– Оберон – это король нашего народца. Он живет в замке за озером. А когда приплывает к нам, мы его встречаем этой песенкой.

– И потом закатываете пир горой? – почему-то спросил я.

– А то! – воскликнул он. – Это обычно бывает…

– Тише, Бруно! – прервал я его. – Она приближается!

Бруно прислушался. Действительно, Сильви медленно приближалась, продираясь сквозь густую траву. Бруно побежал к ней навстречу, пригнув голову, как теленок.

– Смотри в сторону! Смотри в сторону! – кричал он.

– В какую? – Сильви ничего не поняла, но обеспокоенно огляделась в поисках неведомой опасности.

– В ту! – ответил Бруно и развернул ее лицом к лесу. – А сейчас тихо-тихо иди назад. И приготовься увидеть кое-что, иначе тебя это сразит наповал.

Сильви не успела ничего сообразить, как он потащил ее за руку через кочки и камни. Поразительно, как бедным детям при этом удалось уберечь ноги. Но Бруно был слишком возбужден, чтобы замечать такие мелочи. Я потихоньку подсказал Бруно место, наиболее удобное с двух точек зрения: чтобы можно было, во-первых, разглядеть весь сад, во-вторых, не переломать ноги по пути. При этом я старался держаться так, чтобы Сильви не заметила меня.

Наконец, до моих ушей донесся торжествующий крик:

– Теперь можешь смотреть!

Затем послышалась овация. Но устроил ее один Бруно. Сильви только стояла, сложив руки, и молчала. Я даже подумал, что она в ужасе.

Бруно тоже наблюдал за ней с возрастающим беспокойством. Она спрыгнула с насыпи и стала блуждать вверх и вниз. Он боязливо следовал за ней. Она молчала… Наконец, Сильви вздохнула и произнесла приговор, правда, в не самой подобающей форме: шепотом и не совсем в ладах с грамматикой:

– Это самое наипрекраснейшее, что я видела в жизни!

Сильви сказала эту корявую фразу с таким торжеством, словно была наикрасноречивейшим из адвокатов Англии, а вот сию минуту произнесла свою самую блестящую речь. В каком-то смысле так оно и было (за исключением Англии, остальное соответствовало истине).

– И ты, Бруно сделал это для меня? – спросила она. – В одиночку?

– Почти, – задорно ответил мой юный друг. – Мне помогли самую малость.

Он усмехнулся, затем губы его задрожали, он разрыдался, уткнувшись в плечо сестры. Она спросила с дрожью в голосе: «Кто тебя обидел, мой дорогой?» и попыталась поцеловать его. Но Бруно вцепился в нее и только всхлипывал. Наконец он признался:

– Я ведь хотел изничтожить твой сад! Но я никогда, никогда… – за этим последовало новое извержение слез, в котором утонул конец фразы.

Но вот мальчик успокоился и сказал:

– Я никогда не был таким счастливым, – и сестра его поцеловала.

Она сама заплакала от избытка чувств и сказала:

– Милый Бруно, я тоже никогда не была так счастлива.

Почему дети были счастливы как никогда, осталось для меня загадкой. Ну, допустим, Бруно ощутил сладость мщения, а Сильви? Впрочем, я тоже чувствовал себя довольно хорошо. Обычно люди в таком состоянии рыдают или не рыдают. Я, конечно, не рыдал: большим это вообще не положено. За это время, вероятно, прошел дождик. Я не заметил его, только ощутил легкую влажность у себя на щеке.

Потом дети обошли весь сад, от растения к растению, словно читали какой-то волшебный текст, написанный цветами.

– Знаешь, Сильви, – горделиво сообщил Бруно, – это называется «месть»!

Сильви рассмеялась:

– А что это значит?

Бруно охотно разъяснил:

– Это значит кому-то досадить.

– А, тогда понятно! – сказала Сильви. – Посадить в саду новые цветы. О милый Бруно, как это прекрасно – месть! Это самое замечательное, что есть на свете.

– Вот как! – воскликнул он простодушно. – А мне говорили наоборот.

Но не стал уточнять, кто ему это говорил. Только обернулся в мою сторону и нахально подмигнул на прощание. Другой благодарности я не удостоился. Они еще долго бродили рука в руке среди фиалок, разговаривали и смеялись.

– Послушай, Бруно, – был последнее, что я услышал. – Повтори, как это называется – ну, то что ты сделал сегодня…

Но Бруно уже забыл это слово.

Сдвинутый крокодил

Тайна и Очарование не вечно правят нашей жизнью. И вот на престоле опять воцарилась Тривиальность.

Но пора было идти дальше. Я и так задержался, а был уже пятый час – время чаепития и приятной беседы.

Леди Мюриэл и ее отец приняли меня с обычной своей сердечностью. Эти люди не принадлежат к высокомерной касте из фешенебельных гостиных. Ее представителям нет необходимости скрывать свои чувства – за неимением последних. Если бы среди них внезапно явилась Железная Маска, они в первый момент пожали бы плечами оттого, что какой-то глупец прибегает к столь откровенному и вульгарному средству: их собственные маски – пожелезней той – были незримы. А в следующий момент на Железную Маску никто бы и не обернулся. Нет, мои друзья – реалисты в том смысле, что если они выглядят довольными, будьте уверены: они действительно довольны. И когда Леди Мюриэл сказала: «Как хорошо, что вы пришли!», я не сомневался, что это в самом деле хорошо.

Однако я не рискнул заговорить о чувствах сгорающего от любви доктора и даже напомнить о его существовании. Я ждал, когда это сделают хозяева, а точнее – хозяйка. И дождался. Рассказав мне во всех подробностях о предполагаемом пикнике, Леди Мюриэл воскликнула, внезапно спохватившись: «Да, сэр, будет очень неплохо, если вы пригласите… доктора Форестера. Я боюсь, он совсем не отдыхает». Я чуть было не уточнил: «от любовной тоски», но, к счастью, вовремя спохватился. Так легкомысленный человек, бывает, шагнет к железнодорожному полотну – и все-таки остановится перед шлагбаумом.

– И еще он, по-моему, живет слишком уединенно, – продолжала она так искренне, что никому не пришло бы в голову искать в ее словах второй смысл: всё заключалось в первом. – Заставите его приехать! И не забудьте: следующий вторник. Мы можем вас подвезти. Жаль, если вы поедете поездом и не насладитесь нашими несравненными пейзажами и пропустите столько замечательных впечатлений. (Я готов был клятвенно подтвердить ее правоту.) А у нас открытый четырехместный экипаж.

– Не сомневайтесь, – заверил я, – он приедет. Я использую все средства убеждения.

Пикник должен был состояться через десять дней. Артур охотно откликнулся на приглашение, но за все это время он ни слова не сказал о Графе и его дочери – возможно, из суеверия. Но когда вожделенный день настал, Артур уже с утра был возбужден и нетерпелив, как дитя, и я подумал, что лучше нам, пожалуй, добираться поодиночке. Пусть Артур прибудет раньше и встретится с Леди Мюриэл без помех. И я сделал изрядный крюк по дороге в Эшли-Холл. «Конечно, джентльменам не стоит заставлять себя ждать, – решил я, – но иногда именно в этом проявляется джентльменское поведение».

Я преуспел в этом намерении даже больше, чем мог предполагать. Дорога шла через лес и была мне знакома. Вы помните, однажды я  прошел по ней. Но, представьте, на этот раз я заблудился, хотя ума не приложу, как это случилось. Конечно, я был слишком занят размышлениями об Артуре и Леди Мюриэл, но неужели такая мелочь могла иметь столь серьезные последствия? Однако нужно было как-то выходить из положения, для начала – просто сориентироваться.

– По-моему, – сказал я себе, присев на упавшее дерево, – на этой самой поляне я встретил феерических детей. Хочется верить, что здесь не водятся змеи. Да, я не люблю змей, ну и что? А кто их любит? Может быть, Бруно?

– Нет, Бруно их не любит, – откликнулся тихий голосок. – Бруно их еще как не любит. Но и не боится. Просто они такие скользкие!

Боюсь, что я бессилен описать умилительную картину, открывшуюся моим глазам: на коврике лишайника сидела Сильви, опираясь на локоть, а в ногах у нее пристроился Бруно, положив голову ей на колени.

– Простите, – удивился я. – Вы говорите: скользкие?