Затем они бывали вдвоем чаще, и про них стали думать, что у них, как и у всех,◦— курортная связь. Они ходили в ресторан, сидели то в одном, то в другом кафе, обходили погребки с хорошим вином, а с сумерками прогуливались у моря — словом, действительно повторяли маршруты курортных романов. Не замечая того.

В Невзорове Галина Ивановна нашла, может быть, главное, что хотела бы найти здесь — соратника. Всего немного старше ее, сходились многие вкусы и привязанности, не увлекался курортной суетой, мог подхватить ее мысль или молчал, если ей хотелось помолчать, чувствовал ее настроение, но важное — по-прежнему не ухаживал, не навязывал себя. И не стеснял ни ее, ни себя их отношениями — уходил тотчас, когда ему нужно было или хотелось куда-то пойти, и так же поступала поэтому она. Странное и неправдоподобное ощущение свободы появлялось от прогулок и разговоров с ним. То для нее было странным, что чувствовала это с мужчиной, и, собственно говоря, незнакомым. А во-вторых, она никогда не предполагала, что вообще так может быть.

И заканчивалась последняя неделя, но они еще ни разу, не заговорили о себе: что такое их отношения, хороши ли и нужны ли им дальше. Галина Ивановна бралась несколько раз представить себе, как будут прощаться, что она скажет и что на это может ответить он. И убеждалась в одном — ей не хотелось этой минуты, трудной, неловкой и — неуместной. А это уже значит что-то серьезное. «И, может быть, нехорошо?» — говорила она, спрашивая себя без ответа.

Под вечер Невзоров зашел за ней, как это бывало уже часто, и направились к морю, к прохладе, поскольку день отгорел утомительно жаркий, душный, и ничего другого не хотелось.

—◦Весь день молчала,◦— пожаловалась Галина Ивановна.◦— От жары даже говорить не хочется. Из дому пишут — там то же самое.

—◦Могу сказать, как и сколько раз выиграл и проиграл, а про жару не помню.

—◦Шахматисты — молчальники?

—◦Да, пожалуй. Когда не играют в преферанс.

—◦Кричат?◦— рассмеялась Галина Ивановна.

—◦До утра. У меня за стеной как раз такой пен-клуб. Подушку на ухо не положишь — не заснешь. До самого утра могут.

Среди беспокойной, громко болтающей толпы, среди ее гитарных бит-стенаний они стали перебирать воспоминания о тишине, о красоте тишины, жалели, что в их городах ее, кажется, и вовсе нет. И согласились, что в таких условиях молчаливость закономерна, а помолчать — большая ценность и польза, для окружающих прежде всего.

—◦Да вы думаете — главное от шума?◦— сказал Невзоров.◦— Чаще не с кем поговорить. Не потрепаться — поговорить. Ничего особенного — о том, о сем, а приятно. Раньше было у интеллигенции искусство разговора, сейчас — не встречал. Болтовня. Через пять минут зеваешь, везде и все об одном и том же. Я в детстве разговорчивый был, сам с собой даже разговаривал, на разные голоса. Неимоверно любил разговоры. Другие так моряками, летчиками хотели стать, как сейчас космонавтами, а я хотел — разговаривать, страшно много и интересного от людей можно узнать. Теперь — молчун… Ну и знаете: начнешь другой раз говорить с кем-то и все думаешь, как паче чаяния на мозоль ему не наступить, да свои не выдать — иному интерес на чужие наступать. А по-моему, должно быть очень честное доверие: говорить и слушать без всяких задних мыслей. Нет его…

Галина Ивановна слушала и сравнивала это с собой — своими страхами, случаями, желаниями. И находила полное согласие. Что ведь даже с мужем она, в сущности, замкнута и прячет множество вопросов, впечатлений и обид, которые вовсе не обязательно,◦— и полно!◦— вредно прятать. Наслаиваясь, они забываются, но и закрывают что-то. И вдруг появляется болезненное ощущение пустоты вокруг себя, и эта тоска — не потому ли?

—◦Значит, мы должны особенно ценить нас с вами?◦— сказала Галина Ивановна, вышло не то очень серьезно, не то слегка кокетливо. Ее первые словака рамками всех прежних разговоров, о них самих.

Невзоров промолчал, смотрел на море. Она испугалась — не поступила ли опрометчиво, и продолжила поспешно:

—◦А вы не совсем правы — надо искать собеседников.

—◦Возможно.

—◦А я никогда не искала.

—◦Такие всегда и советуют.

—◦Верно!◦— засмеялась она и подумала, что никогда не хватило бы сил и терпения.◦— А вы пробовали?

—◦Хотел — часто.

—◦С очередного понедельника… Вы же мужчина — ваши предки на зверей с дубинкой охотились!

—◦Ваши тоже, Галина Ивановна… На зверей проще. А за человеком, с кем поговорить хочешь, с дубинкой нельзя. Пробовать? Вот мы и пробуем, кажется.

—◦Я хотела сказать…

Галина Ивановна остановилась, чтобы продумать ответ,◦— их нагнала компания, им кричали еще издали, а как настигли, потащили, не принимая возражений, пойти вдоль берега до пионерских лагерей, где сейчас пустые пляжи (пионеров спать уложили), тихо и красиво.

Галина Ивановна хотела сказать — одинок ли человек, нет, пожалуй, в большем его же вина. Людей для себя просто надо разыскивать, и среди общего множества они найдутся. Трудность — увидеть их. К тому же никогда не знаешь, чем ты тронешь другое человеческое сердце.

И затем она подумала, что есть же и такие, кто привыкает и понемногу любит свое одиночество, а есть, которые готовы все человечество во враги записать и ни разу ни к кому шага не сделали.

А как перебили — мысли смешались, и она ничего не стала говорить.

Шли медленно. Невзоров все время оставался рядом. И в том, что среди общего разговора он подхватывал ее шутки, а она угадывала и верно продолжала за ним, была необрывающаяся нить связи, крайне важная для нее: ничего не нарушилось, по-прежнему они чувствовали и понимали друг друга. «Господи! Какая скромная и милая радость в понимании!◦— восклицала она в себе.◦— Как действует чудесно: жить, жить хочется!» И у нее усиливалось состояние радости и становилось спокойнее в мыслях.

По пути Невзоров захотел искупаться, его подождали. Потом, едва двинулись, пожаловался на самочувствие, нездоровилось. Наконец присел и отказался продолжать прогулку, сказал, что передохнет и вернется обратно. Признался — болит живот немного. Его немедленно принялись лечить утешениями, советами, напоминаниями не есть много фруктов и овощей, вообще осторожно есть их — все наверняка от этого. И вызвали «скорую» — ему становилось хуже.

Вскоре его увезли.

…Выяснилось с ним утром: приступ аппендицита, и уже сделали операцию.

Галина Ивановна до обеда просидела в комнате и пыталась читать. С утра погода портилась. Те облака, что висели в поднебесье, словно спускались, с ними и небо опустилось, надвинулось и придавило землю. Прохладнее как будто не стало, а явно поскучнело в природе, и совершенно не хотелось купаться. Всем этим и оправдывалась Галина Ивановна, отказывалась, если ее пытались вытянуть на улицу.

Чтение не шло, но она не оставляла книгу, потому что была она для нее тем занятием, к которому прибегают — каждый на свою привычку,◦— чтобы сосредоточиться на собственных мыслях.

Из памяти поднимались картины, обрывки и осколки, а иногда только след их, и по ним она восстанавливала прожитое, самые недавние годы, и разыскивала там наиболее приметное, светлое. Сравнивала с последними днями здесь, и сравнения, большей частью, получались не в пользу прошлого. И тогда на прошлом отпечатывались неясные вопросы, чередой — один, другой, третий, они что-то значили. Пожалуй, тревожное.

Она отбрасывала их сердито: что же — замуж вышла не по любви? В семье счастья не было? И вообще у нее ничего хорошего не было? Нет, это смешно! Она находила эти сравнения глупыми и решительней противилась. И не могла совладать с собой — все начиналось сначала.

Смешно и глупо.

Перед самым обедом прибежала Настасья.

—◦Все сидите? А завтра будет дождь.

—◦Потому что сижу?

—◦Тучи.

Галина Ивановна глянула в окно. Тучи.

—◦Слышала радио: переменная без осадков.

Она положила книгу и вслед за соседкой принялась переодеваться к обеду.