— Миона!

— Что поделаешь, милый… Да, ты уже не увидишь меня. Поэтому я должна, обязательно должна сказать тебе: ты дал мне величайшее счастье, какое только может испытать женщина. Я сохраню воспоминание о нем, как и любовь к тебе, на всю жизнь…

— Зачем ты все это говоришь, Ми? Я не расстанусь с тобой.

— Нет. Нет, Максим, это невозможно. Есть ли радость большая, чем всю жизнь быть с тобой? Но ты… Ты не сможешь жить без Земли. Я знаю, как ты любишь меня Но знаю, что есть и еще большая любовь — любовь к Родине. И как ни страшно, как ни безумно страшно расстаться с тобой, но в тысячу раз страшнее увидеть тебя тоскующим по Земле, раскаивающимся в том, что ты улетел со мной. А так было бы, милый. Поэтому, любя тебя, я не могу даже в мыслях допустить, чтобы ты покинул Землю. Прости меня за то, что я говорила тебе в прошлый раз. Прости и забудь это.

Что же сказать тебе ещё? Да, ты не торопись покидать корабль. Ведь в оставшееся время ты сможешь почерпнуть столько знаний для Земли. А я люблю её, Землю. Я любила её всегда. Но с тех пор, как она дала мне тебя… С тех пор, как я… — голос ее прервался рыданиями. — Ну вот и… всё. Наше время истекло. Прощай, мой дорогой, мой любимый человек! Я знаю, ты не забудешь меня. Прощай… — голос Мионы совсем ослаб. Последние слова она произносила с трудом. И вдруг он почувствовал, как её пылающее, мокрое от слез лицо прижалось к его глазам.

— Миона! — не в силах больше выдержать эту пытку, он вскочил, протянул к ней руки и… проснулся.

Этого следовало ожидать. Она посетила его лишь во сне. Как он сам посетил когда-то Лару. Значит, больше он действительно не увидит ее никогда.

Вконец раздавленный и опустошенный, Максим встал и вышел на свежий воздух. Глухая ночь еще окутывала тьмой безмолвный остров. Чужие звезды с холодным равнодушием мерцали в черном небе. Но кровавый Церо уже поднялся над кромкой леса, и фиолетовые тени побежали по багровой траве.

Максим пересек поляну перед домом и свернул на дорожку к морю. Ночь была прохладной. Или его знобило от всего пережитого. Он вошел в лес, прибавил шагу. Но только было начал спускаться вниз, как черная тень метнулась у него из-под ног и знакомый истерический хохот раздался в зарослях кустов. Он невольно попятился. Огромные синие глаза смотрели оттуда в упор. И был в них точно приговор судьбы…

18.

Все последующие дни остались в памяти как сплошная вереница безликих теней. Максим машинально вставал, машинально проглатывал то, что выставлял на стол бесстрастный автомат, машинально садился в гондолу и ехал в информаторнй. По сторонам и вниз он старался не смотреть.

Вид острова с его красотами вызывал лишь тоску. Только в информатории наедине с кибером-информатором он возвращался к жизни и просиживал там с утра до вечера. Благо, теперь никто не напоминал ему ни о еде, ни об отдыхе, и никто не ждал его, не беспокоился о его настроении. Лишь глубокой ночью возвращался он в свой домик, но и здесь еще работал, заносил в дневник все, что узнал за день, до тех пор, пока мозг окончательно не переставал соображать, а глаза не начинали слипаться от усталости. Тогда он валился в постель и засыпал сном, похожим на обморок.

Так прошел месяц или около того. Максим потерял счет дням, перестал переводить даже стрелки на часах. И, может быть, поэтому вышел однажды из информатория задолго до захода солнца. Но возвращаться уже не хотелось: голова кружилась от утомления, а море так соблазнительно поблескивало вдали, что он решил дать себе отдых, покупаться и поплавать.

Через минуту серпантин дорожки вывел его на открытую поляну, вкруг которой высились огромные деревья, сплошь увитые цветущими лианами. Здесь Максим ещё не бывал.

Деревья, чем-то похожие на ели, имели форму безукоризненных конусов и стояли сплошной стеной, отчего вся поляна напоминала фантастически расцвеченный амфитеатр. Стены этого живого цирка уходили, казалось, к самому небу, а в центре блестело небольшое озерко.

И это озерко, круглое, затененное травой, будто глаз доверчивой птицы, воскресило в памяти тот, другой амфитеатр, где все только начиналось, только угадывалось, как в скрытых глубинах разворачивающегося цветка. Да, это там, на Лысой гриве, он впервые понял, что вступает в большую самостоятельную жизнь. Это там, над лесным озером, он в первый раз почувствовал, что любит Миону, еще не зная, кто она и как он ее найдет. И вот финал…

Максим сел на одну из каменных скамей, что почти скрывались под густыми кронами деревьев, и отдался нахлынувшим воспоминаниям. Два амфитеатра, два мгновенья времени… И между ними — вся сознательная жизнь.

А что сделал, чего добился он за эти годы? Кажется, не в чем упрекнуть себя: учился, работал, не бежал от трудностей. Но для чего? Чтобы найти Миону, стать достойным ее любви и… потерять навсегда? Так неужели вся жизнь оказалась столь бессмысленной и нелепой?

Нет. Нет! Не может быть! Просто смысл жизни больше и сложнее. Конечно, он любил Миону и сделал все возможное, чтобы разыскать ее. Но была еще любовь и цель: он любил Родину и с детских пор хотел принести ей как можно больше пользы. И эти цели переплелись, слились в одно целое. Он бился над разгадкой тайны астийского эдельвейса, чтобы найти Миону. Но ведь это нужно было и чтобы пополнить арсенал знаний Отчизны. Он искал Миону, чтобы отдать ей свою любовь. Но ведь только с ее помощью и можно было решить загадку астийского эдельвейса.

И вот он потерял ее, потерял навсегда. Можно ли представить испытание большее, чем это? Но его ждет Земля, ждет Родина, ей как никогда нужны знания, добытые Максимом. И он вернется к ней. И отдаст людям все, что узнал для них. Отдаст все, кроме счастья тех минут, какие провел с Мионой. Это он оставит себе и сохранит в глубине души своей до конца жизни. А сейчас работать! Работать и работать…

Он отвел в сторону свисавшие над ним лианы, но тут же выпустил их из рук. Перед ним стояла Этана:

— Добрый вечер, Максим. Нег-нет, не вставайте, я сяду с вами.

Он молча подвинулся, давая ей место. Она опустилась на скамью:

— Как вы похудели, мой друг! Как плохо выглядите!

Он только пожал плечами. Она чуть заметно вздохнула:

— Я знаю, вы страдаете, знаю, что вините в этом меня. И оттого, поверьте, мне тяжелее, чем вам.

Он поднял на неё глаза, хотел усмехнуться, ответить какой-нибудь резкостью. Но встретился с ней взглядом и осекся: такой болью было искажено лицо прекрасной инопланетянки:

— Вы уверены, что я ответила вам чёрной неблагодарностью. Вам не хочется, возможно, даже говорить со мной. И всё-таки, я прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что значит любить человека и не быть с ним вместе. Да, теперь я знаю это… Я понимаю также, что некоторые законы Системы кажутся вам бессмысленными, даже жестокими. У вас есть на это основания. Но в данном случае дело не только в законах, хотя все наши законы отражают лишь объективную необходимость. Я не хотела об этом говорить.

Но, наверное, надо было давно сказать вам всё. Поймите, Максим, хотя внешне у нас с вами много общего, мы, тем не менее, сильно отличаемся друг от друга. Наивно было бы ожидать иного. Вы думаете, то был каприз Мионы, что она так долго не могла стать вашей женой? Нет, мой друг, нам пришлось сделать очень многое, чтобы изменить ее физиологию настолько, чтобы в будущем она имела возможность стать матерью вашего ребенка. Нечто подобное происходит и теперь.

Мне трудно объяснить все детали. Но малейший контакт ее с вами в таком положении может привести к гибели и ее и вашего будущего сына. Она сейчас находится в состоянии полного анабиоза. И так будет долго, очень долго. К сожалению, это удел всех наших женщин. Достигнув совершенства во многом другом, мы стали очень ранимы в естественных, само собой разумеющихся у вас на земле актах. Может быть, это следствие какой-то большой ошибки нашей цивилизации. Но что толку копаться теперь в истории. Факт тот, что Миона на несколько месяцев фактически ушла из жизни. Мне жаль и вас и её. Но не хотите же вы гибели Мионы…

— Как можете вы это говорить?!

— Я снова обидела вас? Вы еще не доверяете мне? — в голосе Зтаны послышались слёзы. Лицо ее дрогнуло. В глазах мелькнуло отчаяние.

Но ведь она, действительно, ни в чем не виновата!

Максиму стало стыдно:

— Простите меня, Этана. Я веду себя как последний эгоист. Простите, если можете!

Она подавила вздох:

— Вы не виноваты, мой друг. Мне давно следовало быть с вами более откровенной. Но с тех пор, как вы поселились на корабле, я… Впрочем, это не имеет значения. Важно другое. Что вы делаете с собой, Максим? Неужели не чувствуете, как подтачиваете свое здоровье? Мы можем сделать многое. Но вы истощаете нервную систему. Восстановить ее не в силах никто. Вам нужен отдых. Немедленный! И что-то такое, что заставило бы вас встряхнуться…

— Что вы хотите этим сказать?

— Разве я не достаточно точно выражаюсь на вашем языке? Я могла бы пригласить вас в звездную сферу Дворца астронавтов, показать с помощью иллюзионория поверхность других ваших планет, познакомить кое с чем из внутренней механики корабля. Вы многого еще не видели…

— Спасибо, Этана. Мне, действительно, пора… встряхнуться. Когда вы смогли бы показать мне эту звёздную сферу?

— Да хоть… завтра утром, если не возражаете. И вообще я жду вашего вызова в любое время. Прощайте, мой друг! — она протянула к нему руки и вдруг вспыхнула до корней волос, когда он по обыкновению коснулся губами её пальцев.

Это было не просто страшно. Это было сверх всякого человеческого воображения: черная бездна и сверху и снизу — со всех сторон. Не знаешь даже, летишь вверх или вниз. И где он верх, где низ? Лишь яркие островки созвездий мелькают перед глазами. И всюду, куда ни глянь, эти черные провалы, без дна, без расстояний — бесконечность…