Дипломант-бионик Антон Платов был прямой противоположностью веселому, словоохотливому, никогда не унывающему Михаилу. Друзья нашли его в самом дальнем углу дипломной комнаты, за шкафами, где он сидел один над грудой чертежей и в ответ на шумное приветствие Глебова сказал тихо, не поднимая головы:

— Привет. Что скажешь?

Максим с интересом рассматривал непримиримого «нигилиста». Антон был высок, широкоплеч, с большими сильными руками и очень крупными неправильными чертами лица. И тем не менее было в нем что-то удивительно располагающее. Глаза — догадался Максим. Глаза у Антона были голубыми, почти синими и светились какой-то особенной застенчивой добротой.

Глебов подтолкнул Максима к столу:

— Да вот, познакомься, — еще один любитель родословной человечества. И тоже бредит астием.

— Астием? — Антон быстро взглянул на Максима. — Чем же вас привлек астий?

— Астий — это так, к слову. А о предках человека мне, действительно, хотелось бы потолковать.

— А что вы уже читали, что знаете о происхождении человека?

— Знаю мало. Не больше, во всяком случае, чем любой «средний» первокурсник. Ну, а читал… Читал все, что попадалось под руку, все, что мог найти, — Максим перечислил несколько книг и статей по антропологии, коротко передал их содержание.

Антон усмехнулся:

— Это, конечно, примитив. Но… — он подождал, пока вышел из комнаты Глебов, и сказал — Вообще-то я дал слово не говорить на эту тему с зубрилами-начётчиками, которым всегда всё ясно и у которых все по полочкам разложено, — он кивнул на дверь, только что закрывшуюся за Глебовым. — Но ты, кажется, из другого теста сделан, так что давай познакомимся поближе. Только все, что ты сейчас говорил, выбрось из головы.

— Почему?

— Потому что, на мой взгляд, все это было иначе. Кстати, ты знаешь, что писали о наших предках индусы? В древних санскритско-тибетских рукописях можно прочесть, что четыре с половиной махаюги назад…

— Это сколько же, лет с тысячу?

— Нет, побольше! Порядка нескольких миллионов лет. Так вот, четыре с половиной махаюги назад с гор, расположенных на севере Джамбудвипы спустились на равнины двуногие существа. Вначале они бродили по лесам и саваннам без всякого постоянного пристанища. А в течение последней махаюги перешли к оседлому образу жизни, расправились со страшными чудовищами-дэвами и стали настоящими людьми. Жили и добывали пищу они теперь сообща, всем племенем. Словом, наступил золотой век, век крета или дэваюга. И все было бы хорошо. Но постепенно люди размножились настолько, что в лесах Джамбудвипы не стало хватать пищи. Началась вражда, открытые столкновения. И люди разошлись, кто на восток, кто на юг, кто на северо-запад.

— Что-то такое я читал, — сказал Максим. — Но ведь почти у каждого народа можно найти легенду вроде этой.

— Легенд много, — согласился Антон. — Однако сейчас считают почти доказанным, что именно Джамбудвипа — этот южный материк, объединяющий современный Индостан и юго-восточную Азию — был прародиной человека, именно здесь были найдены остатки самого древнего человека — питекантропа и самых высокоразвитых человекообразных обезьян, наиболее близких человеку.

— Тех, что называют рамапитеками? — напомнил Максим.

— Вот-вот. Они встречаются здесь в отложениях всех эпох, начиная с середины миоцена и вплоть до астия.

— Это что же, на протяжении почти десятка миллионов лет? — прикинул Максим.

— Нет, побольше. И все это время, понимаешь, как можно судить по костным остаткам, рамапитеки постепенно совершенствовались, все больше и больше приближаясь к облику современного человека. Ведь эта Джамбудвипа, надо тебе сказать, была интереснейшим уголком Земли. Здесь буквально, как говорится, на пятачке чередовались самые разнообразные ландшафты — горы, долины, плоскогорья, низменности. То же самое с климатом: где палящая жара, где вечные льды, где тропические ливни, где полное безводие. Летом одно, зимой другое. Словом — сущий ад! А самое главное — постоянная нехватка пищи. Жрать приходилось и листья, и корни, и червей и насекомых — все, что удавалось найти. Природа все время как бы подхлестывала рамапитеков, не давая им специализироваться и хоть ненадолго остановиться в своем развитии.

— Пока они не превратились в человека?

— Постой! Этого я не сказал. До человека было еще далеко! Ты слышал, наверное, что в конце астийской эпохи произошло большое похолодание планетарного масштаба. Обрушилось оно и на Джамбудвипу. Условия жизни здесь стали совсем уж невыносимыми. Рамапитеки начали массами мигрировать из Джамбудвипы через современный Афганистан, Иран, Северный Ирак, Палестину и далее в долину Нила.

— Почему ты думаешь, что миграция шла этим самым путем?

— Не думаю, а знаю. Последние находки рамапитековых в этих странах позволяют точно наметить маршрут их переселения. Но вот, достигнув экваториальной Африки с ее влажными тропическими лесами, обильной пищей и сравнительно безопасными условиями существования, рамапитеки, грубо говоря, «зажирели», то есть специализировались и тем закрыли себе все пути к дальнейшему прогрессу. Так и возник здесь знаменитый Гомо Габилис— «Человек Способный», остатки которого обнаружил Луис Лики в ущелье Олдовай[1], и который, как оказалось, далеко еще не был человеком, хотя и использовал камни для охоты на животных.

— Но он уже и не мог стать человеком?

— Конечно! Специализация Гомо Габилис зашла настолько далеко, что уделом его оставалось лишь одно — полное и окончательное вымирание.

— А как же люди?

— Люди? Кто их знает, откуда они взялись, настоящие люди — Гомо Сапиенс? Сначала все было вроде понятно. Рамапитеки совершенствовались. Чем дальше, тем больше. Условия способствовали этому. Прошло еще полтора-два миллиона лет, и эти очаровательные обезьянки через какие-то переходные формы превратились в питекантропов. Как будто и осталось всего — найти эти переходные формы и считать вопрос решенным. А что получилось?

— Нет этих переходных форм?

— В том-то и дело! Как исчезли остатки рамапитеков в слоях астия, так и нет их больше ни в одном вышележащем слое. Ни их, ни их потомков. Понимаешь, провал в полтора миллиона лет! До самых верхов свиты Джетис. А здесь уже остатки питекантропов.

— Об этом провале я знаю.

— Еще бы не знать! Но как объяснить его, как? Где переходные формы от рамапитека к человеку? Если вообще он произошел от рамапитека.

— Как если? От кого же еще?

— Вот в этом весь вопрос. Ведь что получается — если остатки рамапитеков встречаются на территории Джамбудвипы лишь до конца астия, а дальше уверенно прослеживаются по всему Ближнему Востоку вплоть до Африки, то ясно, все они мигрировали туда из Джамбудвипы, так и оставшись обезьянами, и на них как на предках человека надо поставить крест.

— Допустим. А дальше?

— Дальше тоже ясно — поскольку остатки питекантропов найдены все-таки в пределах Джамбудвипы, значит на смену рамапитекам откуда-то с севера пришли другие существа, не менее совершенные, чем рамапитеки, и они-то и были предками перволюдей.

— Постой, а почему они должны были прийти обязательно с севера?

— Больше неоткуда, кругом море. Перволюди могли спуститься только с гор Джамбудвипы. Помнишь, я говорил тебе о древних рукописях?

— Так это всего-навсего легенда.

— Может, и не просто легенда. В каждой легенде, если покопаться, есть рациональное зерно.

— Но откуда взяться перволюдям в горах?

— Не обязательно в горах. Горы они могли перевалить.

— Перевалить? Тогда откуда они шли, не из Сибири же?

— А почему бы нет? Почему не допустить, что прародиной человечества была Сибирь? Логики здесь не меньше, чем во всех общепринятых гипотезах.

— А доказательства?

— Доказательств пока нет. Но нет и в других гипотезах. Питекантропы будто с неба свалились.

— Откуда же взяться перволюдям в Сибири? Там никогда не находили окаменелых остатков обезьян.

— А кто их искал здесь, эти остатки? И почему люди должны были произойти обязательно от обезьян? К тому же, это абстракция — обезьяна! Можно говорить о конкретном виде. Только! Вот рамапитек — я понимаю. Но ведь никаких переходных форм между ним и человеком нет. И этот пропуск исчисляется не в веках, не в тысячелетиях, а составляет срок больший, чем вся история человека от питекантропа до нас с тобой. За этот срок могло произойти что угодно. Кроме одного!

— Чего же?

— Кроме превращения любого вида обезьяны в человека.

— Почему?!

— Да потому, что эволюция не курьерский поезд. И если на переход от предков обезьян до рамапитеков понадобилось свыше тридцати миллионов лет, то трудно поверить, что переход от рамапитеков к человеку совершился за одно единственное миллионолетие. Я убежден, что люди пришли в Джамбудвипу. Пришли уже людьми. Пришли с севера. И докажу это, чего бы мне ни стоило. У меня хватит на это и терпения и злости.

Максим невольно улыбнулся.

— Не веришь? — Платов смерил его настороженным взглядом.

— Нет, почему же. Но я, понимаешь, действительно думал обо всем этом. Вот ты говоришь: нет переходных форм от рамапитека к человеку. Все так пишут. Я в последнее время специально интересовался этим. Но так ли обязательно они должны быть, эти переходные формы? Эволюция-то происходит скачками.

— Кто станет с тобой спорить, — снисходительно улыбнулся Антон. — Так ведь скачок скачку рознь. Тут уж не скачок, а целый бросок получается. Но пусть даже так. А полное отсутствие остатков за полтора миллиона лет? Что с этим прикажешь делать?

— Думал я и об этом, — спокойно продолжал Максим. — Здесь может быть по крайней мере два объяснения. Либо этих остатков просто еще не нашли, — мало ли в бывшей Джамбудвипе неприступных мест. Либо рамапитеки, действительно, покинули эту область и вернулись сюда уже людьми…