Проснулся потом ночью и до утра мучил себя. Анализировал своё поведение, свою тормознутую реакцию, думал, что будет делать, если и в следующий раз Тоша рискнёт распустить руки. Может, попробовать так, как тот наглец в фантазиях? Странно то, каким напридумывал этого парня Саня. Ведь не видел реального, тот стоял слишком далеко, запомнил только штаны, чёрные вихры, борзость. А в пылу страсти представлял конкретное лицо. Интересно, что стало с тем мальчишкой? Наверняка не смог никто подмять и сломать. Он боец. Несмотря на вызывающую ненормальность. Это ж надо, открыто заявлять, что он гей!

Саня время от времени вспоминал ту детскую историю на сборах. Того мальчишку из двухсотки. С какой высокомерностью и презрением он смотрел на пыхтения выдохшихся на кроссе допризывников, с какой лёгкостью он всех уделал на брусьях, с какой ненавистью он взглянул на Саню, когда тот, услышав стон, залез под кровать одноклассника Купченко и увидел там побитого героя военизированных игрищ. Он знал, что «того наглого пидора» побили, видел разукрашенные лица поборников чистоты мужской расы. Представлял, как остервенело и яростно защищался этот черноглазый наглец. Но такого итога Саня не ожидал увидеть — всё лицо в крови, один глаз прикрыт, выбит зуб. Но мальчишка крепился, даже сохранил свою презрительную полуулыбку. И всю дорогу, пока Саня пёр его на себе до медпункта, полуобморочно шутил:

— Брось меня, командир, не донесёшь! Брось, не дойдёшь…

Все разбирательства после и бессмысленные нападки на него виновных уже стёрлись в памяти. Лишь только то дерзкое лицо человека, который точно не рефлексировал мелкотравчато: «Гей-не гей… эге-гей…» Именно это лицо, только возмужавшее и умудрённое, Саня и представлял. Он тогда даже имени не узнал, хотя одноклассники потом упоминали о нём, что вроде он отомстил. Купченко и Мирзоев даже месяц не ходили в школу — как-то круто он с ними обошёлся.

Интересно, что с ним сейчас? Саня так и не уснул…

В следующий раз на вождении по городу всё было не так, как ожидалось фантазёру Элли. Его время перенесли на более позднее. Да ему ещё и пришлось ждать Антона, тот опаздывал. А когда прибежал и велел садиться в машину, то Саня его почти не узнал: никакой томности и ангелоподобия, румянец, как индикатор адреналина или похоти, играет на скулах, глаза горят, губы мокрые, движения торопливые. Прибежал, распорядился и опять куда-то умотал. А Саня сел в машину. Сидение было тёплым. Пахло мускусом и сексом. Показалось, что пахнет ещё и выделанной кожей. Игривый Тошин румянец, очевидно, объяснялся этим запахом. Может, даже резинка где валяется — такой явственный фон секса чувствовался в автомобиле. Саня автоматически посмотрел под ноги и увидел цепочку почти под ковриком. Он её вытащил и рассмотрел. Плоские звенья — слишком большие, чтобы быть женским браслетом. К застёжке ведёт планка, на которой буковки «Herman». Ушко у застёжки сломано. Ясно. Кто-то потерял. Нужно отдать Тоше.

Но к машине подошёл не Тоша. Давешний инструктор Николай Дмитриевич. Недоволен и даже зол.

— Сегодня я за Антона! — гавкнул Николай, как будто Саня был виноват в чём-то. И добавил, хлопая дверцей: — Развели детский сад, мудаки!

Инструктор был мрачен и суров, никаких «нежнее и внимательнее», никакой руки в знак успокоения. Зато Саня без единой ошибочки прокатал свой час. Уже дома понял, что браслет так и не отдал, так и оставил в кармане. На работе запаял сломанное ушко, да так, что сейчас и снять-то будет проблематично. Носил и не снимал. Ксюха фыркала, особенно когда узнала, что это не железяка, а золото: белое и красное. Считала, что «бриллианты только лучшие друзья девушек», у неё же нет такого, тогда и мужу зачем?

Потом он видел Тошу только издали, отъездил положенное с Николаем, получил права и сел за только купленную «тойоту». Саня уже даже успокоился по своему поводу: «Гей — не гей, эге-гей!» Почти успокоился. Только браслет напоминал о руке на коленке и о парне в кожаных штанах.

Интересно, как звали того парня?

========== ГЛАВА 3 ==========

Понедельничной планёрки боялись все, кроме Олимпиады Карловны. Она на «Перекрёстке» с тех времён, когда Герман Казацкий в жутко модных кожаных штанах явился устраиваться на работу. Она была свидетелем его диджейского взлёта в утреннем эфире, наблюдала, как он шёл по головам, не церемонясь с авторитетами, как, став выпускающим редактором, смело включал неформат, как первым в городе освоил подкаст и первоначально лично вёл этот Интернет-проект; удивлялась, как быстро он оброс барскими замашками, став сначала креативным директором, потом генеральным. За это время сменился весь штат сотрудников, кроме неё. Она была мудрее всех — не давала повода. Хотя особой любви и преданности к Казацкому не демонстрировала, считая его аморальным типом и неуравновешенным циником. В понедельник Герман выходил в вечерний эфир, в авторскую передачу «Тяжёлый понедельник», — забросить микрофон и окончательно переродиться в менеджера он не хотел. Держал себя в форме. Тем более что передача была рейтинговой, в ней переплеталась музыкальная аналитика с околополитическими сплетнями, всё это сдабривалось хардовой музыкой и общением со слушателями вживую. В конце недели была ещё «Лёгкая пятница», но она шла в записи. Эфир же — дело нервное и ответственное, поэтому Казацкий искрил от напряжения.

— …не наблюдаю мобильное приложение на главной странице сайта! Мы же договаривались! Более того, не нашёл версии для Android. Где? Или свистели, когда отчитывались?

— Так мы уже…

— Завтра с утра зайду на сайт. И ещё, там до сих пор висит фотография Давыдовой. Мы с ней попрощались уже как три недели! Вы не заметили? Так, — Герман не давал времени оправдываться или спорить, — госпожа Цветкова, что за проект нашего участия на летнем фестивале вы представили? Вы не перепутали? Это взрослый праздник! Там наши конкуренты жопу рвут от креативности! А у вас? Привлеките Марка, к вечеру должны быть новые предложения. Новые! А не засаленная анимация с турецкого берега. Тамара, ко мне вчерашних шутников в эфире, займёмся практикой словообразования. Жду их в одиннадцать.

— Так у них выходной сегодня…

— А вчера у всей страны был выходной и все слышали это позорище! У всей страны мозги́, а у них, видите ли, мо́зги! Да и песня премьерная была, мягко говоря, не первой свежести. Если заявляете премьеру, то позаботьтесь, чтобы она таковой была. А эта композиция из каждого утюга играет. Матвей, херим тему акции, подыщи, кому помогать внутри страны, это я так решил! Без вариантов. Ищи, думай. Времени мало. Иван, а что это за чудесная бумажка от технического отдела? Вы в аппаратной решили всё выкинуть и облицевать стены янтарными панелями? А передатчики заказать в «Де Бирс»? Вы с Олимпиадой Карловной согласовывали такие планы? — Бухгалтер — единственная, кого Герман называл по имени-отчеству.

— Они согласовывали, — ответила Олимпиада Карловна, пока рыба-техник внемую рыпала ртом. — Новый инженер, Александр, говорит, что надо менять, а то в какой-то прекрасный момент жахнет эфир.

— И что? На эту «янтарную комнату» есть средства? Или Александр знает, где их добыть?

— Средств нет. У нас не запланировано на этот год. Разве что отказаться от пары проектов — например, от этих чилийских перцев… — Герман даже несколько задохнулся, с Red Hot Chili Peppers он вёл переговоры лично, это было делом чести обойти конкурентов и стать промоутерским голосом их тура.

— Так. Олимпиада Карловна. Скорее, я от Александра с его бумажкой откажусь, чем от перцев.

— Но он прав, — вздохнул Коротич, — жахнет — и никакие перцы не помогут. Саня сказал, что кое-что он перемонтирует, мы ему Диму от программистов выделим на помощь. Но вот ресивер и антенну надо менять, да и кабелей нет правильных…

— С ними, с правильными, непросто… Я подумаю. Так, все свободны! Олимпиада Карловна, Иван, останьтесь…