Глава 2

ЭТА ЖЕНЩИНА БОРОЛАСЬ СО МНОЙ. Я мог ощутить сопротивление в её руке, и я не мог припомнить такого ни с одним из бесчисленных людей, которых я привёл в это путешествие. Она была сильной. Но Уриэль, правитель всех небес, был непогрешим, во всяком случае, ему удалось убедить в этом почти всех, так что это не могло быть ошибкой, независимо от того, как это ощущалось.

Она была такой же, как и многие другие, которых я приводил сюда. Люди, лишённые притворства, шокированные и нуждающиеся, пока я сопровождал их в следующую жизнь, как пастух в древние время, не тратя много времени на весь процесс. Люди просто проходили через стадии существования, и в их природе было бороться с этим. Как и моя работа заключалась в том, чтобы облегчить им путь и проводить их.

Но эта женщина была другой. Я понял это, хотел я это признавать или же нет. Она должна была остаться безымянной, как и все остальные. Вместо этого я уставился на неё, пытаясь понять, что ускользает от меня. В ней не было ничего особенного. С лицом, лишенным косметики, и волосами, ниспадающими на плечи, она выглядела как тысяча других. Мешковатая одежда, которая теперь была на ней, скрывала её тело, но это не имело значения. Мне плевать было на женщин, особенно на человеческих. Я поклялся не иметь с ними ничего общего вечность или до тех пор, пока Уриэль сохраняет мне жизнь. Эта женщина должна была столь же интересовать меня, как золотая рыбка.

Вместо этого я реагировал на неё так, словно она что-то значила. Возможно, Азазель был прав, и отказываться от женщин и секса было плохой идеей. Целибат — нездоровое состояние для всех существ, больших и малых, утверждал он. Для Падших это было ещё хуже. Наш вид нуждается в сексе так же сильно, как мы нуждаемся в крови, и я намеревался держаться подальше от всего этого. И вместо того, чтобы всё сделать проще, эта женщина сопротивлялась.

Я не обращал внимания на свой голод, он не имел к ней никакого отношения, и я мог игнорировать его, как игнорировал его уже очень долго. Но она каким-то образом смогла дать мне отпор, когда никто другой не мог, и это было то, что я не смог проигнорировать.

Сомнений не было — Аллегра Уотсон должна была быть здесь. Я стоял и ждал, когда она выйдет перед автобусом, чтобы подхватить её в момент смерти и ни секундой раньше.

Я никогда не задерживался. Ей не нужно было страдать — её судьба была предопределена, и не было никакой отсрочки в последнюю минуту. Я наблюдал, как автобус врезался в неё, и ждал достаточно долго, чтобы почувствовать, как угасает её жизненная сила. А потом всё закончилось.

Некоторые спорили, когда я их уносил. В общем, адвокаты были самой большой занозой в заднице, а также биржевые брокеры. Они проклинали меня — но опять же они уходили не туда, куда направлялась Элли Уотсон. Адвокаты, биржевые брокеры и политики поголовно катились ко всем чертям, и я не возражал сопровождать их. Я отводил их на тёмную сторону и без малейшего сожаления сталкивал со скалы.

Это всегда шокировало тех, кто был изгнан. Сначала они не могли поверить, что действительно могли умереть, а когда ад маячил у них перед глазами, они изумлялись и возмущались.

— Я не верю в ад, — говорили многие из них, и я всегда старался подавить желание сказать им, что ад верит в них. Иногда мне это даже удавалось.

— Ты чёртов ангел, — сказал один из них, даже не осознавая, насколько он точен он был. — Почему ты посылаешь меня в ад?

Я никогда не давал им прямого ответа. Это было тем, что они заслужили, их жизнь была наполнена презренными, непростительными вещами. Мне было всё равно.

Действительно, чёртов ангел. Кем ещё может быть падший ангел — существо, проклятое Богом и его управляющим, архангелом Уриэлем? По мере того как человек развивался и в игру вступала свободная воля, Всевышний почти исчез, бросив тех, кто был на небесах, в аду и повсюду между ними, предоставив Уриэлю выполнять его приказы, осуществлять его могущественную волю. Уриэль, последний из великих архангелов, устоявший перед искушением, гордостью и похотью, единственный, кто не упал на землю.

Проклятие моего рода было ясным: вечная жизнь, сопровождаемая вечными муками.

"И не будет у них ни мира, ни прощения грехов: и коль находят они отраду в своих детях, умерщвление любимых их они узрят, и будут горевать над погибелью своих детей, и будут молиться вечно, но милости и мира не достигнут".

Мы были изгоями, пожирателями крови. Мы были Падшими, живущими вечность по установленным правилам.

Но были и другие, плотоядные, которые пришли за нами. Солдаты-ангелы, которые были посланы наказывать нас. Они не способны были чувствовать и сходили от этого с ума. Нефилимы, которые рвали живую плоть и пожирали её, были ужасом, не похожим ни на что, когда-либо встречаемое на земле, и звуки их криков в темноте проливали ужас на тех, кто остался позади, на тех нас, кто был в предсмертном состоянии.

Мы взяли лишь половину проклятия: можем жить вечно, наблюдая, как умирают наши женщины и став пожирателями крови. В то время как Нефилимы знали голод самого тёмного рода, голод по плоти, который мог быть утолён только смертью и ужасом.

Это была наша судьба. Два древнейших земных табу — есть человеческую плоть и пить человеческую кровь. Никто не мог выжить без этого, хотя мы, Падшие, научились регулировать свои жестокие потребности, а также другие потребности, которые управляли нами, которые стали причиной потери благодати ещё до начала времён.

В конце концов, Падшие заключили мир с Уриэлем. В расплату за сбор душ, нам была предоставлена, по крайней мере, некоторая автономия. Уриэль был полон решимости стереть Падших с лица этой земли, но на этот раз вмешался Всевышний, остановив нашу казнь. И пока не будет отменено уже наложенное проклятие, на нас не будут наложены новые. Спасибо хоть за эту малую радость.

Пока мы будем продолжать нашу работу, статус-кво будет сохраняться. Нефилимы всё равно будут охотиться на нас по ночам, разрывая и пожирая.

Падшие же будут жить днём, питаясь сексом и кровью, пытаясь удержать эти потребности под жёстким контролем.

А Элли Уотсон была всего лишь ещё одной душой, которую предстояло доставить Уриэлю, прежде чем я смогу вернуться в наше скрытное место. Делай свою работу и возвращайся, пока не прошло слишком много времени. Обязанности падшего ангела не были обременительны, и я никогда не подводил. Никогда не испытывал искушения. Было даже время, когда я спешил вернуться к женщине, которую любил.

Но женщин было слишком много. Больше этого не будет. У меня была одна и только одна причина спешить назад.

Я терпеть не мог людей.

Это существо ничем не отличалось от других, хотя я не мог понять, как у неё хватало сил сопротивляться моей решимости, даже тем небольшим сопротивлением, которое я ощущал под своей хваткой. Её кожа была мягкой, и это отвлекало. Мне не хотелось думать ни об её коже, ни о безошибочном страхе в её карих глазах. Я мог бы успокоить её, но у меня никогда не было искушения вмешаться, и я не собирался делать исключение для этой женщины. Я захотел сделать исключение, и это меня обеспокоило. Я захотел большего. Мои руки задрожали от потребности.

Я смотрел в её испуганные глаза, и мне хотелось утешить её, и я захотел крови и захотел трахнуть её. Все потребности, которые я держал взаперти. Ей ничего от меня не нужно. Даже если ей и нужно было что-то от меня, ей придётся обойтись без этого.

Но чем сильнее была её паника, тем сильнее становился мой голод, и я поддался самому безопасному из своих побуждений.

— Не бойся, — сказал я, используя голос, данный мне для успокоения перепуганных существ. — Всё будет хорошо.

И я потянул её вперёд в темноту и отпустил, как только отступил назад.

Лишь в последнюю минуту я увидел пламя. Я услышал её крик и, не раздумывая, схватил её и потащил назад. Я почувствовал, как смертоносный огонь опалил мою плоть, и понял, что ждало меня там, в темноте. Огонь был смертью для моего вида, и пламя ухватилось за мою плоть, как голодный любовник. Я вытащил женщину из тёмной и голодной пасти, которая должна была быть тем, что люди называют раем, и начал своё собственное путешествие в ад, которому не будет конца.

Мы упали на землю, её мягкое тело распласталось на моём, и я мгновенно возбудился. Моя мятежная плоть подавила всё, что я пытался внушить ей десятилетиями, затмила боль, когда чистая, невыразимая похоть вспыхнула во мне, только чтобы быть изгнанной мгновением позже.

Нечеловеческий вопль ярости эхом отразился от пламени. Мгновение спустя скалы с отвратительным скрежетом сомкнулись, и наступила тишина.

Я не мог пошевелиться. Агония в моей руке была неописуемой, стирая мгновенную реакцию на мягкое тело женщины, распростёртое на мне, и я почти был рад этому. Пламя погасло, но я знал, что огонь делает с моим видом. Медленная, мучительная смерть.

Это была одна из немногих вещей, которые могли убить нас: это и традиционные способы избавления от пожирателей крови. Обезглавливание может убить нас так же, как и человека.

Как и небольшой ожог на руке.

Если бы я только задумался, то отпустил бы её. Кто знает, как она провела свою короткую жизнь, какие преступления совершила, какие страдания причинила другим? Не мне судить, а только перевозить. Почему я не вспомнил об этом и не дал ей упасть?

Но даже когда я почувствовал, как боль вытесняет всякое подобие здравого смысла, я не мог не вспомнить, что привёл в это самое место множество невинных душ, вроде бы хороших людей, изгнал их, заверил их, что они идут в место мира, которое они заслужили. Вместо этого это был ад, тот самый ад, куда я водил адвокатов и биржевых брокеров. Это был не временный сбой. Я слишком хорошо знал Уриэля. Ад и его огненная яма были сооружением Уриэля, и я инстинктивно знал, что нам не предложили никакой альтернативы, когда мы души. Я обрёк невинных на вечное проклятие, сам того не зная.