— Я, сударыня, ошиблась насчет его невесты, — продолжала свое Тифль. — Я думала, что это вы — в этом я смиреннейше прошу извинить меня — между тем, узнаю, что это другая. Точно, мисс Бордильон, барин собирается жениться, и я рада, что могу сказать вам это, если вы не знаете.

Медленно мисс Бордильон соображала эти слова. Имели ли они значение или нет? Сердце ее сильно билось, когда она смотрела на Тифль.

— Я ни за что на свете не захотела бы сказать что-нибудь обидное для вас, сударыня, и какая же я была глупая, представив себе, что вы и барин можете возмечтать друг о друге! — продолжала эта ласковая женщина откровенным тоном, украдкой смотря на изменившееся лицо мисс Бордильон. — Очень она молода для него, может быть, скажут люди благоразумные, но никто не может сказать, что она нехороша собой, а сквайр Лестер — это хорошо известно — знаток в красоте. Конечно, ее волосы немножко рыжеваты; может быть, вы сами это заметили, мисс Бордильон.

— Я не знаю, о ком вы говорите, — едва проговорила бедная девушка.

— Не знаете, сударыня? Я говорю о леди Аделаиде Эрроль. Ее выбрал барин.

Сердце Маргарет Бордильон замерло, а потом забилось со страшной силой, внешние предметы потускнели в ее глазах, чувства как будто замерли в дурноте. Если бы не отчаянное усилие самообладания, она лишилась бы чувств.

Мисс Тифль после утешительных выражений сочувствия оставила несчастную женщину и ушла по коридорам вприпляску.

Сказать, что это известие оглушило мисс Бордильон, было бы слабым выражением того страшного удара, который нанесла ей Тифль. В ту самую минуту, когда эта почтенная женщина явилась к мисс Бордильон, несчастная Маргарет была погружена в сладостные мечты, воображая слова, которые Джордж Лестер скажет ей, может быть, даже в этот самый вечер. С того утра, как он заговорил об оранжерее, он не возвращался более к тому разговору, но это не беспокоило мисс Бордильон; когда были найдены останки капитана Дэна, это возбудило сильный интерес, и Лестер не говорил ни о чем другом. А потом настали двойные похороны.

Маргарет сидела, когда Тифль оставила ее, уронив шитье на колени, а ножницы на пол. В душе ее был хаос. Она не сознавала ничего, кроме того обстоятельства, что любовь Лестера была отдана не ей, а другой. Рубикон был пройден — его проходят многие женщины раз в своей жизни, — мисс Бордильон тем труднее было бороться с его волнами, что она поздно попала в них. Она вошла в новую жизнь, на новый путь и должна была идти по нему. Позади нее были нежные и солнечные равнины Аркадии; перед нею простирались грубые скалы и колючий терновник, неровный, трудный и бесконечный путь и мрачное небо. Ей лучше не оглядываться назад, когда она будет идти по этому пути.

Сомневаться в этом известии не приходило ей на ум; она была уверена, что это правда. Это объясняло разные маленькие обстоятельства, которые она в последнее время приметила в поступках Лестера и которые приводили ее в недоумение. Даже теперь, в самом начале ее страданий, она прямо взглянула на свое несчастье, с трепетом, это правда, но настойчиво рассматривала его со всех сторон. Она должна была решительно составить свои планы, потому что если леди Аделаида должна была вступить в дом как его жена, она должна была оставить этот дом. Она думала об этом целый день, не обнаруживая своих страданий, только время от времени сдерживаемый стон вырывался из ее груди. Дети спрашивали, не больна ли она; она отвечала отрицательно.

Лестер не возвращался домой к обеду, и Маргарет предположила, что он остался в замке у лорда Дэна, как он оставался иногда, не давая знать домой. Ах! она теперь знала, что привлекало его туда. Она не ложилась, пока он не воротился домой, и сидела не в своей гостиной, как обыкновенно, но в библиотеке, ожидая его.

Пробило одиннадцать, когда он воротился. Он вошел, отирая лоб и говоря что-то о том, какой жаркий вечер, и, позвав буфетчика, приказал принести бутылку содовой воды. Тут он увидал мисс Бордильон и приветствовал ее веселым смехом.

— Да вы предаетесь рассеянной жизни, Маргарет! Одиннадцать часов, а вы не спите!

Она не могла отвечать. Объяснение, казавшееся ей довольно сносным в перспективе, слова которого она повторяла себе беспрестанно в последний час, казалось ей теперь невозможным. Она сидела возле небольшой лампы с абажуром, далеко от яркого подсвечника, и шила. В этом не было ничего необыкновенного: какая-нибудь работа, обыкновенно самая простая и полезная, всегда виднелась в руках мисс Бордильон. До сих пор она молчала, стараясь придать равнодушие своему обращению, собираясь с силами, чтобы заговорить спокойно. Лестер продолжал, не примечая ничего:

— Конечно, это гораздо благоразумнее с вашей стороны, чем ложиться в постель наравне с курами или запираться в своей гостиной, заставляя меня приходить в пустую комнату. Я не понимаю, почему вы так поступали, Маргарет, как будто боялись меня.

Она должна была заговорить, а между тем, как преодолеть волнение, овладевшее ею, как скрыть его? Сердце ее сильно билось, лицо было бледно, губы сухи. Вдруг она встала и подошла к боковому столику, на котором стоял рабочий ящик Марии; она стала перебирать то, что в нем лежало, стоя спиной к Лестеру. Тут ей удалось выговорить слова, которые она желала сказать, или почти такие.

— Я узнала сегодня новость и хотела дождаться вас, чтобы спросить, справедлива ли она. Притом в эти теплые вечера приятно посидеть попозже. Кажется, жара наступает рано.

— Какую же это важную новость слышали вы? Не загорелась ли Темза?

— Кое-что ближе, касающееся нас, — отвечала она с болезненным трепетом при виде его веселого, небрежного обращения, как будто казавшегося насмешкой над ее несчастьем. — Мне сказали, что вы… — она закашлялась и остановилась, — женитесь на леди Аделаиде Эрроль.

— Кто это мог рассказать вам такую новость? — сказал Лестер все еще шутливым тоном.

— Это сказал Джонз.

— Джонз?

— По крайней мере, мне так кажется. Тифль сказала мне это, и мне кажется, она слышала от Джонза. Наверно я не знаю, но, кажется, она говорила, что Джонз слышал это от вас.

— Мисс Бордильон слушает сплетни слуг, — смеясь, отвечал Лестер. — А я считал вас такой благоразумной женщиной, Маргарет.

Мисс Бордильон все еще стояла у рабочего ящика, она роняла множество вещей и поднимала их — катушки с бумагой, ножницы и воск. Она не смела обернуться в своем ужасном волнении, в это время вошел буфетчик с содовой водой.

— Итак, Джонз, — начал Лестер, — вы позволили себе соединить имя леди Аделаиды Эрроль с моим, как я слышу.

Джонз чуть не выронил поднос. Бутылка и стакан забренчали, когда он ставил их на стол. Он вытаращил глаза на своего господина, вспыхнул и что-то пролепетал, но никак не мог связать двух слов, чтобы извиниться или отпереться.

— Позвольте спросить, от кого вы узнали это сведение?

— Сэр, прошу у вас прощения, если оно несправедливо или если я не должен был упоминать о нем, но я сказал это только Тифль по секрету. Я узнал его, сэр, от мистера Дэна.

— От мистера Дэна! — сказал сквайр Лестер, с удивлением повторяя эти слова.

— От мистера Джоффри Дэна, сэр. Это было вот каким образом. Вчера вечером я проходил мимо замка и встретил мистера Дэна. Он остановился поговорить со мной, он всегда любезен и ласков, и именно в эту минуту леди Аделаида в глубоком трауре прошла мимо нас из церкви; ее горничная и Брефф шли позади нее. Кажется, она вышла в первый раз после всех этих несчастий.

— Какая милая девица, сэр, — сказал я мистеру Дэну, когда он опять надевал шляпу, снятую для нее, — хороша, как красное солнышко.

— Это солнышко скоро будет сиять на вас, Джонз, — сказал он, — она скоро переселится из замка в дом вашего господина, и переменит свою фамилию на его. — У мистера Дэна был такой странный вид, когда он сказал это.

Сквайр Лестер взглянул на своего слугу.