Между тем, мои дела пошли в гору. Злой, неугомонный дух щедро расплачивался за долгожданную свободу. У каждого своя  истинная сущность, но чаще всего люди отворачиваются от себя. Моя же суть – холодный кровожадный зверь и я готов кормить его, чтобы он рос большой, большой. И как всякий человек принявший свою истинную природу, я получил силу. Нет колебаний и сомнений, постоянной гражданской войны внутри черепа. Я стал цельным.

    Больше той осенью я никого не убил. Зато злостного трезвенника охотно принимали на разные работы. Без денег не сидел. На хлеб и колбасу хватало, а больше мне не нужно.

    Наступила зима, и я начал писать свой первый роман. Я смотрел из окна на белый, пока ещё рассеянный, не вошедший в силу снег и понял, как будут звать моего маньяка. Потому что теперь я был в теме, и слова неожиданно легко полились на бумагу. Я просто выплёскивал свои истинные чувства и в моей груди пока ещё невнятно забурлил фонтанчик творчества. Но всё равно, над первой книгой я мучился почти девять месяцев. Не умел писать и был похож на человека, которого посадили за руль и предложили самостоятельно научиться водить. Всю зиму я марал бумагу и копил на компьютер. Наконец взял в кредит, подключился к Интернету и дело пошло веселее. Я обнаружил в сети кучу книжек по литературному мастерству и аккуратно проштудировал парочку, даже писал конспекты.

    Я узнал о сюжетных хитростях, как создавать персонажей и ещё массу увлекательных деталей. Самому пришлось бы учиться десятилетиями. Теперь я лучше понимал технологию производства и тогда же вывел свой главный литературный принцип: «Удиви читателя». Литература из малопонятной белиберды превращалась в стройную логичную систему. Мне проще понимать, когда всё разложу по полочкам.

    Благодаря Метельцевой, моей судьбы, моей любви, я стал похож на глубоководную рыбу, которую чьи-то безжалостные сети подняли на поверхность. Показали солнышко существу, которое до этого видело только отсутствие света. А потом взяли за волосы и утопили обратно. Причём, если раньше я плавал на средней глубине во тьме, то теперь опустился на самое дно в чернильный мрак. И чудовищный вес воды могу перенести только одним способом. Писать. Только это наполняет меня достаточной силой, чтобы выдержать безумное давление и непроглядную тьму. И я сам стал тьмой.      

    Закончилось лето, и я отправил свежеиспечённый роман в издательство. Той же осенью наш город впервые зашептался о нелюди, объявившейся в наших спокойных краях. Пока ещё робко, а полиция уже сурово одёргивала паникёров и разъясняла тупому населению, что нет никакого маньяка, а есть исключительно убийства из хулиганских побуждений. Все на бытовой почве. Я был доволен. 

    Книгу напечатали, бестселлером она не стала, но свой круг поклонников у меня появился. Местная элита по-прежнему не обращала на меня внимания. Мало ли любителей гоняют халтурку по издательствам и книжным магазинам нашей необъятной родины! Но мне уже не требовалось. Наоборот, теперь я старался сидеть тише воды, ниже травы. Моя жизнь текла по накатанной и всё бы ничего, если бы не одно но. Проклятая девчонка не выходила из головы, отравляя счастливые приливы творчества и приятные часы охоты на людей.

    Нет, я больше не думал о нашем иллюзорном совместном будущем. В моей жизни нет места любви. Но теперь мне нужна была свобода от любовной зависимости, которая повисла на душе тяжёлой гирей и мешала жить. И тогда я дал себе зарок. Пять лет и ни днём больше. Если болезнь не пройдёт, я сам избавлюсь от её липких и бессмысленных чар.

    Моя несбывшаяся любовь уехала в институт, причём не в соседний Углов, а в областной центр Ореховск. Но моя любовь не уехала никуда. Я физически устал от бессмысленного кружения её образа в моей бедной голове.

    Однажды я случайно увидел её, выходящей из местного ночного клуба. Ореховск ведь не край земли, а сорок минут на автомобиле. Выходные она проводила в родном городе. Я проходил мимо, а она вышла в обнимку с каким-то парнем. С прежним она рассталась, когда он закончил школу и уехал учиться в Москву. Любовник смеялся, что-то говорил ей, она, улыбаясь, смотрела на него. Откинула волосы рукой, и я почувствовал себя собачкой, которая увидела хозяйку. Мне захотелось стать на задние лапки, смотреть на неё и преданно дышать, высунув язык. Парень поцеловал её прямо на улице. Я отвернулся и прошёл мимо.

    Какая-то часть меня трепетала от её улыбки, а другая сжимала зубы от непосильной для души злобы. Медленно, на огне несбыточной страсти, во мне поднималась пена ненависти. Я ненавидел её за то, что она прекрасна; за то, что не моя; за то что живёт в другом мире, куда нет для меня входа; за то, что я не могу целовать эти губы; за все влюблённые взгляды адресованные не мне; за её кожу, неприкасаемую для меня; за жизнь, которую не могу с ней разделить. Ненавидел за то, что она счастлива.

    Я периодически узнавал о ней через знакомых. Теперь, когда я стал писателем, у меня появилась масса новых приятелей. Я всё надеялся, что красотка скурвится, и моя любовь тихо угаснет сама собой от презрения и разочарования. Что деньги и мужчины испортят её. Может даже повезет, и она станет наркоманкой или потаскухой, а в идеале – потаскухой-наркоманкой, и мне не придётся убивать её. Но время шло, она по-прежнему ходила в ночные клубы, а портиться не торопилась. Встречалась всего с одним парнем, тем самым из клуба. И здоровье гробила без лишнего усердия. Она оставалась такой же смешливой, доброй и красивой. Только сменила причёску. Постриглась и перекрасилась в шатенку. Но ей шло. Ей всё шло, и не было ничего, что я не смог бы принять в ней, кроме самого факта её существования в моей жизни.

    Я понял, что от судьбы не уйдёшь. Принял этот факт с философским смирением, но прошло пять лет, а я так и не решился. Не спешите осуждать меня и клеймить трусом. Я просто не смог.

    Спустя год срок настал. Ей уже двадцать один, мне тридцать два. Надо остепенится, избавиться от детских иллюзий, пора, наконец, повзрослеть.

    Часы незаметно проваливались как в песок. На улице загорелся одинокий фонарь, единственный на всю округу. Обожаю наш город. Никаких видеокамер, уличное освещение отсутствует, рай для маньяка.

    Пора.

    На столе зазвенел телефон, но я не вздрогнул. Слишком высокая степень сосредоточенности. Я мягко снял трубку.

    - Алло!

    - Ну что, маньяк, допрыгался! Вот и пробил час расплаты.

    Я поморщился. Хриплый пьяный голос, очередной алконавт развлекается. Детишки мои книги редко читают, а вот некоторые взрослые хуже всяких детей. Хотя, что может быть хуже детей! Разве что тупые поклонники.

    - Вообще-то у меня определитель, - сухо сказал я.

    - Блин!

    В трубке забибикало. Я взял фломастер и написал на дощечке номер телефона. Перезванивать не буду, но как-нибудь навещу, по настроению. Я ведь не мужской шовинист и не ограничиваюсь убийством женщин. Я вполне толерантен.

    Белые блочные новостройки неотчётливо отсвечивают во тьме. Во дворе горят два фонаря, прятаться там бессмысленно и незачем. Здесь вообще почти цивилизация, даже домофоны есть неизвестно для чего. Нет, я рядом с её гаражом, здесь абсолютная темень. Только на въезде стоит фонарь, но сюда свет уже не достаёт.

    Папочка купил ей квартиру в новеньком доме и гараж в придачу. У неё есть машина, хотя сама она водит редко. Обычно управляет её приятель. По субботам они всегда в ночном клубе, приезжают примерно в час-два ночи. Сейчас двенадцать. Я притаился за углом соседнего гаража, привалился спиной к кирпичной стене и приготовился ждать. На мне всё чёрное: брюки, рубашка с длинным рукавом, кроссовки. Наш городок засыпает очень рано, так что владельцы этих машин давно баиньки или смотрят телек.

    Меланхолично обдувает прохладный ночной ветерок, я холодный и безучастный как стрела на тетиве. Я специально сидел весь вечер, не включая свет в квартире, чтобы стать частью тьмы, привыкнуть к ней, не только глазами, но всем существом. Теперь мне не нужен фонарь. Тьма окутала меня плащом, укрыла от безжалостного света. Так мягко и спокойно.