- Любишь поэзию?

    - Да, очень, - сказал я. – Но сейчас моя очередь. Жутко нескромный вопрос.

    - Ты меня заинтриговал.

    Я постукивал палкой, словно проверял дорогу во тьме.

    - Ты сказала, что у тебя сейчас нет девушки. Значит были?

    - О да, - беспечно сказала она. – Последние пять лет.

    Я невольно хмыкнул.

    - Ты так легко об этом говоришь.

    - Я не стеснительная.

    - А чего с парнями завязала?

    - Ох, спроси что-нибудь полегче. Мороки много. Знаешь, как это бывает – безумная любовь, а потом слёзы, сопли.

    - Попытки самоубийства.

    Она повернулась ко мне и шутливо толкнула в бок.

    - Ты прямо ясновидец. Аж две.

    - Дай догадаюсь. Таблетки.

    - Я уже начинаю тебя бояться. Да, в первый раз. А во второй пыталась выпрыгнуть из окна, но так и не решилась. Высоты боюсь. И с венами тоже промах. Крови боюсь.

    - Сочувствую, - нарочито серьёзно сказал я.

    - Не стоит, - сказала она. – В какой-то момент я поняла про себя, что отношусь к самой жалкой категории женщин. Мне клянутся в любви, я безумно влюбляюсь, со мной спят и бросают, а я впадаю в жуткую депрессию. Один и тот же  сценарий снова и снова. Когда на меня снизошло это озарение, я выбросила из головы мужчин, вместе с мыслями о самоубийстве. Я тогда в универе училась. Соблазнила красивую первокурсницу и жила с ней два года. Потом она вышла замуж, но на этот раз моё сердце было спокойно. Я просто нашла себе новую подружку.

    - А родители?

    - Родители были так счастливы, что я больше не бьюсь в истерике и не пытаюсь украсть их снотворное, что с радостью закрыли глаза на происходящее и предпочитали думать, что я просто живу с подругой.

    - С женщинами проще?

    Она коротко рассмеялась.

    - С женщинами никогда не бывает проще. Просто я не влюбляюсь в женщин. К счастью или сожалению, психически я совершенно гетеросексуальна.

    - А Тая? Ничего личного?  

    - Вот ты к чему. Я не влюбляюсь в женщин, но мне их жалко. Когда убивают молоденькую девчонку, для меня это всегда личное.

    - Ясно.

    - Теперь моя очередь. У тебя такое лицо. Ты не любишь лесбиянок?

    Я натянуто улыбнулся.

    - Если честно, вообще не люблю извращенцев. Ничего личного.

    - О, я совсем не обижаюсь. Почему, можно узнать?

    - Не знаю, как объяснить. Во всём порядок должен быть. Люди живут и умирают. Мужчины наверху, женщины внизу. Сахар сладкий, соль солёная. Ну и далее в том же духе.

    - Это многое объясняет. Тебе какие стихи нравятся?

    - Любые, - сказал я. – Я не авторский читатель, выбираю только то, что трогает душу. Но если честно, я не знаток поэзии. Мне нравятся ритм и образы. Поэзия ближе к первоначальной гармонии. Стихи гораздо тоньше и полнее отражают реальность, чем наука, вера или даже проза. Вселенная создана не из формул, а из строф.

    - Красиво. Прочитай своё любимое стихотворение.

    Я смущённо пожал плечами.

    - Не запоминаю ни анекдотов, ни стихов.

    - Да ладно, не может быть. Хорошо, пусть не стихи, но хотя бы один, самый любимый анекдот. У каждого есть свой любимый анекдот. Ну, пожалуйста.

    - Ладно, - нехотя сказал я. – Действительно один есть. Врезался в память. Но я абсолютно не умею рассказывать анекдоты, как и декламировать стихи. К счастью, этот короткий. Очень простой.

     «Ну-ну, - сказала собака Баскервилей Герасиму».

    Она не засмеялась и даже не улыбнулась. Наоборот, задумчиво опустила голову.

    - Вот видишь, - неловко сказал я. – Не умею.

    - Дело не в этом, - сказала Кристина. – Интересный анекдот. Очень интересный.

    Директриса лично встретила нас и провела в свой кабинет. Маленькая, полненькая. На вид совершенно добродушная тётенька, но может щёлкнуть зубами. Сам убедился, когда она меня выгнала за пьянство.

    - Тася Метельцева была хорошей девочкой.

    Кто б сомневался.

    Я сидел на диванчике, а Кристина на стуле перед столом Зои Фёдоровны.

    - Значит, недоброжелателей у неё не было? – спросила журналистка.

    - Ничего примечательного, - сказала директриса. – Обычные детские ссоры. Она была очень весёлой. Её любили.

    - Но, насколько я знаю, она была из молодых да ранних.

    Зоя Фёдоровна вздохнула.

    - Со свечкой никто не стоял, но слухи ходили. У неё был мальчик из нашей школы. Мы конечно всё знали, но ничего поделать не могли. Поймите меня правильно. Она любила жизнь, но не была испорченной, просто очень искренней в чувствах. Она жила так, как естественно для неё.

    - Да, я понимаю, - задумчиво сказала девушка.

    - Кстати, она хорошо писала, мечтала журналисткой стать.

    - Да, я знаю, - сказала Кристина. – Я училась последний год, когда она пришла в наш Ореховский универ, но мы быстро подружились. Вместе работали в студенческой газетке. В основном обсуждали своих парней, - она мягко улыбнулась. – За ней как раз начал ухаживать Паша Суздалев, но Тая ещё встречалась с прежним кавалером. Хотя они редко виделись, он учился в Москве. Мы с Пашей даже встречались пару раз, но он меня не запомнил. Я ей рассказывала про своего жениха. А потом она проходила практику в нашей газете. Она даже была подружкой невесты на моей свадьбе, три месяца назад.

    Девушка ненавязчиво потёрла пальцами золотое обручальное кольцо на безымянном пальце. В моей голове пронёсся небольшой шторм. За всё время, я ни разу не видел на её руке никакого обручального кольца. А я ведь специально смотрел. Не говоря уж о маленькой детали, что всего минут двадцать назад она сама призналась, что спит с женщинами. Мне вдруг захотелось выпить.

    - Да, жаль девочку, - искренне сказала директриса. Она действительно любила детей. Я хотел зарезать её как-то, на следующую осень после первого убийства. Очень уж она меня разозлила этим увольнением. Всё пошло мне только на пользу, но, как в анекдоте, осадочек остался. Однако я быстро одумался. Тогда же вывел для себя правило. «Никогда не убивать знакомых». И всегда держался этого принципа за одним исключением. К счастью, никто не подумает связать покойную Метельцеву со мной.

    - Далеко могла пойти, - продолжила Зоя Фёдоровна. – Умная была, очень старательная, училась хорошо. Сережа, может вы её помните, вы ведь в то время у нас работали.  

    - Вот как? – Кристина с живым интересом повернулась в мою сторону. – Ты здесь работал?

    - Недолго, охранником, - я пожал плечами. – Но как её можно упомнить. Для меня они были одним стадом безумных носорогов. Нет, не помню.

    Мы вышли на ясную улицу. Во дворе школьники граблями собирали опавшие листья. Откуда-то из-за угла потянуло сладковатым дымом палимой листвы. Улица затуманилась, взорвалась карканьем. Над нами вспорхнула стая ворон.

    Мы молча шли через небольшой вялый парк, где дорожек больше, чем деревьев. На одной из скамеек самозабвенно целовались школьники. За последние пять минут никто из нас не произнёс ни слова. Кристина медленно шла в шаге от меня.  

    Я остановился, потянул её за рукав и развернул к себе. Она приподняла брови.

    - Так ты замужем?

    Она полюбовалась на своё кольцо.

    - Ах, ты об этом! Зависит от обстоятельств.

    Я задумчиво смотрел на неё. Её лицо было абсолютно спокойно.

    - Ты патологическая лгунья, ты знаешь это?

    - О нет, - сказала она. – Патологические лгуны врут просто так, ради искусства, а я вру вполне осознанно.

    - А в твоих рассказах есть хоть капля истины?

    - Догадайся, - она лукаво смотрела на меня.

    Я осмотрел её с ног до головы. Длинные ножки, округлые бёдра, узкая талия, бугорки грудей не видны под курткой, но я помню, что они есть. Округлая линия подбородка, мягкие губы, густые блестящие волосы. И живые насмешливые глаза.

    - Не верю что ты лесбиянка, слишком много эстрогена. Ни одна женщина не удовлетворит твою потребность быть женщиной.