Городок стал чужим. Салли вышла замуж, Макс утонул, отец сидел перед телевизором и смотрел по местному каналу бейсбол.

Норман Баукер пожал плечами и буркнул себе под нос.

– Ну и ладно!

Двигаясь по часовой стрелке, как по орбите, он начал еще один семимильный круг.

День, уже клонившийся к вечеру, оставался жарким. Он включил кондиционер, включил радио, откинулся, и над его головой понеслись волны прохлады и музыки. Два мальчика с рюкзаками, игрушечными ружьями и флягами для воды шли, поддавая камешки, по обочине. Он погудел, но ни один из них не обернулся. Он уже семь раз миновал их, сорок две мили, почти три часа безостановочной езды. Мальчики исчезли из зеркала заднего вида. Перед тем как раствориться окончательно, они сделались сероватыми, как песок.

Он легонько тронул ногой педаль газа.

Посреди озера покачивалась моторная лодка. Хозяин озабоченно склонился к мотору с ключом в руке. За ней виднелись еще лодки, несколько человек на водных лыжах. Июль, спокойная вода, простор и покой везде. Две болотные курочки застыли у белого причала.

Дорога заворачивала к западу, где солнце уже висело низко. Он прикинул время. Наверное, шестой час. Двадцать минут шестого. Он на войне научился определять время без часов и, даже проснувшись ночью, угадывал с точностью плюс-минус десять минут. Вот что надо было мне сделать, подумал он, остановиться у дома Салли и удивить ее умением обходиться без часов. Они поговорили бы о том о сем, потом он сказал бы: «Ну, мне пора, ведь уже пять тридцать четыре». Она посмотрела бы на ручные часики и сказала: «Ух ты! Как ты так угадал?» А он пожал бы плечами и сказал, что это еще пустяки, мало ли. Он бы держался легко и ни о чем не спрашивал. Спросил бы только: «Ну что, каково тебе замужем?» И что бы она ни ответила, кивнул и не проронил ни слова о том, как ему чуть не досталась «Серебряная звезда» за доблесть.

Он миновал Сланцевый парк, Закатный парк, мост. Голос диктора звучал устало. Температура в Демуанс восемьдесят один, время - пять тридцать пять, водители, соблюдайте удвоенную осторожность сегодня, в праздничный вечер Четвертого июля. Если бы Салли не была замужем или отец не увлекался бейсболом, самое бы время поговорить с кем-нибудь. «Серебряная звезда?» - переспросил бы отец. «Да, только мимо прошла. Почти, да не совсем». Отец кивнул бы. Многие храбрецы не получают наград за храбрость, в то время как некоторые хватают медали ни за что. Для начала Норман Баукер перечислил бы те семь наград, которые он получил: значок «Боевая пехота», «Отличный десантник», «За отличную службу», «За примерную дисциплину», «Ветеран Вьетнамской кампании», «Бронзовая звезда» и «Пурпурное сердце», хотя рана была пустяковая, даже не оставила шрама и не болела, да и с самого начала не болела. Он объяснил бы отцу, что все эти награды даются не за особую храбрость, а за обыкновенную храбрость. Обычные ежедневные задания - марш-броски, перебазирование, рутина, верно? И еще какая рутина! Нашивки хорошо смотрелись на его мундире в шкафу, и, если бы отец спросил, он рассказал бы, что означает каждая и как он ими гордится, особенно значком боевой пехоты, потому что его давали только настоящим солдатам, и он, значит, испытал все, что положено, так что не страшно, если у него не хватило духу проявить особую храбрость.

Потом завел бы разговор о медали, которая ему не досталась.

– Я и «Серебряную звезду» чуть не заслужил.

– То есть?

– Ну, это отдельная история.

– Рассказывай, - сказал бы отец.

И Норман Баукер, медленно кружа вокруг озера, начал бы с описания Сонг Тра Бонг. «Река, понимаешь? - сказал бы он. - Медленная, спокойная, грязная». Он пояснил бы, что в сухой сезон она была в точности такая, как остальные реки, никакого различия, но в октябре начались муссоны и все изменилось. Неделю без единого перерыва лили дожди, и через несколько дней Сонг Тра Бонг разлилась, и оба берега на полмили от русла превратились в вязкую жижу. В глубокое жидкое дерьмо, другого слова не подобрать. Похоже на зыбучий песок, если бы не жуткая вонь. «Уснуть невозможно, - сказал бы он. - Вечером найдешь местечко повыше, задремлешь и тут же просыпаешься, как в могиле. Тонешь в жидком месиве, которое течет по всему телу и прямо засасывает. И дождь все время, понимаешь, ни на минуту не прекращается».

– Да, впечатляет, - сказал бы ему отец, пока он переводил бы дух. - И что же дальше?

– Ты правда хочешь, чтоб я рассказывал?

– Послушай, я ведь тебе отец все-таки.

Норман Баукер улыбнулся. Он посмотрел через озеро и представил себе на вкус ощущение полностью правдивого рассказа.

– В общем, на этот раз, в ту ночь около реки, я был не особенно храбр.

– Но у тебя семь наград.

– Ну и что?

– Семь, это не просто так. Трусом ты наверняка не был.

– Трусом, может, и нет. Но я упустил шанс. Не смог преодолеть вонь. Кошмарный запах оказался сильней меня.

– Если ты не хочешь продолжать…

– Хочу.

– Ладно. Только не торопись. Никто нас не гонит.

Дорога спустилась к окраинам городка, около колледжа, теннисных кортов, парка Шатокуа с расставленными столами под навесами из цветной пластмассы. Гуляющие сидели на складных стульях и слушали школьный оркестр, игравший марши на открытой эстраде. Через несколько кварталов музыка стихла. Он проехал мимо вязовой рощицы, вдоль полосы открытого берега, мимо городского причала, на котором женщина в коротких брючках забрасывала удочку. В озере водились плотва да мелкие карпы: ни тебе рыбы, ни купания.

Он ехал медленно. Некуда торопиться, и ехать некуда. В машине было прохладно и пахло маслом, приятно и ровно гудели кондиционер и мотор. Вроде как в экскурсионном автобусе, если городок, куда приехал автобус, вымер. Сквозь стекла казалось, будто над ним распылили паралитический газ: покой и неподвижность во всем, даже в людях. Город утратил дар речи вместе со слухом. Никто не вымолвит слова и не услышит. «Рассказать ли вам про войну?» - спросит он, а городок в ответ моргнет и пожмет плечами. Налоги уплачены, голоса подсчитаны, чиновники выполняют работу четко и любезно. Четкий, любезный городок. Безукоризненно чистый. Здесь про дерьмо и грязь не знали ни черта и знать не хотели.

Норман Баукер устроился поудобнее и задумался о том, как он осветил бы данную тему. Он-то кое-что знал по части дерьма. Его, можно сказать, специальность. Вонь, например. А также, угодно ли на вкус и на ощупь? Он мог бы лекцию прочитать. В костюме и галстуке встал бы на трибуне клуба «Киванис» и рассказал слюнтяям про потрясающее дерьмо, знакомое ему вовсе не понаслышке. Образчики пустил бы по кругу.

Ухмыляясь этой картине, он отвернул рулевое колесо чуть правее, и машина мягко пошла по часовой стрелке, отслеживая направление шоссе. «Шевроле» выучил дорогу наизусть.

Солнце опустилось совсем низко. Пять пятьдесят пять, решил он. Максимум - шесть.

На насыпи заброшенной железнодорожной ветки четверо рабочих суетились в душной красноватой тени, устанавливая площадку и направляющие стойки для вечернего фейерверка. Одеты все были одинаково: штаны цвета хаки, рабочая блуза, кепка с большим козырьком, коричневые ботинки. Лица были покрыты темной копотью. «Рассказать, как я едва не заработал «Серебряную звезду?» - шепнул Баукер, но ни один из них не обернулся. Скоро они исполосуют небо цветными огнями, озеро загорится красными, голубыми, зелеными отсветами, и отдыхающие одобрительно кивнут головой.

– Главное, понимаешь, дождь ни на секунду не прекращался, - сказал бы он. - Куда ни повернись, всюду дерьмо.

И сделал бы паузу.

И перешел бы к лагерю, который они разбили в поле на берегу Сонг Тра Бонг. Большой размокший пустырь у самой реки. В пятидесяти метрах вниз по течению была деревня. Оттуда с криком выбежали под дождь несколько промокших до нитки старух. Жутковатая сцена, надо сказать. Старухи стояли под дождем и кричали, что это поле - это плохое поле. Совсем плохое. Нехорошая земля. Совсем не для хороших солдат. В конце концов, лейтенант Джимми Кросс достал пистолет и выстрелами в воздух прогнал их. Стемнело, и в темноте они разметили периметр, съели паек и попытались устроиться на ночлег.