На склонившейся над родничком лиственнице дремали три кедровки. Они давно поняли, что всякая суета сейчас ни к чему, медведя от мальмы им не прогнать, нужно ждать, когда он уберется сам. Четвертая же, по-видимому самая молодая, не хотела терпеть такую несправедливость, она прыгала вокруг зверя и орала, словно ее режут. Откуда ни возьмись прилетела еще одна кедровка. По пути она заметила меня и сообщила об этом собравшимся вокруг медведя кедровкам. Медведь прекратил жевать и подозрительно уставился в мою сторону. Я стоял не шевелясь, из-за веток выглядывали только плечо и часть головы, но он негромко рявкнул, повернулся и исчез за деревьями.

Я тоже не стал искушать судьбу, подхватил свои вещи и заторопился домой.

Оказывается, у меня были гости. На столе появились четыре буханки хлеба, три больших луковицы и десяток батареек. Я сходил к дороге, нашел там свежие следы рыбинспекторского «Урала» и понял, что приезжал Бобков. Сначала я обрадовался, что не встретился с ним. Бобков верит мне и помогает, как может, а я браконьерничаю. В его присутствии мне неловко. Но уже через пять минут я пожалел о несостоявшемся свидании. Вот-вот на своем «Кальмаре» появится Мамашкин, и мне нужно бы знать, где в это время будет Бобков? Сварили бы ухи, посидели за бутылкой водки, глядишь, все стало бы ясно.

Обработку рыбы решил отложить на вечер. Теперь у меня есть батарейки, организую свет и спокойно приведу все в порядок, а может, к тому времени появятся Мамашкин с Федором.

Кое-как подогрел тушенку, вскипятил чай и снова к скалам. Сегодня мальма клюет как приговоренная. Уже отнес в тайгу три сумки, а она идет и идет. Особенно хорошо клюет у скал. Я облюбовал два уловистых плеса и носился от одного к другому, рискуя в любую минуту оказаться в воде. Вокруг скал обходить далеко, к тому же там полно бурелома, и я пробираюсь по карнизу. Он донельзя узкий и скошен в сторону Чилганьи, а здесь еще вчерашний снег. Ставишь ногу и не знаешь, задержится она на камне или поедет в воду? Правда, в двух местах карниз выходит на широкие площадки, и с них можно подняться на террасу, но рыбачить там опасно: напротив из воды выглядывают принесенные половодьем ивы, и я не хотел рисковать уловистыми блеснами…

Неожиданно через шум воды до меня донесся вертолетный гул. Сначала вертолет летел сравнительно высоко, затем скользнул вниз и поплыл над самыми деревьями.

«Рыбнадзор, — подумал я, — куда затаиться?» У меня почти полная сумка рыбы, да и остальная спрятана не очень. Оставляю все на берегу, в несколько прыжков огибаю скальный выступ и торопливо карабкаюсь наверх. Метрах в тридцати надо мной нависли толстые лиственницы, под ними можно спрятаться.

Вертолет вильнул в сторону и принялся описывать там круги. Покружившись, он направился к скалам. Я уже влез наверх, спрятался за лиственничный ствол и, чуть высунув голову, следил за вертолетом. А тот наплыл на меня, огромный, тяжелый, утопил в своем грохоте и, казалось, коснулся гонимым от винтов ветром. Я хорошо разглядел лица за стеклами кабины. Вертолет неторопливо сместился к другому берегу Чилганьи и завис. Тотчас дверца открылась, в проеме показался человек и исчез, дверца стала на свое место, но уже наполовину укороченная. В проеме забелели лица, вертолет качнулся и поплыл над растущими по ту сторону Чилганьи тальниками. Он шел все быстрее, и вдруг на белеющую вдоль реки галечную косу выскочил лось, промчался по приплеску и исчез в кустарнике.

Без всякого сомнения — шла охота. Вертолет то проваливался вниз, то снова взмывал над деревьями, то летел, прижимаясь к вершинам. В последний раз он вынырнул уже километрах в трех от скал. Под его округлым брюхом покачивался какой-то предмет. Присмотревшись, я понял, что это прицепленный к внешней подвеске лось. Вертолет пересек долину, сделал круг над сопкой с тригонометрическим знаком и сел.

Я спустился, забрал сумку с рыбой, спиннинг и направился домой. До вечера можно было неплохо порыбачить, но у меня вдруг пропало настроение. Все время казалось, что это был тот самый знакомый лось с травинками на рогах. Как же он не ушел? Переплыл бы реку и под скалы. А может, мне не нужно было прятаться, они бы его не тронули.

Первый карниз я прошел сравнительно легко, уже появился опыт лазания по скалам, да и сами скалы успели просохнуть, и подошвы сапог словно прикипали к камню. Второй карниз был шире первого и всего лишь чуть наклонен к воде, я шел по нему и поглядывал в сторону сопки, на которой сидел вертолет. Конечно, на вертолете был номер, я мог его запомнить, когда тот кружил над головой, но как-то не удосужился. Помню только, что среди цифр был нуль и, кажется, единица. Может, вертолет, возвращаясь, снова полетит в мою сторону и я смогу разглядеть все получше.

Раздавшееся впереди негромкое рычание сыпануло мне за спину горсть мурашек и сделало ватными ноги. В каких-то пяти шагах от меня, под скалой, за которой начиналась вторая площадка, стоял знакомый мне медведь и недобро глядел в мою сторону. Я откачнулся и инстинктивно выставил спиннинг перед собой. Это движение рассердило медведя, он рявкнул громче, царапнул гранитный выступ и поднялся на задние лапы. Хорошо вижу стекающие с его рта слюни, вымазанное грязью плечо и потертость под мышками. Рот у медведя открыт, над вывернутой нижней губой желтые, покрытые черными пятнами зубы, нос сердито сморщен.

Справа от меня скала, слева бурлит зажатая гранитом Чилганья. Ни развернуться, ни отступить в сторону, хоть прыгай в воду. Нельзя и стоять, ожидая нападения зверя.

Медведь рычит все громче. Наверное, его злит сверкающий металлическими кольцами спиннинг. Рискуя свалиться в Чилганью, делаю шаг назад, как можно осторожнее опускаю руку со спиннингом и пытаюсь прислонить его к скале, но мой спиннинг, царапнув проволочными кольцами по камням, скользнул в воду. Наверное, в обычных условиях я успел бы подхватить его, сейчас же медведь сторожит каждое мое движение, и мне остается только проводить снасть взглядом.

Медведь, порыкивая, опустился на четвереньки, чуть отступил назад и оказался на площадке. Там рявкнул в последний раз и, поминутно оглядываясь, полез вверх по крутому склону.

Как все нелепо вышло. Еще бы с недельку хорошей рыбалки, и можно ставить точку. Теперь таких денег не собрать. Вот тебе и «Кенон». Да шут с ним, куплю обыкновенное фоторужье и буду щелкать в свое удовольствие. В крайнем случае, можно подождать до весны. Если удастся откладывать с каждой зарплаты хотя бы сотню, соберу запросто. Сейчас у меня около восьми банок икры, налажу удочку и до конца нереста заготовлю столько же. Это почти четыреста рублей, да еще триста займу, и, пожалуй, хватит.

Откладываю «Огонек» в сторону, какое-то время гляжу на стоящую у палатки удочку, затем решаю:

— К черту! Зачем тянуть резину? Какая, собственно говоря, мальме разница, как ее поймают — на удочку или «мордой»? Не посплю пару ночей, и привет. Разломаю, выброшу в Чилганью, чтобы и памяти не осталось.

Снимаю натянутую вокруг стана веревку и, прихватив топор, бреду через перекат. Сегодня настрою «морду» и за одну ночь возьму столько мальмы, сколько удочкой не поймать и за месяц.

Мною овладела злая решимость. Имею я право поймать сотню-другую рыбин? Эти являются на вертолетах да на машинах, набивают мешки и домой. Да и ловлю эту рыбу я не на что-нибудь, а на дело. Может, подстерегу такой снимок — все спасибо скажут.

Немного выше моего стана Чилганья разделяется на три протоки. Две первые бурные и глубокие, третья помельче, и, главное, к ней можно пробраться только через мой перекат или со стороны скал. Неделю тому назад я нашел там обрывок капроновой веревки и железные колья. По всему видно, место неплохое и уже испытанное.

Я принес все к протоке, послушал, не шумит ли где машина, и принялся за установку кольев. Дно в протоке усыпано большими и маленькими камнями, сначала я даже засомневался, смогу ли вбить хоть один. Но все опасения оказались напрасными. Острые колья каким-то образом находили щели между камней и стояли так, что их трудно было даже покачнуть.