Далее последовало перечисление наград и поощрений, а после каждого объявленного приказом вида поощения следовал список награжденных.
Существовали следующие виды поощрений: благодарность, награждение «Почетной грамотой», присвоение звания «Отличник Советской Армии», отправление благодарственного письма на родину, фотография у развернутого Знамени части и десятидневный отпуск домой.
Когда Новоборцев стал объявлять фамилии тех, кому предстояло получить знак «Отличник Советской Армии», воины, по указке своих командиров, вскакивали с мест и шли к трибуне. Полковник вручал им знаки и жал руку. Оркестр играл туш.
Наконец, когда стихла музыка, Зайцев услышал и свою фамилию. Быстро вскочив, он подбежал к начальнику штаба.
- Поздравляю, товарищ Зайцев! - громко сказал полковник и протянул ему белую, из плотной бумаги, коробочку со значком. - Желаю успехов в боевой и политическй подготовке!
- Спасибо! - ответил Иван, пожал твердую руку военачальника и, повернувшись под звуки музыки лицом к залу, произнес ритуальные слова: - Служу Советскому Союзу!
Затем военачальники стали вручать Почетные грамоты, и все новые и новые воины выходили к трибуне, соблюдая положенный ритуал.
После торжественной части состоялась лекция. Как обычно, на мероприятии такого высокого уровня выступал сам замполит - полковник Прохоров. Основное содержание его лекции было хорошо знакомо не только всем старослужащим воинам, но и солдатам основных подразделений. Поэтому они либо потихоньку переговаривались между собой, либо дремали. Читать книгу или газету из-за затемненности зрительного зала было невозможно. Благо, что освещенные ярким светом на сцене военачальники говорили в репродуктор. В этом случае их раскатистые голоса заглушали все посторонние разговоры, и высшие руководители, сидевшие в президиуме, не слышали солдатской болтовни. К тому же первые ряды в зале занимали курсанты учебного батальона, которые еще не знали своих высоких политических начальников и всерьез воспринимали их речи. Поэтому слушатели у полковника Прохорова были.
Как всегда, замполит обрушился, в первую очередь, на американский империализм.
Зайцев в это время рассматривал свой значок. Прямо как орден!
На красивом щите серого цвета, посредине, в белом эмалевом кружке размещалась большая красная звезда, а внутри нее - символ коммунизма - серп и молот. По краям белого кружка поблескивали золотистые буквы надписи «Отличник Советской Армии». Под кружком на небольшом, красного цвета, поле была изображена еще одна звезда - маленькая - украшенная с обеих сторон золотистыми колосьями. По краям щита как бы пробегали золотистые то ли дубовые листья, то ли колосья.
А тем временем Прохоров совершенно разгромил американцев. Он подробно рассказал о кризисе их экономической системы: о спаде производства, массовой безработице, эпидемиях тяжелых, неизлечимых болезней. - Одних умерших от голода в США, - вещал зевавшей публике замполит, - только в прошлом году было свыше десяти миллионов! А сколько людей погибло от автомобильных катастроф, специально подстроенных своим гражданам империалистами!
Под звуки его голоса Зайцев стал медленно засыпать…
Вдруг какой-то грохот потряс зал. Иван подскочил. Оказывается, это по команде президиума встали все воины: исполнялся гимн СССР!
- Слава Богу, наконец-то, закончилось это торжественнее заседание! - подумал Зайцев.
Но не тут-то было! После того как в зале установилась тишина, и воины уселись, с нетерпением ожидая команды покинуть зал, замполит Прохоров вновь подошел к трибуне. - А сейчас, товарищи, перед вами выступит лектор системы политического просвещения воинской части товарищ Коннов Виктор Прохорович! - объявил он.
Воины основных подразделений оцепенели.
А в это время президиум покидали высшие военачальники - командир дивизии и его заместители. Они медленно спустились по ступенькам со сцены и торжественно удалились из зала. Вслед за ними ушли штабные офицеры.
Зайцев посмотрел по сторонам: «старики» делали друг другу знаки, что пора «сматываться».
- Бьжь-бьжь-бьжь, - доносилось с трибуны, - дю-дю-дю-дю…американский империализм…А? Что я сказал? Агрессия…Нечего есть…Постоянный голод в США…А? Что? Где я? Ах, да! Дю-дю-дю-дю…бьжь-бьжь-бьжь-бьжь…
Под шум микрофона, пользуясь затемнением в зале, а также тем, что капитан Розенфельд сбежал вместе со штабными офицерами и некому был контролировать их поведение, «старики» потихоньку покидали деревянные кресла и, согнувшись, исчезали в темноте.
- Пойдем и мы, - сказал Зайцеву Балкайтис. - Смотри, сколько народа уже сбежало…
- Пожалуй, - согласился Иван. - Разве можно это выдержать? - кивнул он головой в сторону трибуны. Балкайтис согнулся и, повторив маневр «стариков», выскочил из зала. Через минуту за ним последовал и Зайцев.
«Молодые» солдаты тоже попытались удрать, но здесь начеку был рядовой Карчемарскас, который, как клубный работник, недавно заменивший уволенного в запас киномеханика, не мог допустить такого пренебрежения «молодежи» к клубным мероприятиям. - Эй, салаги, назад! - потребовал он. - Не хватало нам еще, чтобы старый хрен хватился, что ползала разбежалось! Марш назад!
Пришлось малоопытным воинам вернуться.
Только для одного «молодого» солдата Карчемарскас сделал исключение - для фотографа Середова, который, обливаясь слезами, стал умолять не загонять его в зрительный зал. - Пожалей, Йонас, - бормотал, рыдая, Середов. - Не могу больше слушать эту фуйню! С ума сойду! Пощади!
- Ладно, - смягчился Карчемарскас. - Хер с тобой, иди на улицу! А то вдруг действительно сойдешь с ума!
- Сфотографируй-ка нас лучше, Юра, - сказал Зайцев. - Останется хоть память о торжественном заседании…
- Ох, ради Бога! - обрадовался Середов. - Пойдемте же ко мне в фотографическую комнату!
И компания отправилась вслед за ним.
…На вечернюю поверку в казарму вдруг неожиданно, несмотря на субботу, явился дежурный по части - капитан Вмочилин. А затем прибыл и командир роты - товарищ Розенфельд. И первый и второй военачальники входили в роту во время переклички и общего порядка не нарушали. Дневальный, увидев Вмочилина еще на лестнице, заорал что было сил: - Рота, смирно!
Но дежурный по части быстро сказал: - Вольно! - и сделал знак продолжать поверку. Капитан подошел к выкрикивавшему фамилии воинов старшему сержанту Лазерному и остановился около него прямо перед солдатским строем. Вскоре к нему присоединился и Розенфельд.
- Что это они пожаловали? - удивился Зайцев, подтолкнув локтем Таманского. - Никак «чепе» приключилось?
- Боюсь, как бы ни из-за Коннова собрались эти мудозвоны, - ответил шепотом тот. - Ведь тогда в зале не осталось и половины солдат!
- Не может быть! - прошептал Иван. - Коннов же буквально на глазах засыпал? До нас ли ему было?
- Или ты не знаешь Коннова? - покрутил у виска пальцем Таманский. - Он вполне может закатить скандал на всю часть!
Как раз закончилась перекличка. Установилась тишина.
- Что-то вы, товарищи, стали терять чувство меры! - сказал вдруг громко Вмочилин. - Забыли, наверное, где находитесь?!
Воины молчали.
- Это я говорю к тому, что вы за последнее время совершенно обнаглели! Почему произошел массовый уход с лекции товарища Коннова? Думаете, что если вы солдаты хозподразделения, вам все дозволено?!
Стояла гробовая тишина.
- Что вы, иоп вашу мать, молчите?! - заорал побагровевший Розенфельд. - Бистюлей хотите, мудозвоны?! Я кому говорил: сидеть и слушать?! Вы почему ушли?
Никто не ответил.
- Ну-ка, выйдите из строя те, кто ушел с лекции! - потребовал командир роты.
Ни один солдат не пошевельнулся. Рота безмолствовала.
- Выходите! Нечего прятаться! Что, струсили? - возопил Вмочилин.
Послышался легкий шум. Из строя неожиданно вышел Козолуп. - Я, товарищ капитан, - заныл он, глядя на дежурного по части. - Как етот дед стал говорить шо-то про Америку, я и чую, как шо-то потякло…Ох, простите, товарищ капитан, не наказывайте меня сильно крепко! - И Козолуп заплакал.