Этот канал, начинаясь в промежутке между озерами Балатон и Веленце, недалеко от Секешфехервара, тянется затем на юг, почти параллельно Дунаю. Надо было приложить все силы, чтобы остановить наступающих на этом рубеже, и в ночь на 19 января наша войска взорвали мосты на канале Шарвив. Но, несмотря на огонь советской артиллерии, противник сумел за ночь навести несколько переправ и к утру форсировал канал. Наращивая удар, враг двигался к Дунаю.

С началом третьего контрудара гитлеровцев я получил приказ командующего фронтом маршала Ф. И. Толбухина передать 3-ю гвардейскую мехбригаду в подчинение командующему 46-й армией, а остальные части корпуса поступали на усиление 4-й гвардейской армии.

Итак, части корпуса оказались разбросанными по всему плацдарму и находились в эти трудные дни на наиболее ответственных участках переднего края. 1-го гвардейскую мехбригаду развернули фронтом — на восток в районе Пать, Торбадь, Херцечхалом; немцы в Буде зашевелились (Пешт к этому времени уже был занят советскими войсками), и нужно было ожидать ах попыток вырваться из кольца в направлении на Бичке: здесь им было ближе всего до деблокирующей группировки, 2-я мехбригада и самоходные полки закрепились на линии Барачка, господский двор Петтэнд, прикрывая подступы к Будапешту с юга, 3-я продолжала оборонять свои позиции в Бичке. 9-я гвардейская Запорожская танковая бригада и 382-й гвардейский самоходно-артиллерийский полк сдерживали натиск 3-го танкового корпуса врага севернее Секешфехервара; на этом участке противник нанес вспомогательный удар, чтобы сковать наши силы и не допустить их переброски на направление, где наступал эсэсовский генерал Гилле.

С 18 по 27 января, в течение которых продолжалось третье контрнастуеление фашистов, я почти беспрерывно ездил по хорошим венгерским дорогам из одной части корпуса в другую. Несмотря на разбросанность бригад и полков по большому фронту, мне удавалось следить за их действиями и направлять их главным образом через офицеров связи, которые появлялись в оперативной группе штаба корпуса через каждые полчаса-час.

Во второй половине января 1-й гвардейский мехкорпус был уже не тем полнокровным соединением, каким он прибыл в Венгрию, но гвардейцы бились по-гвардейски, и, хотя их ряды поредели, боевое мастерство бойцов и офицеров значительно возросло. Суровая действительность заставляла нас побеждать не числом, а умением.

В один из дней отражения немецкого контрудара, вернее, это было к вечеру, когда активность противника пошла на убыль, мне доложили о героизме и высочайшем воинском мастерстве одного из танковых экипажей.

Экипаж парторга 1-й танковой роты 18-го гвардейского танкового полка гвардии старшины Павла Воронина простоял в засаде всю ночь. Засада была устроена на опушке небольшой рощицы, метрах в ста от проселочной дороги, которая вела в господский двор Агг-Сеонтпетер и дальше в тылы 1-й мехбригады. Впереди не было даже пехоты.

Противник появился под утро, в шестом часу. Немецкие танки в предрассветном сумраке заметил механик-водитель И. Кобяков. Воронин открыл люк, присмотрелся: шесть «тигров» шли колонной, соблюдая между собой небольшую дистанцию.

— По замыкающему, а потом по головному? — спросил командира стрелок Семенов.

— А потом?

— Будет видно, — сказал Семенов.

— Можем и не увидеть, — в раздумье буркнул Воронин. Он хорошо понимал, что, как только танк себя обнаружит, по нему ударят сразу четыре, а то и пять танковых орудий врага. Экипаж будет уничтожен, а немецкие танки пройдут в тыл бригады.

— Колонну пропустим, — решил он.

На небольшой скорости «тигры» прошли мимо рощицы по проселку.

— Давай, Кобяков, — приказал Воронин механику-водителю, — пристраивайся им в хвост!

Танк вышел из укрытия и двинулся вслед за вражеской колонной метрах в двухстах. Приоткрыв люк (смотровые приборы залепляло снегом), Воронин внимательно наблюдал за противником.

Командиру орудия Воронин приказал зарядить пушку бронебойным снарядом, но не стрелять: он ждал, когда фашисты пройдут поворот дороги и все, как один, подставят свои борта под удар.

Неприятельские танки стали поворачивать налево, и вскоре все вытянулись в цепочку. Тут Воронину удалось разглядеть в бинокль, что два из шести танков были макетами, которые на салазках тянули первый и пятый танки. Хитрость эта преследовала двоякую цель: во-первых, создавалось впечатление, что группа сильнее, чем на самом деле, а во-вторых, деревянные макеты могли бы отвлечь на себя огонь наших орудий, что дало бы экипажам настоящих танков выигрыш во времени. Главное — последний танк был макетом: зная тактику советских танкистов и артиллеристов, противник рассчитывал, что первые выстрелы наших огневых средств будут нацелены в него.

— Второй и последний — макеты, — коротко сообщил Воронин командиру орудия. — Дай-ка, Ваня!

Танк на несколько секунд остановился, Воронин поправил наводку и нажал электроспуск. Снаряд ударил в моторную группу предпоследнего «тигра». Взлетело пламя разрыва, танк загорелся. Теперь — по головному!

Горели ведущий танк и замыкающий. В колонне возникло замешательство. Два танка, шедшие в середине колонны и оказавшиеся в ловушке, сползли с дороги и стали уходить по снежной целине. Пока они разворачивались, наугад стреляя в сторону советской машины, Воронин двумя выстрелами зажег один из них. Спасся только один «тигр» — отвернув орудие к корме, он уходил на полном газу. Воронин к этому времени завел свой танк за одну из горящих машин врага, и пушка уходящего тигра не была для него опасна.

Четыре дня и четыре ночи отважно сражался в районе Агг-Сеонтпетер 18-й гвардейский танковый полк под командованием гвардии подполковника И. У. Лещенко. В день противник предпринимал по шесть — восемь атак. К третьему дню боев в полку оставалось 16 танков. На рассвете третьего дня 12 немецких боевых машин обошли полк с тыла, уничтожили полковую радиостанцию и легковую машину подполковника Лещенко. Командир полка развернул против атакующего противника три своих танка, и они подбили два «тигра» и две самоходно-артиллерийские установки врага. Остальные отошли. Днем противник обстреливал позиции полка из орудий, но танковых атак не предпринимал. Как только спустилась ночь, на полк пошли 20 фашистских боевых машин. В этом тяжелейшем бою враг потерял девять танков, у Лещенко же осталось всего два.

Оставшиеся в живых автоматчики и танкисты собрались в большом каменном сарае и под прикрытием двух танков заняли круговую оборону. В полдень четвертого дня гвардейцы заметили немецких солдат, которые под прикрытием двух танков ползли к сараю — их было человек 50. Лещенко правильно оценил обстановку — удержать сарай горстке советских бойцов не удалось бы. Приказав танкистам бить по вражеским машинам, Лещенко собрал свою группу у дверей и крикнул:

— Вперед!

Молниеносная контратака оказалась чрезвычайно успешной — гитлеровцы растерялись. Часть наступавших была убита, а 27 солдат противника были захвачены в плен. Лещенко потерял убитым только одного человека — погиб командир танка лейтенант Андрианов.

Настала пятая ночь. У Лещенко оставался один танк. К счастью, вечером, уже в темноте, артиллеристы из соседней части (не нашего корпуса) подтянули к сараю три 76-мм орудия.

Около полуночи разведчики доложили командиру полка, что в 400 метрах справа развернулись 22 немецких танка, а самоходная установка очень тихо без огней подбирается к единственному танку, намереваясь поразить его сбоку в борт. Ночь была очень темной, и Лещенко даже не поверил своим разведчикам:

— Вам что-то померещилось, ребята. Ночь — глаз коли, как она пройдет.

Однако разведка не ошиблась.

Подпустив самоходку на 100 метров, по ней ударили одновременно танк и одно орудие. Подбитая самоходка остановилась, экипаж, видимо, погиб.

Неприятельские танки, тихо урча моторами, стали подбираться к самоходке. Впереди двигался тягач.

— Сейчас утянут, товарищ подполковник, — сказал Лещенко кто-то из танкистов.

По приказу командира полка один из автоматчиков подкрался к тягачу и подорвал его гранатой. В темноте завязался скоротечный бой, и гитлеровцы отошли.

— Что-то уж больно дорога им эта самоходка, — сказал Лещенко. — Надо бы ее утянуть. Кто хочет взять самоходку?

Добровольцев оказалось больше, чем нужно. Отобранные подполковником сели в тягач, который был у артиллеристов, и подобрались к самоходке. Гвардейцы утянули самоходную установку из-под носа у 20 фашистских танков.

Не напрасно гитлеровцы так беспокоились за эту машину — она была оборудована прибором ночного видения, который тогда еще только испытывался и тоже был важным военным секретом противника.

Утром следующего дня в полк вернулись из ремонта 14 танков, но и противник удвоил свои силы. Утром гитлеровцы обошли полк с фланга и прижали его к каналу Шарвиз. Мост через канал был наполовину разрушен. Фашистские танки перестраивались, готовясь стремительным ударом сбросить гвардейцев в Шарвиз. Лещенко мгновенно оценил обстановку — полк оказался в западне, надо было уходить за канал.

Первым, рискуя свалиться в воды канала, переправился на другой берег танк Воронина. Гвардии старшина еще раз продемонстрировал хладнокровие, выдержку, высокое воинское умение. Его танк развернулся за каналом и начал обстреливать боевые машины неприятеля. Те отошли. Один за другим наши танки проходили по мосту, который в любой момент мог рухнуть под их тяжестью, и занимали оборону рядом с экипажем Воронина.

Лещенко прибыл в Мартонвашар, где тогда находился штаб корпуса, и передал мне снятый с немецкой самоходки прибор ночного видения. Лицо у него было серое, докладывал он покачиваясь. Я решил, что полк погиб и только один командир спасся. Я прервал его рапорт: