И вдруг я обнаруживаю себя в абсолютном одиночестве. Я пропускаю момент перехода, но рядом больше никого нет. У обоих моих друзей обнаружились более интересные друзья, чем я. Но я не унываю и не собираюсь навязываться. Всё равно приятно. Я купаюсь в чистых волнах молодой надежды и счастья.

    И вот я стою у стены, улыбаюсь, смотрю на весёлых пьяных  людей. Перекидываюсь словечками и фразами с мелькающими туда сюда одноклассниками. И тут фантастика, подходит девушка, которая мне нравилась в школе. Приглашает танцевать. Невероятно! Я почувствовал себя королём вечера.

    Какое то время мы кружимся в танце, а потом она вдруг смеётся и убегает посреди песни. Я пожимаю плечами. Что возьмёшь с пьяной девушки на выпускном вечере. Но что-то изменилось вокруг.

    Я не мог понять, что меня смущает. Огляделся и вдруг ясно осознал, что никому здесь не нужен. Никому нет дела до меня. Включая моих так называемых друзей, этой девушки, других девушек. Просто никому. И тут я вспомнил, что в школе никто даже не замечал, если я прогуливал уроки. Я мог долго стоять в какой-нибудь компании, и никто меня в упор не видел. Друзья предавали при первой же возможности, а девушки только смеялись, потому что я был неловким и застенчивым.

    И вся эта весёлая шумная толпа отдалилась от меня. Будто смотрю кино. Я перестал чувствовать себя частью людского мира. Как рыбка, которая выпрыгнула из воды, но обратно уже не нырнула. А продолжала летать над волнами, разглядывая косяки вчерашних друзей через толщу воды.

    И нет никакой разницы, жив я или умер. И никто не заметит моего исчезновения, как не замечают присутствия.

    Я развернулся и ушёл. Было без двадцати час ночи. Забавно, ведь в своё время я родился без двадцати час дня.    

    За столом повисла тишина. Я допил сок, чтобы залить пересохшее горло. Пожал плечами. В глазах журналистки мерцали тёплые загадочные искры.

    - И это всё? – спросила она. – Это самый грустный день в твоей жизни?

    Я снова неловко пожал плечами.

    - Я же говорил, это очень личная история. Моё самое печальное воспоминание, потому что в тот вечер я прозрел будущее. Увидел всю свою жизнь наперёд. Кристально чётко понял, что всегда буду одинок и несчастен. И оказался прав, - я улыбнулся. – Ну а теперь танцы.

    Мы вышли в круг танцующих, и я видел завистливые взгляды других мужчин. Я обнял девушку, и мы тихонько переминались с ноги на ногу, как она и обещала. Впервые за долгое время получал удовольствие от общения с женщиной в традиционном понимании этих слов. 

    Я сжимал её в объятьях, когда понял, что ей не нравится танцевать со мной. Она не напрягалась, не отворачивала лицо, но я всей кожей чувствовал её усилие оставаться приветливой. Я натянуто улыбнулся. Играла музыка, зал полный довольными смеющимися людьми. И мне всё время кажется, что Теплова сейчас вырвется из моих объятий и смеясь убежит. И люди за столами перестанут есть, и начнут тыкать в мою сторону ножами и вилками, хохотать надо мной. И танцующие прекратят своё кружение, и будут показывать на меня пальцами. И даже музыканты опустят инструменты, и станут издевательски смотреть на меня. А молодой худой певец скажет в микрофон.

    - Вы только посмотрите на него. Неудачник, позорище. Он до сих пор кружит на своём выпускном вечере. И кружит и кружит. Потому что ничего ему больше не остаётся. Он обречён, господа и дамы. Да да, обречён. Он будет кружить вечно.   

    На лбу выступила испарина. 

    - Извини, мне нужно отлучиться.

    Я долго стоял в  туалете, выравнивая пульс и сжимая кулаки. Если бы мои зубы были чуть помягче, я бы разгрыз их и выплюнул. К счастью, я уже был сыт. 

    Когда я вернулся, Кристина стояла на танцполе и хмуро пыталась отстраниться от плотного улыбчивого мужичка в белой рубашке с короткими рукавами. Черноусый, с прилизанными волосами. На его лице блестел пот, в уголке губ блестел золотой зуб. Он весело хватал девушку то ли за талию, то ли за ягодицы, попадая руками всюду, куда получалось достать.

    - Да ладно, давай ещё потанцуем, - тянул он. – Чё ты!

    Где-то я его физиономию видел. Ах да. Бизнесмен, депутат городской думы. И что важнее всего, из окружения Еланцева. Чего ему в «Замке» не сидится! Чёрт бы его побрал! Оно мне надо! Я уже хотел было пройти мимо, но тут Теплова повернулась и посмотрела прямо на меня. Безучастно, словно я пустое место. Вот сука!

    - Эй, приятель! Девушка не с тобой пришла! – я взял его за плечо.

    Он резким злым рывком сбросил мою руку и крутанулся на пятках. Я невольно отшатнулся.

    Я ожидал услышать сакраментальное:

    - Зато со мной уйдёт.

    Вместо этого он побелел от ярости, и казалось, сейчас зашипит как раскалённая сковородка от прикосновения сала.

    - Ты, сука, руки помой в последний раз! - М-да. Каков поп таков и приход. Друзья у Еланцева соответствующие. Между тем он продолжал, надвигаясь на меня. - Петух тебе приятель. Начинай локти кусать, гнида.

    Но так как я не отступал дальше, он тоже остановился. Вокруг него полыхал белый, лёгкий жар бешенства. А в моей голове закружили красные осенние листья. Кружили, кружили, кружили. И падали, падали, падали. 

    - Твои локти или свои? – поинтересовался я.

    Он дрогнул веками и надул щёки, но толкаться не решился. Поверхностный жар откровенного психа.  

    - Я тебя падла на цепь посажу. Будешь дерьмо жрать и спасибо говорить.

    На мои глаза мягко опустились сумерки. Рука невольно сжала воздух, но трость с клинком внутри осталась прислонённой к стулу. 

    - Спасибо партии за это, - сказал я. – Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

    Он недоумевающе посмотрел на меня. Исступлённые зрачки дрогнули. Он протянул было руку к моему лицу, но теперь уже в моих глазах увидел нечто глубоко чуждое человеческой природе. Его жар побледнел, стал совсем прозрачным.

    - Борю знаешь? - выдал он последний козырь. Кто же в городе не знает Борю Еланцева. Это такой городской пароль. На этом месте мне бы следовало испугаться. Я медленно сказал.

    - Скажи спасибо, что ты меня не знаешь.

    - Я тебя знаю писатель сраный. Решил, что круче папы! – жар снова начал наливаться ослепительным белым пламенем. – Я твоими книжками задницу вытру и тебя это дерьмо жрать заставлю.

    Я же не бандит, меня подобные комедии быстро утомляют.

    - Я передам твои слова московскому генералу полиции, который у меня автографы берёт. Ему очень нравятся мои книги. Если хочешь, сегодня же звякну. Устроить?

    Он усмехнулся.

    - Москва далеко.

    Но я его уже не слушал.

    - Мы уходим, - сказал я, обошёл его и подошёл к журналистке. Положил ладонь на талию и подтолкнул к нашему столику. Нужно расплатиться.

    Цепкая рука схватила меня за рукав.

    - Девушка останется.

    Я повернулся к нему. Его напряжённое лицо блестело пьяным потом.

    - Не переигрывай, - сказал я. – Здесь тебе не «Замок». У меня ведь в мобильнике не только московские телефоны. Есть пара местных. Звякнуть?

    Он набыченно смотрел на меня, но не нашёлся что сказать. Жар угас окончательно. Конечно, местные менты не причинили бы ему ни малейшего вреда. Скорее помогли бы меня затоптать. Но он ведь не знает моих связей. Морщил лоб, но всё же не решился прояснять вопрос на практике.

    В спину полетело.

    - Ещё увидимся, мудила.

    Я не обернулся.

    У столика уже ждал официант. Я с облегчением опёрся на трость. Расплатился и мы вышли.

    На улице горит фонарь на высоком столбе. Чуть дальше рядок такси. Прохладный ветерок охладил мои щёки. Мы стояли на ступеньках. Не тот уже «Первый». Становится похож на бандитский притон.

    - Ты был великолепен, мой герой, - насмешливо сказала Теплова.

    На её лице ни малейших следов страха, но и возбуждения записной провокаторши тоже нет. Она не смотрела на меня как на спасителя, скорее с неясным разочарованием. Может, ожидала, что я его съем прямо там без соли и лука. На губах играла лёгкая улыбка.