— Могу поверить. Но, к сожалению, установить это может только экспертиза. Пантюхов утверждает, что вы даже убийство совершили… Это правда?

— Да… — чуть слышно пролепетала Галина, ощущая, как почва уходит из-под ног.

Альберт Анатольевич вытащил пачку сигарет и с мрачным видом закурил.

— Вот что, Галина Юрьевна. Очень все неудачно складывается. И для вас, и, если откровенно, для меня тоже. Пантюхов, конечно, много чего натворил, и, наверно, даже если б вы не захотели добавить компромата, можно было его и прищучить. Не спеша, обстоятельно, по всей форме. Как-никак мы с вашим покойным Сережей хорошо все продумали и много чего на него собрали. Документов, жалоб и так далее. А самое главное — все это время он только знал, что над ним дамоклов меч висит, но не был осведомлен, кто именно этой самой работой занимается. То есть про меня. Не знаю, вы меня засветили или Чугаев, только теперь все стало намного сложнее. У него есть друзья, которые нацелятся на меня. Личная охрана, к сожалению, мне не положена. Этот кабинет и сейф даже непрофессионал сможет открыть. А на Пантюхова могут поработать даже такие люди, которые в свое время незаметно проникали в шифровальные комнаты иностранных посольств и следов не оставляли. Да и вообще… Ольгу Пантюхову не вы убрали?

— Ольгу?!

— Да. Если, не дай Бог, каким-то боком окажетесь причастными — даже, скажем, просто из ревности, — мы раньше Пантюхова в тюрьму сядем. Все против нас вывернется, будьте покойны.

— Ужасно! — воскликнула Митрохина. — Я клянусь вам, хоть и терпеть ее не могла из-за Сергея, но чтоб убить… И потом, я ведь уже уехала, когда это случилось.

— Милая моя! — иронически улыбнулся «Иван Иванович». — Разве я утверждаю, что вас обвинят в том, будто вы подстерегли Ольгу в темном переулке и огрели ее сковородкой по мозгам? Нет, вас обвинят в том, что вы дали пять или семь тысяч долларов наличными какому-нибудь милому юноше и заказали ему голову Ольги Пантюховой на блюдечке с голубой каемочкой. И что самое смешное, найдется такой юноша, который даст против вас такие показания. Его так хорошо подготовят, что любой доступный вам по цене адвокат вывесит белый флаг. Больше того, вы еще и сами подпишете признание в чем угодно. Дети-то ваши у Пантюхова под контролем…

Звонок, который так изменил ход разговора Митрохиной с Альбертом Анатольевичем, вообще-то мог и не состояться.

Всего за полтора часа до того, как Пантюхов позвонил по «вертушке», он еще ничего не знал. Ни того, где искать Галину в Москве, ни того, кто там, в Москве, собирает и хранит на него компромат. Ни черта не знал. Зато хорошо знал, что последняя надежда его — Ольга — мертва и уже никак не сможет ему помочь. Ничего не расскажет. Ни пароля, ни телефона в Москве.

С утра он вышел на работу, занимался делами. Надо было хоть что-то предпринять, хоть как-то подстраховаться от грядущего удара. Один за другим приходили по срочному вызову те, кто кое-что знал о его делах и делишках, будучи в них по уши замаран, получали короткие инструкции. Все они в большинстве своем даже не подозревали, что глава заботится о себе. Нет, они, эти, в общем-то, мелкие, незначительные люди, по дурости своей полагали, будто добрый Пан, которому в принципе начхать на их проблемы, проявляет великодушие, помогая верным шестеркам избежать неприятностей.

Может быть, кое-кто и не был таким дураком, чтоб не догадаться и не понять, что в области шухер начинается. Но таковых было не так уж и много.

Общаться между собой могли люди только из одной сферы. И уж делиться впечатлениями никто не стал бы. Внешне все выглядело как обычная будничная работа, никто не собирал чиновников за круглым столом и не говорил им грозных слов: «К нам едет ревизор». Тем более что и Пантюхову никто еще не передавал «пренеприятных известий» на этот счет. Он просто принимал превентивные меры.

Персонал администрации сильно жалел Пантюхова. Все знали, что младшая сестра для него была дороже дочери. Дивились его мужеству и сдержанности: дескать, другой бы неделю на работу не выходил, а он вышел, не может область на произвол судьбы бросить несмотря на то, что личную трагедию переживает. А вот о самой Ольге особой жалости не высказывали, хотя и приносили Георгию Петровичу дежурные соболезнования. Некоторые — мужики в особенности — вздыхали: какая баба пропала! А вот представительницы прекрасного пола, многим из которых пришлось испытать от нее обиды или оскорбления, даже позволяли втихомолку позлословить в адрес новопреставленной.

Обедать Пантюхов поехал за город, в пансионат, где тосковал на положении не то почетного гостя, не то почетного подследственного Леха Коровин.

Там, в номере, Леха и минуты не просидел бы, если б его хоть куда-нибудь выпустили. После того как спецы оглядели место происшествия и увезли труп в морг, забрав телефон и сняв с Лехи его маловразумительные показания заодно с отпечатками пальцев, он остался там, где еще валялись какие-то Ольгины тряпки, заколки, косметика, где еще стоял запах ее духов. Наконец, остался шарик из бумаги, облепленный жвачкой, в носке домашней туфли. Конечно, одного Леху не оставили. Приглядывали за ним аж трое мальчиков из охраны Пантюхова. Должно быть, они и друг за другом приглядывали, потому что дежурили по двое, а третий отдыхал. Стерегли они Леху от разных напастей. Во-первых, дабы не убег. Во-вторых, чтоб не попробовал еще раз прыгнуть с балкона на стальные пики ограды или иным образом покончить с собой. В-третьих, чтоб его не пристукнули каким-то способом неизвестные злоумышленники. Об этом, конечно, они Коровину не докладывали, но он и сам был не настолько глуп, чтобы не понять.

Сказать по правде, Леха толком не знал, с чего он так переживает. В конце концов, невеста она ему пыла липовая, женой была бы совсем плохой, да и любовницей почти что не была. Коровин ее повидал такой и слышал массу таких откровений, что, будь свободен в выборе, удрал бы куда глаза глядят. Но вот надо же — пустота ощущалась. Пожалуй, не меньше чем без дядюшки Александра Анатольевича. Как там с ним решался вопрос, когда похороны и вообще где они будут, тут или в Америке, — Леха не знал и об Ольге тоже не знал ни шиша: ни от чего померла, ни когда похороны.

Конечно, про себя Леха догадывался, что Ольгина смерть, ежели она действительно была неестественной, могла быть подстроена Воронковым. Больше не кому. Хотя точных сведений, где и в каком состоянии пребывает товарищ полковник, Леха естественно, не знал.

Ночью он не выспался, точнее, просто заснуть не смог, а вот утром, уже при свете, сморился. И надолго. Разбудил его только приехавший на обед Пантюхов.

Давайте отсюда! — приказал Георгий Петрович. Те переглянулись и вышли.

Леха от этого шума проснулся. Спал он на диване свернувшись калачиком, на подушке без наволочки и закрывшись покрывалом вместо одеяла.

Выпить хочешь? — спросил Пантюхов.

С утра? — похлопал глазами Леха.

— Какой хрен с утра, когда второй час дня?! — буркнул Пантюхов. — Садись!

Коровин пить не хотел, но отказывать Георгию Петровичу побоялся. Уж больно тот был мрачный и злой. К тому же, судя по всему, он уже принял пару-тройку стопок за обедом и от этого ему не полегчало. Бутылку «Столичной» Пантюхов принес с собой, по-пролетарски укрыв ее во внутреннем кармане своего государственного пиджака, а чуть позже какой-то прыткий мужичок в официантском снаряжении притащил закуску — блюдо с бутербродами.

— Свободен, — сказал Георгий Петрович, и официант исчез. — Ну, Алексей Иванович, не жизнь у нас, а сплошные поминки… Помянем сестричку.

Леха давненько не пил натощак и почти сразу же ощутил, насколько быстрее хмель шибает в голову. Правда, он принялся по-быстрому наворачивать бутерброды, но Пантюхов перекура ему не дал.

— Между первой и второй — перерывчик небольшой…

Вторая пошла лучше, а самое главное — сбросила нервное напряжение. Леха даже подумал, что если его Пантюхов с тоски пришибет, то это будет не страшно. В конце концов, все помирают. Вон, Ольга и до третьего десятка не дожила. Уж ей-то теперь все ясно: есть там какой-нибудь тот свет или все это по-прежнему, как и было, — опиум для народа. Конечно, лучше, если б не было. Во всяком случае, с грехами туда соваться как-то не хотелось.