Кажется, я что-то упустила из вида…

Чувства и ощущения сказали мозгу заткнуться и перестать терзать измученное существо, то есть меня, сомнениями, так что вскоре я упала в теплую и нежную пелену, и оказалась в знакомом городе мечты футуристического художника…

Я иду по нежно-серому асфальту и напеваю песенку. Почему-то у меня другое мироощущение и я знаю, что все вокруг — правда. И дома, серой лентой устремляющиеся ввысь, и мужчина, идущий мне на встречу.

Сердце радостно заходится в стуке: Амбруаз. Только у него волосы короче, чем обычно, и сейчас больше похожи на земное каре. А еще он моложе и… веселее.

Он хватает меня за руку, дергает вверх, и мы взлетаем.

Это так неожиданно!

Ветер ударяет в лицо, мы стремительно несемся вверх, вперед, в манящие дали. И все было бы хорошо, но мне нечем дышать. Я дергаю рукой, чтобы подать знак Амбруазу, но мы несемся дальше, вверх, в темно-синие облака, подальше от серого города и ненужных оков. Дыхание приходит в норму, и я наслаждаюсь полетом.

— Не знала, что ты умеешь летать, — восхищенно шепчу я, но он слышит.

Смеется. Просто, заразительно так, что становится легко на душе.

— Ты какой-то странный сегодня.

У него озорные глаза и сумасшедшая улыбка. Почему-то тянет улыбнуться в ответ и вздохнуть полной грудью.

И тут я понимаю, в чем странность.

Он слишком легкий и податливый, чтобы быть настоящим Амбруазом.

Я замираю, и, чуть приоткрыв рот, внимательно рассматриваю спутника.

Улыбка медленно сползает с его лица, и уже серьезным голосом он спрашивает:

— Увидела?

Медленно киваю.

— Можно открыться?

Сердце замирает от предчувствия чего-то жуткого. Это жуткое разрастается в груди, как сорняк, и удушающе хватает за горло. Но голова делает кивок, и вот я уже затихаю, стараясь не дышать и не пропустить главное…

Он хватает меня за вторую руку и кружит.

Вдалеке садится солнце. Кажется, осень сейчас ранняя, потому что оранжево-золотые всполохи еще видны на темно-синем небе.

— Ам-бру-аз, — пытаюсь остановить его, но он кружит, кружит, не останавливаясь, и в этом вихре красок мне кажется, я что-то замечаю.

Другие черты, другое лицо. А может, это и не лицо, а всего лишь тигриная морда…

Испуганно охаю и отпускаю руки. Ракетой, бомбочкой, калошкой — я лечу вниз. Ветер свищет в ушах, коса неприятно трясется где-то рядом.

Амбруаз с лицом того самого Амбруаза, которого я знаю, разочарованно вздыхает. Он не пытается меня поймать, а просто смотрит, как я падаю.

И, что удивительно, меня не волнует, что происходит со мной, что будет дальше, потому что в этот момент я вижу только его глаза — уставшие и печальные, будто вынесшие и пережившие всю печаль мира…

— Какого лешего?…

Я просыпаюсь и лихорадочно пытаюсь понять, что это было. Вокруг — сонная тишина и ночь. С диванов доносится храп, а с пола у ванны — бульканье.

Рука самопроизвольно тянется к рюкзаку. Не открывая, щупаю портрет. На месте. Хорошо.

Но почему, почему я второй раз вижу во сне Амбруаза? Я не загадывала желание увидеть жениха на новом месте, и беседки, навевающей воспоминания или ложные фантазии, рядом нет.

Приснится такое — матрасом не отмахаешься.

Амбруаз — слишком таинственная и сильная личность, чтобы испытывать к нему что-нибудь. Это — бесполезно. Зачем ему я? А разбитое сердце — совсем не тот сувенир, который хочу привезти из Франции.

Я тихонько встала, чтобы не разбудить всю эту братию, и направилась на кухню. Попью водички, авось бешено стучащее сердце успокоится, и дальше мне приснится что-нибудь по-настоящему романтичное.

Но не успела я взять стакан, как сзади послышалось едва слышное шебуршание.

Я дернулась с графином и чуть не облила себя с ног до головы.

— Ты поедешь завтра голой? — Эрл стоял под шторкой.

Его глаза, итак через чур зеленые, отсвечивали не хуже фонариков, и почему-то сейчас, в тишине спящего дома, мне сделалось страшно.

Ведь я, по большому счету, совсем не знаю это существо. И мне совершенно не понять его целей и желаний: если он может так много, почему занимается такой ерундой — охраняет невзрачную меня.

— Вот что мне в тебе нравится, — Эрл прошествовал внутрь кухоньки, — это самокритичность. Приятно послушать. Моей расе это не свойственно.

— Почему?

Как завороженная, я смотрела в эти огромные изумруды и млела: как далекие звезды из далекой галактики они мерцали, звали навстречу приключениям и любви.

— Для тебя так важно любить?

— Это тоже не свойственно вашей расе? — как под гипнозом произнесла я, и только потом спохватилась, ЧТО я сказала.

Кровь прилила к щекам и я замахала руками, опять чуть не облив себя водой.

— Я не имела в виду…

— Да понял, — Эрл внезапно обхватил мою талию хвостом, — У нас все немножко по-другому, и как такового понятия любви нет.

— Вообще?

Он кивнул.

— Но как вы?…

— Почкованием.

Я рассмеялась, как забавной шутке. Но наткнувшись на полный серьезности взгляд, замолчала, обдумывая.

У них действительно нет секса? А как же тогда?…

— Поэтому мы и любим ходить по мирам. Даже такая форма дает многое. Интересные ощущения, новые мысли, запахи, вкусы…Иногда.

— Так ты уходил охотиться за тигрицами? — выпалила я, а потом покраснела: да о чем я тут ночью веду беседы?! Стыд, да срам!

— Я и покушал, и энергии набрался. А вообще, это две связанные между собой вещи, — он хмыкнул, — А ты чего не спишь? Королевские условия — в опочивальне, да два рыцаря рядом, один другого краше…

Мне послышалось, или кто-то опять насмехается?

— С тех пор, как мы повстречались, меня терзают кошмары, — я стряхиваю хвост, — держи свои конечности при себе.

Попила воды и вернулась обратно к кровати. Как выяснилось, не одна.

— А ты не хочешь прогуляться?

— Шутишь? Ночь полночь… — я плюхнулась в кровать и натянула одеяло до подбородка, — Да и холодно.

— А если это — другой мир?

— Прикалываешься?

— К чему?

Внезапно Эрл залез ко мне на кровать и лег рядом.

Я обалдела. Это что за вольности такие!

— Эй ты, кошара, а ну пошел вон.

— Не пойду, — нарочито широко зевнул тигр и всем своим видом дал понять, что будет здесь спать.

Нет, я понимаю, что он меня охраняет, и в некотором смысле, так я буду в полной безопасности, но этичность и мораль еще никто не отменял. Да еще и тигр — говорящий, а значит, вполне сознательное существо мужского пола…

— Тогда я… Я…

Стряхнуть с покрывала, как маминого Мурзика, не получилось. Но и спать рядом… Это — немыслимо, все мое естество противится такому вторжению.

— Тогда я уйду!

— И куда же? — Эрл демонстративно развалился вдоль кровати.

Дразнится еще, полосатый!

— В ванную! — я быстро подцепила тапки и с гордым видом удалилась.

В след донеслось противное хихиканье, и я, только что не пышущая от гнева, резко впрыгнула в ванную комнату.

По другим он мирам собрался, вот наглец! Лишь бы мозги запорошить, негодяй.

Ладно уж. Помоюсь, раз уж пришла. Пусть его совесть мучает, если она у него есть. Я защелкнула дверь и, сбросив ночнушку, отодвинула шторку ванной.

Прямо на меня, не мигая, смотрели черные глаза, и тонкие губы растягивались в гаденькую ухмылку.

Я не успела даже открыть рот и крикнуть, как Монгол схватил за руку и утянул в портал.