— Именно так.

— А кстати, вы смогли бы им ответить?

— Что вы! Разве я располагаю столь колоссальными запасами энергии. Только Система с ее гигантскими гравигенераторами смогла бы это сделать И то, мобилизовав весь свой энергетический потенциал.

— Вот видите! Но дело даже не в этом Я исхожу из музыкальной стороны передачи. Трудно допустить, чтобы сна не несла никакой смысловой нагрузки. Музыка, несомненно, создана специально для передачи на космос, причем именно музыка, то есть то, что действует не столько на высокоразвитый мозг, сколько на почти подсознательную эмоциональность. А то, что она сопровождает столь примитивную символику, свидетельствует лишь о том, кому она предназначена, а отнюдь не о том, от кого она исходит.

— Нос какой стати высокоразвитая цивилизация будет искать контакт с только что формирующимся разумом?

— Вот на этот вопрос и может ответить музыка. Вы вслушайтесь в нее внимательнее. Это же вопль человека, сбившегося с пути, ужаснувшегося своим деяниям, попавшего в собственные сети! Так почему не предположить, что это крик отчаяния, мольба о помощи цивилизации достаточно высоко развитой, но зашедшей в своем развитии в тупик?

— И рассчитывающей выйти из этого тупика с помощью цивилизации более примитивной?

— А вы совершенно Исключаете такую ситуацию?

— Вы высказываете очень оригинальные мысли, но… Впрочем, надо подумать. Послушать еще, проанализировать эту музыку. Да и ваши соображения относительно энергетических возможностей передатчика не лишены смысла… А вот стилизованные изображения и самих авторов передачи!

— Совсем как люди! — воскликнул Максим.

— Вас это удивляет?

— Да, признаться. Хотя после того, как я увидел вас, так похожих на людей Земли…

— Но это же совершенно естественно. Как вы думаете, облик человека Земли случаен или воплощает в себе высшую степень целесообразности по отношению к тем условиям, где он живет, и той сфере деятельности, которая определяется разумом?

— Мне трудно ответить на этот вопрос.

— Почему же? Попробуем разделить его на отдельные цементы. Скажите, нужен ли человеку хвост?

— Нет, пожалуй, — рассмеялся Максим.

— А рога, копыта, когти, бивни?

— Нет, конечно!

— Поэтому ничего подобного и не может быть у мыслящего существа. Природа не допускает ничего лишнего. А теперь поставим вопрос так: мог ли бы человек жить без глаз, без ушей — именно ушей, а не слуховых дырочек, без носа — и опять-таки, носа, а не отверстия для дыхания, в которое беспрепятственно попадала бы вода, пыль, в котором воздух не мог бы очиститься и согреться, без рта, языка, зубов, мог ли бы он жить и работать без рук, этого удивительнейшего универсального инструмента, какой только могла создать природа?

— Нет, разумеется, но…

— Но, может быть, ему удобнее было бы иметь не два, а один глаз, одно ухо, три ноздри?

— Все это понятно, Этана. Иначе не было бы стереоскопичности зрения, слуха, обоняния. Словом, каждый орган отработан в совершенстве. Но общая компоновка их? Ведь если взять все многообразие животного мира одной лишь нашей Земли…

— А зачем брать все многообразие? Вам должно быть известно, что только низшие формы жизни могут без конца варьировать в морфологических признаках. Для высокоорганизованных животных это почти исключено. Недаром даже такие, сравнительно далекие друг от друга таксономические единицы, как рыбы, киты, дельфины, имеют почти одинаковое строение тела, обусловленное спецификой образа их жизни, спецификой условий существования. У разумного существа, человека, таких возможностей еще меньше, практически нет совсем. Потому что наличие разума позволило ему развиваться как универсальному организму, одинаково приспособленному для жизни в любых условиях.

А эта универсальность, ее высшее проявление однозначно, ибо здесь вступают в силу уже законы математической логики. Вот почему мы с вами так похожи друг на друга, — улыбнулась Этана. — А теперь, простите, я покину вас.

Максим вышел из Дворца и, пройдя по раскаленным плитам площади, спустился к озерной котловине. Но сегодня было жарко и здесь. Ветер почти не чувствовался.

Солнце пекло немилосердно. Он решил побыстрее укрыться в прохладном информатории, однако сверху, со стороны станции фуникулера, его окликнула Миона.

— Максим, куда вы? Подождите! — она сбежала к нему вниз, коснулась ладошками разгорячённого лица. — Вы совсем запарились!

— Душно сегодня. Жаль, что у вас не бывает дождей.

— У нас не бывает дождей! А вам хотелось бы побегать под дождём? Пожалуйста! — она отошла чуть в сторону и, отыскав в верхней части склона небольшой щиток с клавиатурой, нажала несколько кнопок.

— Теперь смотрите!

Максим поднял глаза к небу. Не прошло двух минут, как мощные дымчато-сизые облака, клубясь и разрастаясь, выплыли из-за северной оконечности острова, за отмелью Аулоро, и быстро затянули весь небосклон. Все сразу насторожилось. Влажный ветерок прошумел в кустах. Первые капли упали на розовые плиты. А еще через мгновенье раздался удар грома, и плотный проливной дождь обрушился на озеро и прибрежные леса.

Миона вскинула на Максима торжествующие глаза:

— Как дождь?

— Здорово!

— Теперь бежим!

— Куда? — растерялся Масим. — Я уже весь вымок.

— Еще бы! Кто бегает под дождём в одежде. Все лишнее — долой! Ну-ка отвернитесь, — и не успел Максим стянуть с себя намокшую рубашку и брюки, как она крикнула — Готово, догоняйте!

Максим обернулся к ней. Миона успела сбросить с себя все. Лишь две белые «чашечки» из легкой шелковистой ткани каким-то чудом держались на груди, да такие же точно плавки плотно облегали крепкие, точно из мрамора, бёдра.

На память пришло когда-то прочитанное утверждение одного искусствоведа, что Венера Милосская не представляет собой истинно художественного произведения, поскольку ни одна из женщин не имеет столь совершенных и чистых форм. Нечто подобное испытал сейчас и Максим, непроизвольно скользнув взглядом по груди, ногам, талии обнаженной девушки.

«Такого просто не может быть!» — мелькнуло у него в мозгу, прежде чем он сообразил, что видит раздевшуюся Миону. А она уже сорвалась с места и припустилась по гладким плитам.

Он бросился за ней следом. Но это оказалось не так просто. Тугие струи дождя хлестали по лицу, заливали глаза, уши. Дыхание сбивалось. А Миона была уже далеко.

Но вот она выбежала на пляж и остановилась, смеясь и протягивая к нему руки. Он подбежал к ней, хотел ухватить за мокрые плечи, однако она ловко увернулась, сбежала к самой воде и помчалась по узкой полоске розового песка, непрерывно оборачиваясь и подзадоривая его веселым смехом. Он старался не отставать. Это было, оказывается, ни с чем не сравнимое удовольствие — бежать по мокрому чуть пружинящему песку, когда сверху обрушиваются потоки воды, а озеро словно кипит тысячами фонтанчиков, вздымающихся от падающих в него капель.

Но Максим видел перед собой только Миону. Она бежала удивительно легко, едва касаясь ногами песка, и давно ушла бы от него, если бы время от времени не останавливалась и не петляла из стороны в сторону.

Наконец она остановилась, подняла руки вверх, запрокинула голову — живое изваяние несказанной красоты. Теперь он даже в мыслях не смог бы прикоснуться к ней. Но она сама обхватила его за шею и, поцеловав в губы, бросилась в кипящую воду озера.

Максим прыгнул за ней, ушел на глубину, открыл глаза и сразу увидел золотистое облачко волос, точно такое, как много лет назад в холодной полутьме вормалеевского омута.

И так же, как тогда, он ринулся к нему. Однако Миона с непостижимой легкостью дважды обошла вокруг него и свечой пошла вверх. Он вынырнул на поверхность, готовый выложить все силы, но догнать ее. Но Миона и не думала уплывать. Дождь, оказывается, прекратился, солнце вырвалось из-за туч, и она неподвижно лежала на воде, положив руки под голову и глядя в небо.

Максим подплыл к ней:

— А помните, Миона, как много лет назад…

— Помню, Максим. Все до малейших подробностей.-

Она убрала руки из-под головы, как-то странно улыбнулась ему. Потом вдруг закрыла глаза и, внезапно побледнев, ушла под воду.

Что это, головокружение, обморок? На миг он совершенно растерялся. Сквозь прозрачную воду было видно, как Миона погружалась все глубже и глубже. Глаза ее были по-прежнему закрыты, тело казалось безжизненным. Тогда он бросился к ней, подхватил под руку и что было сил поплыл к берегу. Миона не приходила в себя. Голова ее свесилась вниз, лицо еще больше побледнело. Коснувшись ногой дна.

МаксиМ поднял девушку на руки и вынес на берег:

— Миона, что с Вами? Миона!

Она медленно раскрыла глаза, обхватила Максима за шею, лицо ее порозовело-

— Это, наверное, очень смешно, — услышал он ее приглушённый шепот. — Но мне так захотелось, чтобы повторилась та минута… Тогда я испугалась, глупая, думала, умру от страха, а теперь… — Она притушила в ресницах изумрудные сполохи, прижалась к его груди. — Теперь я, кажется, умру от счастья…

12.

Новый вызов Этаны застал его опять в информатории, где он только что разобрался в одном из сложнейших вопросов теории гравитации и, чувствуя смертельную усталость, отключился от электронного наставника. Довольный своим успехом и сознавая, что выжал из себя все, что мог.

Максим хотел вызвать Миону и предложить ей провести остаток дня где-нибудь на воздухе, когда раздался сигнал ближней связи, и на экране появилась Этана. Как всегда, безукоризненно прекрасная, она протянула к нему руки и ослепила знакомой, точно сквозь ледяную призму, улыбкой:

— Добрый день, Максим! Сегодня вторая половина дня у меня свободна, и я с удовольствием продолжила бы нашу беседу.

Вот некстати! Меньше всего хотелось сейчас спорить с высокомерной инопланетянкой. Но он был ее гость. И потому лишь послушно кивнул в ответ: