– Я хочу открыть вам одно обстоятельство, – сказал Артур. – Не будем входить в детали, но сегодня вечером мой поверенный сообщил мне, что мое состояние, значительно больше, чем я предполагал. Так что я могу сделать предложение любой даме, даже без приданого. Я знаю, что Граф не богат. Но моих денег хватит на всех.

– Тогда желаю вам удачи, – воскликнул я, – и семейного счастья. Вы должны говорить с Графом завтра же.

– Не уверен, – ответил Артур. – Он приветлив со мною, но вряд ли это больше, чем простая вежливость. Что же касается Леди Мюриэл, я не могу судить о ее чувствах. Если они есть, то она их надежно скрывает. Я обречен ждать.

Я не люблю навязывать свои мнения, тем более что суждения Артура часто оказываются более трезвыми, чем мои собственные. Мы не стали продолжать дискуссию и пошли спать.

Наутро я получил письмо от своего поверенного: он вызывал меня в Лондон по важному делу.

Феерические младенцы

Дело не отпускало меня из Лондона целый месяц. Но врач настоятельно рекомендовал мне оставить всё и снова ехать в Эльфилд. Артур писал мне раз или два, ни словом не упоминая Леди Мюриэл. Но я не обманывался: его внешнее бесстрастие напоминало поведение влюбленного, ликующего в глубине души: «Она моя!». Он потому и сдерживался, чтобы излить свое счастье устно. «Хорошо, – думал я, – моя святая обязанность услышать весть о его победе от него самого».

Я приехал ночью и был слишком усталым для долгих разговоров и смакования счастливых тайн во всех подробностях. Я приберег самое приятное на десерт и лег спать, ни о чем не спросив. Однако на следующее утро мы говорили о чем угодно – только  не о главном. Наконец я не выдержал:

– Артур, вы не хотите ничего сказать о счастливом дне – в связи с Леди М.?

– Счастливый день, – откликнулся он, – пока в тумане. Мы… вернее, она должна узнать меня получше. Я-то ее знаю, и с самой лучшей стороны. Пока я не уверен во взаимности своего чувства, я не имею права обсуждать этот вопрос.

– Однако не затягивайте, – весело посоветовал я. – Щепетильность ваша похвальна, однако чрезмерно добродетельные леди не слишком любят избыточной добродетели в мужчинах.

– Считайте меня чрезмерно щепетильным, – серьезно откликнулся он, – но я не могу иначе.

– Но, – выдвинул я контраргумент, – не задумывались ли вы, что найдется другой джентльмен, наделенный всеми возможными достоинствами и лишь одним недостатком – недостатком щепетильности…

– Нет, твердо объявил Артур. – Она не такая. Но если я не выдержу испытания, то без сожаления уступлю более достойному джентльмену. А моя любовь умрет со мною вместе.

В принципе, эту фразу можно было истолковать и в рискованном смысле, но я знал Артура и всё понял правильно:

– Я отдаю должное благородству ваших чувств, но они уж слишком непрактичны. Это как-то не в вашем стиле.

– Я не осмеливаюсь спросить вас, есть ли этот «другой»! – сказал он почти с отчаянием. – Если бы он существовал, это разбило бы мое сердце.

– Вы уверены, что было бы мудростью устраниться добровольно? И зачем тратить свою жизнь на всякие «если»?

– Но я не могу сам! – воскликнул он, не поясняя, чего именно он не может. Но я понял:

– Хотите, я это выясню?

– Нет, нет! – воскликнул он. – Пожалуйста, не делайте этого! Пусть как-нибудь само все образуется.

– Как вам угодно, – сказал я.

А сам, тем не менее, решил в тот же день поговорить с Графом. Я не сомневался, что, даже не задавая прямых вопросов, пойму правду. «Сразу после обеда, когда жара спадет, выйду на прогулку».

Но прежде чем продолжить повествование, позвольте, дорогие дети, читающие эти строки, поделиться с вами некоторыми рассуждениями. Я не понимаю, почему феи должны напоминать нам о наших обязанностях и вообще направлять нас на путь истинный, а мы не можем отплатить им той же любезностью? Вы не вправе утверждать, что феи не бывают жадными, себялюбивыми, капризными или коварными, потому что это было бы неправдой. Тогда, согласитесь, им бы не сделали беды небольшие моральные поучения и наказания, под которыми подразумеваются поучения же? Нет, я решительно не вижу в этом ничего предосудительного и невозможного и уверен, что если вы поймаете прекрасную фею, поставите ее на чечевицу, а потом посадите на хлеб и воду, ее нрав от этого хуже не станет. Это во-первых.

Во-вторых, известно ли вам время, наиболее удобное для наблюдения над этими существами? Если нет, могу вам кое-что сказать по этому поводу. День должен быть жарким. Желательно, чтобы эту жару можно было назвать «фантастической». В такую пору вы разморены и чувствуете себя на грани сна и яви. Тогда у вас есть шанс, что вам привидится фея или что-нибудь похлеще. И еще: желательно, чтобы кузнечики не стрекотали, это важно. У меня, правда, нет доказательств, но поверьте на слово: при соблюдении всех вышепоименованных условий, вы имеете несомненную возможность осуществить наблюдение Таинственного.

Но продолжим рассказ. Итак, я направился в гости к Графу. Шел по лесу не торопясь, любовался природой. Сначала я увидел жука. Он отчаянно барахтался на спине, тщетно пытаясь перевернуться. Я опустился на колено и веточкой перевернул беднягу. Откровенно говоря, наблюдая за существом из другого мира, вы не можете быть уверены, что понимаете его намерения. Например, будь я мотыльком, летящим на свечу, возможно, я и хотел бы сгореть. А будь я мухой, садящейся прямо на паутину, возможно, я и желал бы оказаться выпитым заживо пауком. Логика насекомых непостижима, но ведь зачем-то они всё это делают. Но я почему-то уверен, что, будь я жуком, случайно упавшим на спину, я все-таки стремился бы вернуться в нормальное положение. Так что я перевернул жука веточкой без особых угрызений совести, что вмешиваюсь в его жизнь, однако на всякий случай постарался проделать это как можно быстрее и аккуратнее, чтобы не нервировать насекомое.

Не то чтобы жук казался испуганным. Но я опасался даже случайно травмировать это обаятельное существо и еще одно, которого я поначалу не заметил: величиной с Дюймовочку, изумрудного цвета, едва различимое среди травы, тонкое и грациозное, скорее похожее на  колеблющийся побег одного из растений. Не было видно никаких крылышек, но я разглядел длинные каштановые волосы и большие карие глаза, пристально смотревшие на меня.

Сильви (а это была она) по мере сил пыталась помочь Жуку и одновременно успокаивала и бранила его, как сестра милосердия – упавшего ребенка:

– Не плачьте! Ведь вы не погибли, дорогой мой. Впрочем, в этом случае вы все равно не смогли бы плакать. И зачем вы ползли по кочкам, задрав голову? Вы же знаете, как легко с них соскользнуть, да еще перевернуться на спину. Вы должны быть осторожнее.

Жук пробормотал что-то вроде: «Я пытался…», но Сильви  не поверила:

– Ничего вы не пытались. Я видела, как вы ползли, задрав голову. Как всегда, сударь! Вы такой заносчивый! Ну, ладно, давайте посмотрим, сколько лапок вы сломали на этот  раз. Как ни странно, все целы. И зачем вам целых шесть лапок, если вы не умеете с ними обращаться? Когда вы падаете на спину, они вам ни к чему, вы можете только сучить ими в воздухе. Как вы думаете, это очень красиво? Хорошо, надеюсь, вы извлечете урок из случившегося. А теперь ступайте к Лягушке, которая сидит за тем лютиком, и передайте ей поздравление от Сильви, то есть от меня (вот тут я и узнал, кто она такая). Вы сможете произнести поздравление? (Жук попытался.) Очень хорошо. Ступайте, голубчик. И скажите, чтобы она дала вам немного того бальзама, который я у нее оставила вчера. Втирайте его каждый день в свои конечности. Правда, вам придется получить бальзам из довольно холодных … конечностей, но думаю, чтобы вас это смутило.

Возможно, Жука это и не смутило окончательно, но мутить, похоже, начало. Но Сильви строго посмотрела на него и спросила:

– Вы считаете ниже своего достоинства принять целительное средство от Лягушки? Скажите спасибо, что не от Жабы – она тоже просила это снадобье. – Она чуть-чуть помолчала и добавила: – Ступайте и ведите себя скромно, не задирайтесь.