– Как скажете, мой друг, – голос Дениса вновь переменился.

Он принялся осторожно перебирать карты. Лицо Стахова также изменилось, обычное добродушие исчезло уступив место сосредоточенному напряжению.

Он сделал расклад. Я не понимаю комбинации гаданий, поэтому не сумел понять, какое грядущее выпало Типанскому.

– Это не дорога! – воскликнула одна из дам, указывая на черный туз в центре расклада.

– Это смерть! – ахнула одна из барышень, изящно пошатнувшись подле стоящего рядом юнца, который, краснея, осторожно поддержал ее.

– Что за шутки!? – побледнев, воскликнул Типанский.

– Простите, я ошибся и извлек не ту карту. Надобно было вот эту… – виновато произнес Стахов.

Я поймал его взор, в котором не было ни следа беспокойства и раскаяния. Глаза смеялись. Картежник с трудом сдерживал серьезное выражение лица.

– По вашему раскладу мне суждено скоро умереть? – Типанский был готов схватить соперника за грудки сюртука. – Ваши выходки перешли все грани приличия!

– Вы взволнованы? – усмехнулся Денис. – Кажется, вы называли мои утверждения глупостями. Тогда в чем причина вашего беспокойства? Ведь по вашему мнению я всего лишь шут.

Типанский отступил на шаг.

– Вы обречены, – произнес Стахов бесстрастно. – Вам осталось три дня…

– Не может быть? – пробормотал Типанский, – Нет-нет… Вздор! Ваши бессовестные шутки!

– Шутки? Возможно, возможно, – улыбнулся Денис.

– Неужели меня ждут смерть? – прошептал несчастный. – Александра, скажите, вы видите мою смерть?

Он попытался говорить иронично, но дрожь в голосе предательски выдавало волнение. Типанский направился к Аликс, но я преградил ему путь.

– Уходим, умоляю, – шепнула мне взволнованная Ольга. – Этот человек сошел с ума!

Предложение оказалось разумным, и мы спешно покинули гостеприимный дом.

Когда мы сели в коляску, Аликс облегченно вздохнуло.

– Очень странно, – пробормотала она.

– Ты видела смерть Типанского? – забеспокоилась Ольга. – Мне его судьба безразлична, пусть провалится в Ад!

Аликс пожала плечами.

– Будто какая-то тень появилась над картами, – произнесла она, – эта тень теперь следует за Типанским. Тень печальных событий, которые вторглись в жизнь этого человека благодаря картам…

– Думаю, наш новоявленный гадатель проделал все специально, – предположила Ольга, – но зачем в обществе?

– Человек должен высказать свое желание гадателю при свидетелях, – предположила Аликс. – Но он говорил об отъезде в имение, а Стахов нагадал смерть…

– В имении Типанского фамильный склеп, поэтому после смерти он, действительно, уедет туда. Обмана никакого нет… – задумался я.

Какая мрачная ирония. Стахов всегда любил подшутить, но на сей раз шутка оказалась зловещей.

Наконец-то настало время встречи с Бобровским, который, сославшись на занятость, дважды переносил нашу беседу. Внешне он представлял тот самый типаж мужчин, который нравится большинству женщин нашего времени. Изящен, любезен, способен поддержать разговор на интересные барышням темы.

Держался он спокойно и приветливо, будто я прибыл к нему с дружеским визитом.

Бобровский первым нарушил молчание.

– Мне жаль бедняжку, но мне не в чем себя упрекнуть… Клянусь, Коко не из тех, кто даже помышляет о самоубийстве. В ней было столько огня!

Собеседник невольно улыбнулся, поддавшись воспоминаниям. Будь на моем месте строгий моралист, не избежать бы Бобровскому упреков в непристойности.

– Говорят, Коко убили, – продолжал он, – уверен, что это наиболее верное объяснение ее гибели… Милашка была слишком любознательна… А высший свет жесток и не любит любопытных…

Он покачал головой.

– Самоубийство от несчастной любви и ревности! – иронично передразнил Бобровский, – Замечу, именно мне приходилось страдать от ревности! Милашку Коко преследовали куда более знатные и богаты поклонники. Самоубийство по моей вине! Вздор! В свете решили, что она мечтала о замужестве со мною. Ах-ха! Только глупец мог пусть этот слух.

Бобровский расхохотался.

Кажется, я проникся пониманием к чувствам Ростоцкого. Не хотелось бы увидеть подобного человека среди новоявленных родственников. Бобровский не производил впечатления человека, питающего искренние чувства к барышне Климентине.

– Но в Коко было столько огня! – повторил он, с блаженной улыбкой погружаясь в воспоминания.

– Когда вы видели Коко последний раз?

Светский гуляка задумался, скорчив гримасу размышления.

– Больше чем за месяц до смерти…

– Неужели? А по моим сведениям… – начал я.

Бобровский вздрогнул.

– Простите, – перебил он, – Моя невеста уверена, что после знакомства с нею я прекратил всяческое общение с Коко. Мне бы не хотелось компрометировать себя в глазах невесты.

– Знатной невесты, – поправил я.

– Очаровательной невесты, – возразил он спешно, – наследство меня не интересует, моего состояния достаточно. Иначе бы старик Ростоцкий не согласился бы на помолвку. Я искренне готов связать с этой барышней жизнь…

– Однако вы не пренебрегли обществом особы с репутацией куртизанки…

– Ох, Вербин, не знал, что вы любитель читать ханжеские морали.

– Вам повезло, что невеста верит любому вашему вздору.

Собеседник поморщился. Положив руку на сердце, он произнес.

– Возможно, и я поверю любому вздору, который расскажет мне она. Причина в нашей вере друг другу – это глубокие искренние чувства… Ради мадемуазель Климентины я готов изменить свою жизнь, отказавшись от пороков общества.

– Хотелось бы верить вашим словам.

– Простите, но мне непонятна причина вашего участии в судьбе моей невесты. Неужто ее брат представил меня вам как чудовище? Уверяю вас, его страхи преувеличены, но вполне простительны. Всякий любящий брат обеспокоен участью сестры.

– Полагаю, нам лучше оставить обсуждение чувств Сергея Ростоцкого, – прервал я.

– Да, вы правы… Не судите меня строго, я никогда не скрывал своих пороков. Пусть прозвучит несколько странно, но это делает мне честь. Взгляните на ханжу Типанского. Вот уж кто поистине недостойно обращается со знатными дамами, добиваясь их благосклонности под видом целомудренной дружбы, а сам в это время развлекается с самыми распутными куртизанками Петербурга.

Насколько я был далек от светских сплетен, но подобное мнение о Типанском мне слышать довелось. Бедняжка мадемуазель Адель, доводы Ольги тут бесполезны, остается только понадеяться на настойчивость Стахова.

– Да-да, Типанский, – задумчиво произнес Бобровский, – он весьма рьяно соперничал со мною за внимание Коко. Но он пытался сохранить свои порывы в тайне, а я честно не скрывал своих намерений. Мерзкое ханжество, не так ли?

На сей раз я был согласен с собеседником.

– Вы правы, – ответил я, – ханжество…

– Жаль наивных дам и барышень, – вздохнул Бобровский, – ведь любую правду о Типанском они назовут клеветою… Слыхал, Стахов здорово напугал нашего друга. Сгораю от любопытства, чем закончиться эта шутка. Вдруг и вправду Типанский прикажет долго жить? Последнее время я стал серьезнее относится к мистическим явлениям…

– Разумно, – кратко ответил я.

Далее Бобровский попытался расположить меня к дружеской отвлеченной беседе, но найти общих тем нам не удалось. Вскоре я простился с ним.

Не было никаких оснований верить словам Бобровского относительно чувств к Климентине. Однако его опровержение версии самоубийства Коко прозвучали вполне правдоподобно. Молодая особа такого характера не стала бы печалиться о разлуке со столь ничтожным человеком. Хотя любовь иногда способна затмить даже самый расчетливый рассудок.

Например, мадемуазель Адель… Типанский добивался расположения Коко? Разумеется, у Бобровского были причины бросить подозрение на Типанского. Но не думаю, что это клевета. Впрочем, слухи легко проверить.

Ранним утром, когда Петербург еще не проснулся, я решилась пройтись по улочкам. Недалеко от нашего дома располагалась квартира княгини Голициной, снискавшей славу зловещей Пиковой дамы[4].