Ионел Теодоряну ПЕРВОЕ МАРТА

— Вставайте, сони, весна пришла! — будит их голос мамы.

В печи уютно потрескивает огонь.

Мама склоняется над кроватями детей. От неё пахнет утренней свежестью, словно окно распахнули; верно, она только что со двора — кормила крошками воробьёв.

— Скорее, вас ждёт весна.

Дети моргают, зевают, потягиваются. Они ещё не проснулись. Но весть, которую принесла мама, наполняет их ликованием. Они вскакивают с постелей, набрасывают толстые пикейные халаты, суют ноги в тапочки, потом снова по очереди зевают и потягиваются, откинув назад головы, и кажется, будто сон у них за спиной, точно капюшон, который едва успели откинуть.

Мама ведёт их в столовую, где на столе уже поёт самовар. Она смотрит на детей, улыбается и прячет за спиной руки.

— А теперь будем тянуть на счастье.

Что же это прячет мама?

Дети смотрят друг на друга. Они знают: сегодня не день рождения, не рождество, не Новый год — эти праздники уже давно позади и их придётся ждать ещё долго-долго. Так что же? Со двора доносится воробьиный гвалт. Воробышки сгрудились на карнизе и галдят, как младшие классы на перемене.

Дети вопросительно смотрят на мать. Та в ответ хитро улыбается.

Потом она спрашивает:

— Кому мизинец левой руки?

— Мне, — отвечает младший, протягивая руку.

Левая мамина рука медленно высовывается из-за спины. На её мизинце на красно-белом шнурке покачивается марцишор.

— Марцишор! Марцишор! — распевает младший, прыгая на одной ножке.

— Это свинка, — говорит мама.

— Она серебряная?

— Конечно, серебряная. Ну, а теперь, кому правый мизинец?

— Мне! — кричит средний.

И получает уточку, тоже серебряную. А старшему достаётся лягушка.

Глаза у всех троих светятся счастьем. Ещё бы! Шнурок сплетён из белой и красной шёлковых нитей, на концах — пушистые кисточки, белая и красная. А свинка, лягушка и уточка такие маленькие! Мама отдала им коробочки из-под марцишоров. Теперь у каждого зверя свой домик из глянцевого картона с подстилкой из цветной ваты.

Мама надела им марцишоры на шею, и весёлая процессия вошла в столовую, где их ожидал самовар, горячее молоко и рогалики с маслом и мёдом.

Дети жуют рогалики, запивают сладким чаем, но глаза их то и дело устремляются вниз, на марцишоры.

— Ты — свинка, я — утка, а мама — лягушка, — говорит старший.

— И все мы серебряные!

— Мама, а зачем дарят марцишоры?

— Так уж у нас повелось отмечать приход весны.

— Значит, сегодня пришла весна?

— Конечно, ведь сегодня первое марта.

— И зимы больше нет?

Мама кивает головой:

— Зима кончилась.

— Ура! — кричат дети.

Сегодня они умылись и оделись гораздо быстрее, чем обычно. Ведь на дворе их ждёт весна. Долой шубы и валенки, долой рукавицы. Да здравствуют свинка, лягушка и уточка!

Дети готовы уже бежать во двор, но голос матери настигает их у дверей:

— А шубы?!

— Ведь весна, мамочка!

Но мама решительно преграждает им путь:

— А ну-ка, быстро! Надевайте шубы, шапки, валенки и рукавицы!

— Но ведь…

— Поглядите-ка на улицу!

Мамин палец указывает на окно. Дети по очереди прижимаются носами к запотевшему стеклу.

Большой сугроб так никуда и не ушёл со двора. Он стоит, как стоял всю зиму, — так стоят волы, которые привозят из деревни дрова и кукурузу: «Но! Трогай!»

— Мама, но ведь ты же сама сказала, что пришла весна!

— Да, по календарю, но на дворе пока ещё зима.

Губы у ребят надуваются, ноги тяжелеют, они мрачно переглядываются и прячут свои марцишоры.

— Что вы? Может, раздумали идти гулять?

Раздумали.

Ребята сидят на ковре, спиною к окнам, и смотрят на огонь.

Календарь на стене показывает: первое марта. Что ж ты обманываешь?

Мама не видит, как лист календаря летит в печь и наказан золотыми саблями пламени.