— Думать забудь! — Войцех подхватился с кресла, стремительно прошелся по комнате из конца в конец. Оглянулся. Лицо Жюстины выражало крайнюю степень изумления.

— У меня теперь никого не осталось ближе, чем ребенок, которого ты носишь, — уже спокойно сказал Войцех, снова вернувшись в кресло, — неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы мой брат…

— Или сестра, — с несмелой улыбкой вставила Жюстина.

— Или сестра, — улыбнулся в ответ Войцех, — неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы мои близкие терпели в чем-то нужду? Чтобы они не получили хотя бы доли той заботы, которой я им обязан? И отец… Я рад, Жюстина, что ты, пусть ненадолго, подарила ему счастье, которого он столько лет был лишен.

— Не стоит благодарности, — холодно ответила Жюстина.

— Прости. Я не хотел тебя оскорбить. И, пожалуйста, помолчи минутку. Дай подумать.

Минуты Войцеху хватило с лихвой. Он вскочил на ноги, потянул Жюстину за собой к выходу из библиотеки.

— Идем! Скорее!

В его голосе была такая несокрушимая воля и властность, что Жюстина даже не решилась спросить «куда?» и, едва не бегом, последовала за Войцехом, увлекаемая его сильной рукой.

Войцех выскочил во двор, разбудил спящего в конюшне мальчишку.

— Седлай! Да поживее!

Йорик весело заржал, предчувствуя славную скачку. Войцех одним движением поднял Жюстину на коня, вскочил в седло, прижимая ее к себе, и помчался в сторону спящей деревни.

На стук медного молотка долго никто не откликался. Затем в окошке мелькнул свет, и пани Гражина, величавая седовласая экономка, отворила дверь, встретив Войцеха и Жюстину весьма осуждающим выражением лица. Войцех только отодвинул ее с дороги, направляясь в горницу. Отец Бенедикт, деревенский ксендз, появился через пару минут, зевая и на ходу оправляя наспех натянутую рясу. Войцеха он узнал и приветствовал его вежливым поклоном.

— Я хотел бы посмотреть приходскую книгу, — с места в карьер заявил Войцех.

— Сейчас, ночью? — удивленно воззрился ксендз.

— Дело не терпит отлагательств, — нетерпеливо ответил Войцех, — со дня на день может приехать нотариус из Тильзита, и я хочу убедиться, что записи в порядке.

— Какие еще записи? — недоуменно почесал в затылке отец Бенедикт. Но под суровым взглядом юного магната стушевался и направился к бюро, где держал свои книги.

Войцех пролистал книгу, удовлетворенно кивнул, указав ксендзу на одну из страниц, внизу которой оставалось пустое место.

— Я так и подозревал, — сказал он весьма недовольным голосом, — что запись о венчании моего покойного отца с мадмуазель Жюстиной вы, святой отец, сделать забыли. Я думаю, сейчас самое время исправить упущение. Когда был проведен обряд, мадам? Двадцатого июля, если не ошибаюсь? Отец писал мне, да я запамятовал.

— Но позвольте, господин граф, — нерешительно возразил ксендз, — вы, верно, что-то путаете. Не было никакого венчания.

— Вы хотите сказать, что мой отец, граф Ян Казимир Шемет, окончил свои дни во грехе? — скривился Войцех. — Это оскорбление, святой отец. Или вы обвиняете меня во лжи?

— Нет, что вы, господин граф, — испуганно замотал головой отец Бенедикт, — не вас, не вас.

— Стало быть, госпожу графиню? — угрожающим тоном спросил Войцех. — Ну что же. Если вы не помните, как венчали эту достойную даму, святой отец, возможно, вы правы. Вероятно, брак был заключен по лютеранскому обряду. Я припоминаю, мой отец давно думал, не перейти ли ему в евангелическую церковь. Если он сделал это, мне, конечно, стоит последовать его примеру. И убедить крестьян сделать то же самое. Доброй ночи, святой отец.

Отец Бенедикт всплеснул руками, ухватился за край стола, словно теряя опору.

— Господин граф! — в отчаянии воскликнул он. — К чему такая поспешность? Если вы так уверены в том, что брак был заключен, я не могу сомневаться в ваших словах. Но что скажут соседи? Ведь свадьбы-то не было? Любой вам это подтвердит.

— Со свадьбой отец собирался повременить до моего приезда, — уже мягче ответил Войцех, — но я опоздал. А теперь, поскольку в ближайшее время сюда прибудет нотариус для оглашения завещания, скрывать этот брак уже не только бессмысленно, но и преступно. Я прошу вас, святой отец, исправьте это досадное недоразумение. И моя благодарность не уступит вашей деликатности. У костела, наверняка, есть неотложные нужды, о которых я мог бы позаботиться. Сотня золотых завтра же утром. И еще столько же после того, как нотариус заверит все необходимые для утверждения графини в правах документы.

— Я вспомнил, господин граф, — обреченно вздохнул ксендз, — точно. Двадцатого июля это было. Меня позвали к умирающему после окончания обряда бракосочетания, и я забыл сделать запись в книге. Немедля исправлю эту досадную оплошность.

— Вот и славно, — кивнул Войцех, — благодарю за понимание, святой отец.

Он обернулся к Жюстине, все это время простоявшей в углу безмолвной статуей.

— Идемте, госпожа графиня, вам нужно отдохнуть.

Уже сидя перед Войцехом на спине Йорика Жюстина решилась заговорить.

— Спасибо, Войцех. Но зачем нужно было мое присутствие?

— Если бы старый хрыч уперся, — мрачно ответил Войцех, — я бы сам с тобой обвенчался, не сходя с места. Но, пожалуй, я рад, что это не понадобилось.

И только глубокой ночью, добравшись, наконец, до своей старой спальни, где ничего не изменилось за полтора года, что его не было дома, Войцех судорожно вцепился зубами в подушку и зарыдал.

Нотариус добрался в Мединтильтас через три дня. В присутствии соседей, двое из которых были душеприказчиками покойного графа, была зачитана его последняя воля. Войцех воспользовался оказией, составив завещание, в котором подтверждал наследственные права еще не рожденного брата или сестры, выделил Жюстине вдовью долю, щедро вознаградил отца Бенедикта за ночной визит. Мединтильтас все еще оставался домом, но теперь, когда ему больше не у кого было просить совета, Войцех не видел причин задерживаться здесь. Война, закончившаяся для России, только начиналась для Пруссии, и он намеревался принять в ней самое деятельное участие.

В середине января граф Шемет отправился в Берлин.

Жюстина простилась с ним в библиотеке. Обняла, поцеловала в лоб. Совсем по-матерински.

— Удачи, Войцех. Бог даст, свидимся.

— Бога нет, Жюстина, — покачал головой Войцех, — бога нет.

Дорога в Берлин заняла больше недели. Громоздкая старинная карета — единственный экипаж, пригодный для дальнего зимнего путешествия, обнаружившийся в поместье, тащилась медленно. Четверка соловых жемайтийцев с темной полосой по хребту тянула тяжелый экипаж, упрямо переступая крепкими ногами по заснеженному тракту.

Русская армия уже вступила на территорию Пруссии с трех сторон. Витгенштейн стоял в Старгарде, ожидая подхода Западной армии Чичагова, атаман Платов занял Эльбинг, Чернышев — Мариенверден и Нейенбург, Воронцов — Бромберг. Главная армия, в которой находился император Александр, перешла Неман у Мереча и, перешагнув прусскую границу у города Лыка, направилась к Плоцку. Французы отступили к Познани, австрийцы — к Варшаве.

Войцех с ожесточенной покорностью читал военные сводки в придорожных трактирах и гостиницах. Прежде всего необходимо было уладить дела домашние, но оставаться в стороне от главных событий в эти дни, решавшие судьбу Пруссии и Варшавского герцогства, ему было тяжело.

Успешно избежав столкновения с обеими действующими армиями, Шемет поздравил себя с безукоризненно выполненным стратегическим маневром и 23 января 1813 года благополучно прибыл в Берлин. Только чтобы узнать, что король Фридрих-Вильгельм и двор за день до того покинули город, получив сведения о повелении маршалу Ожеро задержать прусского монарха и заключить его под домашний арест.

Первым порывом Шемета было последовать за королем в Бреслау. Следовало срочно уладить дело со службой в Гродненском полку, и Войцех рассчитывал, что просьба об отставке будет исходить от Прусского правительства. После смерти отца, кроме так и не завершенного регулирования поземельных отношений с проживавшими на землях поместья крестьянами, на него свалилась административная, полицейская и судебная власть в окружавших Мединтильтас деревнях, а так же церковное и учебное попечительство. Большую часть этих обязанностей граф Шемет рассчитывал передать сельскому суду, старосте и лавникам*, а также юстициарию — государственному чиновнику на жаловании владельцев имения. Но все это требовало времени и хлопот. Поэтому, вздохнув и скрепя сердце, Войцех положил задержаться в Берлине до полного устройства дел в поместье.