбнулся своему отражению и почувствовал, как теплая волна побежала ему навстречу, точно вся магия ее рода готова была ей помогать в неравном бою.

Эльфийская настойка сработала отлично. Сьян впитывал каждый жест, каждый шаг, каждое движение, а зеркало, как магический кристалл записывало, запоминало, отражало. Когда на часах стрелки показали половину восьмого, Латиса крепко обняла Сьяна и чмокнула его в щеку.

— Удачи!

— И тебе! Латиса — ты замечательная! Если б я мог, я бы на тебе женился и никому не позволил бы тебя обижать. Самому себе в том числе!

— Ты уже обещал жениться на своей грудастой подружке.

— Мы бы переехали к гномам, там можно иметь три жены! Береги себя, Латиса!

— Береги себя, Сьян!

Латиса исчезла за дверью. Сьян быстро умылся, подправил морок. Закрыл глаза, скоординировал потоки, выстроив над ними панцирь. Несколько минут просто медленно дышал, закрепляя и растягивая щит, под которым бежала магия, на все тело, от макушки до пят. Затем Сьян подошел к зеркалу и коснулся его лбом и ладонями, растопырив пальцы. Поверхность зеркала потеплела. Кончики пальцев нагрелись. Сияна мысленно втягивала это тепло, заставляя его подниматься, растекаться по ногам, по рукам, по спине, чтобы каждое движение, показанное Латисой, повторялось бы правильно и быстро — так, как его запомнило и отшлифовало магией зеркало, чтобы в нужный момент передать дуэлянту.

Без пятнадцати восемь Сьян сел в экипаж, чувствуя во всем теле непобедимую эльфийскую бодрость и зеркальную стремительность. Теплый июльский вечер был прекрасен. Воздух замер, деревья застыли, повесив разлапистые ветви. Когда лошадка свернула к парку, Сьян с удовольствием вдохнул аромат цветов, который особенно сладок по вечерам и был вдвойне сладок именно сегодня. Аккуратно подстриженная живая изгородь, протянувшаяся вдоль дороги, была колюча, как дикобраз, и на каждой колючке краснел цветок, сворачивающий свои лепестки с заходом солнца. Небо бледно-голубое, с одного края подсвеченное закатывающимся солнцем, а с другого затемненное грозовой тучей, раскрылось над Сьяном, как купол. Хотелось взлететь и исчезнуть, раскинуть руки и пуститься вдогонку юрким ласточкам, которые кричали, кружили, хватали мошек и были абсолютно и бесконечно свободны.