– Да, в самом деле, – ответил он. – Мы должны снова пройти через дверь из слоновой кости. Время истекло.

– И мы не можем здесь задержаться? – спросила Сильви.

– Всего на минуточку! – взмолился Бруно.

Но Профессор был неумолим:

– Хорошо, что мы вообще сюда попали. А теперь пора возвращаться.

И мы покорно поплелись за ним к двери из слоновой кости.

Через рельсы

– Хотите еще чаю? – спросила Леди Мюриэл. – Я надеюсь, что это созвучно со здравым смыслом?

«Надо же! – подумал я. – Всё это невероятное приключение уместилось в одной фразе Леди Мюриэл, следующей после паузы. Пауза – это, если поразмыслить, замечательнейшая проблема филологии».

Когда через несколько минут мы покинули Эшли-Холл, Артур сделал довольно странное замечание:

– Мы были там всего двадцать минут, – сказал он, – и я ничего не делал, только слушал вас и Леди Мюриэл; но у меня такое ощущение, будто я говорил с ней по крайней мере час!

А я даже не чувствовал, а не сомневался, что время шло назад и вернулось к началу нашего tete-a-tete, о котором упомянул мой друг, а прошедшее время кануло в забвение, а может быть и вовсе в небытие. Но я слишком дорожил своей репутацией здравомыслящего человека, чтобы объяснять, что случилось в действительности.

По какой-то причине – я бы назвал ее «высшей» – Артур был необыкновенно тих и серьезен во время всего нашего пути домой. И это не могло быть связано с Эриком Линдоном, который уже несколько дней был в Лондоне. С этой точки зрения, он должен был буквально сиять от счастья.

«Может быть, он узнал какие-то плохие новости?» – подумал я.

И словно прочитав мою мысль, Артур сказал:

– Он приезжает последним поездом.

– Он – это капитан Линдон? – спросил я, хотя сам догадывался об ответе.

– Да, – нехотя сказал Артур. – Капитан Линдон. Граф сказал, что он прибывает сегодня вечером, хотя это не самый подходящий день. Ведь решение насчет Комиссии будет принято лишь завтра, и Граф полагает, что капитан живо заинтересован этим.

– Он может послать телеграмму, – сказал я. – Хотя, согласитесь, военному не к лицу убегать от возможных плохих новостей!

– Он – очень хороший товарищ, – сказал Артур. – Но я признаю, что если бы он приехал после того, как узнал всё о Комиссии, это было бы хорошей новостью для меня. Но я в любом случае желаю ему успеха. Доброй ночи! (Мы как раз подошли к дому.) Сегодня я не гожусь для доброй компании, мне лучше избавить вас от моего общества.

На следующий день ничего не изменилось. Артур снова объявил, что он не годится для доброй компании, так что он решил избавить от своего общества еще и Графа с дочерью. Пришлось мне одному идти в Холл. Уже на подходе я столкнулся с Графом, Леди Мюриэл и капитаном Линдоном.

– Вы с нами? – спросил Граф. – Молодой человек с нетерпением ждет телеграммы, и сейчас мы идем на станцию.

– Молодая женщина тоже с нетерпением ждет телеграммы, – добавила Леди Мюриэл.

– Ну, это естественно, дитя мое, – сказал ее отец. – Дети, особенно женского пола, всегда нетерпеливы.

– Конечно, о детях лучше всего судить родителям, – парировала дочь. – Не так ли, Эрик?

– Кузены – не в счет, – сказал Эрик, и поскольку он устранился от участия в споре отцов и детей, то можно сказать, что победила молодость.

– А мы увидим сегодня ваших маленьких друзей? – спросил Граф. – По-моему, очень хорошие дети.

– С удовольствием скажу им об этом, – пообещал я. – Но, увы, не знаю когда.

– Я вас не спрашиваю, – сказал Граф, – но не будет никакого вреда сказать, что моя дочь сгорает от любопытства. Мы знаем здесь почти всех, но она даже отдаленно не представляет, где они могли бы остановиться.

– Когда-нибудь я вам расскажу об этом, – пообещал я, но не сейчас.

– Благодарю вас. Но, боюсь, это будет для нее слабым утешением. Остается ждать, ничего не поделаешь. Смотрите-ка, дети!

Да, это были Сильви и Бруно. Они ожидали нас у турникета. Заметив нас, Бруно кинулся навстречу, горделиво показывая ручку складного ножа: лезвие было отломано.

– Что вы будете с ним делать, Бруно? – спросил я.

– Не знаю, – беспечно ответил он. – Надо подумать.

Граф улыбнулся не без печали и молвил:

– Собирание ребенком первоначальных представлений о мире. Это период первоначального накопления – таких вот миниатюрных вещей. Но все изменится с годами.

И он погладил по голове Сильви, которая застенчиво смотрела на него. Но никакой ребенок – обыкновенный или чудесный – не мог бы долго стесняться доброго старика, и девочка нежно взяла его за руку, освободив мою. Впрочем, Бруно не изменил старому другу ради нового и не отпустил моей руки. Вскоре мы добрались до станции, где Леди Мюриэл и капитан Эрик приветствовали детей, как старые друзья.

– Вы проездом из Вавилона? – осведомился капитан.

– Так точно! – крикнул Бруно. – Туда и тут же обратно.

Леди Мюриэл изумленно посмотрела на обоих и воскликнула:

– Вы знаете их, Эрик? Что ни день, то новость!

– Мы с вами находимся где-нибудь в третьем акте, – сказал Эрик. – А вы уже хотите, чтобы вам было все понятно.

– Что делать! – жалобно ответила она. – Эта драма тянется так долго… Пока еще мы дойдем до пятого акта! Может, вы неправильно считали?

– Правильно, правильно! – ответил молодой офицер без малейшего снисхождения. – Именно третий акт. Сцена первая: железнодорожная станция. Прожектора в эту точку! Благодарю. На сцене появляются маленький принц (инкогнито, разумеется) и его преданный придворный. Это принц (он взял Бруно за руку). А я – скромный придворный. Что изволит приказать Ваше Высочество? – и он грациозно поклонился.

– А вы разве придворник? – недоверчиво спросил Бруно. – Я думаю, что вы не служите при дворе.

– Служу, ваше высочество! – со скромным достоинством ответил капитан. – А при дворе или нет – разве уж так важно? Позвольте Вашему Высочеству рассказать вкратце о моем прошлом, настоящем и будущем.

– С чего же вы начнете? – спросило «Его высочество». – С того, что в прошлой жизни были сапожником?

– Хуже, Ваше высочество! – ответил Эрик. – Я был колодником. То есть рабом в колодках – это, по-моему, так называется? – спросил он, поворачиваясь к Леди Мюриэл. Но она его не услышала, потому что надела на правую руку левую перчатку и заметила это лишь сейчас.

– И вам нравилось такое положение? – спросил Бруно.

– К сожалению, Ваше Высочество, – сказал Эрик, – не так, как следовало бы. Я желал большего, – и он выразительно посмотрел на Леди Мюриэл.

– Сильви, дорогая, помогите мне, пожалуйста, с этой перчаткой, – сказала она.

– А какого положения вы желали бы? – поинтересовался Бруно.

– Думаю, что на первых порах меня удовлетворила бы роль жениха, – ответил Эрик. – А потом я надеялся бы стать домохозяином.

– Я не понял, – сказал Бруно. – Домохозяином или дамохозяином?

– Не смущайте ребенка всякими глупостями! – с досадой воскликнула Леди Мюриэл.

– Домохозяина, – как ни в чем не бывало пояснил Эрик. – Это уже четвертый акт. Огня на сцену, побольше огня!

Вдруг его тон изменился.

– Действительно, огни! Это семафор. А вот и поезд. Однако мне, пожалуй, нужно пойти на телеграф. Мюриэл, вы не составите мне компанию?

И они ушли.

Через минуту поезд остановился, и поток пассажиров двинулся к вагонам.

– Вы когда-нибудь пытались превратить жизнь в театр? – спросил Граф. – Если нет, можно попробовать сейчас. Этот перрон – идеальная сценическая площадка. Какие удобные входы и выходы с обеих сторон. Только репетируйте – было бы желание. И всё так естественно, ни малейшего притворства. Особенно хороши статисты: они всё время новые и никогда не повторяются. И, наконец, есть даже maxina, из которой – кто знает? – может быть, появится deus.

Да, это в самом деле было замечательно – смотреть на вещи с такой стороны. Даже носильщик с багажом, из которого можно было сложить Монблан, выглядел очень натуралистично. Его сопровождала сердитая мамаша с красным лицом. Она кричала, обращаясь к двум орущим херувимчикам, затурканного вида гувернантке и еще кому-то, незримому за свертками: