Дуся Пасько, темненькая миниатюрная девуш­ка, самая маленькая ростом, встревожено  спраши­вала:

      - А на рост очень обращают внимание?

  -Я думаю, что и по твоему росту найдется ра­бота,- отвечала Ирина.- Тебе поручат осмотр шасси...

      Дуся смеялась вместе со всеми и ненадолго успокаи­валась.

-У меня всегда не очень получалось с физкульту­рой. А ведь это важно - полувопросительно-полуза­думчиво говорила Женя Руднева, глядя на Ирину боль­шими серьезными глазами.

-Ничего, подтянешься. Жизнь заставит! До сих пор ты у мамы под крылышком жила...

Руфу не тревожили подобные вопросы. Она была хорошей спортсменкой, крепкой и закаленной. Но все-­таки она волновалась. Потому что ей очень хотелось попасть в армию, потому что сейчас должна была ре­шиться ее судьба.

Дождавшись своей очереди, Руфа вошла. Среди не­знакомых женщин в военной форме она сразу угадала Раскову по Золотой Звезде на груди. Раскова была в темной гимнастерке, на гладких волосах, собранных в пучок,- синий берет. Подняв голову от бумаг, Рас­кова внимательно взглянула на Руфу. Нет, она не улы­балась той ясной и открытой улыбкой, какая запомни­ лась (15) Руфе по газетам. Взгляд ее был серьезным, но в то же время дружелюбным и ободряющим.

- Фамилия?

- Гашева.

Руфа протянула рекомендацию. Раскова улыбну­лась.

-Тоже из университета?

- Да.

-Как со здоровьем?

-Все хорошо.

Руфу спросили, на каком курсе она учится, москвичка ли она, занимается ли спортом. Узнав, что Руфа хорошо стреляет, изучила пулемет, Раскова обра­довано сказала:

      - Ну, вот и отлично! Запишем вас в группу воору­женцев. Не возражаете?

Руфа быстра кивнула. Она не имела понятия, что такое «вооруженец», на это было неважно. Главное, ее куда-то запишут! Берут!

- Завтра пройдете медицинскую комиссию,- ска­зала одна из помощниц Расковой и по-военному распорядилась: - Можете идти.

Перед тем как явиться на сборный пункт, Руфа должна была сообщить обо всем маме. Дама, кроме брата Коли, никого не оставалась: отчим находился в командировке, младший брат Борька у тети Гути, ма­миной сестры, а мать лечилась в санатории. Руфе не хотелось расстраивать больную маму, она долго думала, как же ей поступить,- и придумала. Вечером села писать письма. Написала сразу около десятка пи­сем и отвезла тете, которая жила за городом.

- Тетя,- сказала она,- я ухожу в армию. Это для мамы. Там я написала, что меня посылают в шко­лу пулеметчиков, где я должна обучать стрельбе тех, кто уходит на фронт. Пусть мама не волнуется...(16)

- А где ты будешь на самом деле? - спросила тетя

с тревогой.

- Я еще не знаю точно. Ничего не знаю. Напишу вам. А вы пока посылайте маме па письму раз в не­делю. Можно и чаще...

     - Хорошо, хорошо, девочка, ты только береги себя.

     Тетя заплакала. Она плакала молча и сквозь слезы что-то шептала, но отговаривать Руфу не пыталась, зная, что это все равно не поможет: если девочка так решила, то ничто ее не остановит.

     - Не плачьте, тетя. Я буду вам писать. Обязатель­но. Вот только Колю и Борьку...

     - Не волнуйся. Я посмотрю за ними. Все будет хорошо...

Сборный пункт находился в здании академии имени Жуковского. Сюда в течение двух недель съезжались женщины-авиаторы из разных городов страны. Здесь собралась большая группа квалифицированных летчиц и техников, а также совсем еще не обученных девушек-комсомолок - студенток и работниц московских пред­приятий, которые впоследствии, стали штурманами и вооруженцами.

Когда выдали военную форму, не обошлось без курьезов. Тоненькая казашка Хиваз Доспанова триж­ды обернула широкий скрипучий ремень вокруг талии. А у Дуси Пасько, которую очень беспокоил маленький рост, шинель влачилась по полу. Девушки утопали в гимнастерках, воротники болтались как хомуты, огром­ные кирзовые сапоги не держались на ногах.

И все же форма как-то сразу заставила всех подтя­нуться. Руфа быстро освоилась с ней. Когда-то, учась в стрелковой школе, она тоже носила форму, и ей это нравилось.(17) Понемногу девушки привык али к новой, военной жизни. Подъем, зарядка на улице, завтрак, занятия... Все в строго определенное время, по расписанию.

По ночам душераздирающе выли сирены, предуп­реждая о воздушном налете. Тогда девушки в обяза­тельном порядке шли в ближайшее метро «Динамо», в тоннель, чтобы там переждать налет.

Раскову Руфа видела в эти дни только мельком:

она руководила формированием и была по горло занята хозяйственными и организационными делами. Но од­нажды Марина Михайловна собрала всех и рассказала о планах на будущее. Вся группа должна была ехать в город Энгельс в летную школу, чтобы там пройти ускоренными темпами курс теоретической и практиче­ской подготовки.

...Ранним осенним утром колонна девушек в серых шинелях тронулась в путь. На московских улицах, при­порошенных свежим снегом, было пустынно. Только кое-где уже собирались очереди перед магазинами. До Казанского вокзала, где ждал товарный эшелон, ко­торый должен был увезти их из Москвы, шли долго.

Шагая по заснеженной мостовой, Руфа думала о том, что теперь все уже окончательно решилось: она

будет воевать. И хотя сначала им предстояло ехать на восток, в тыл, а не на фронт, Руфе казалось, что имен­но в это осеннее утро 1941 года она едет на войну, прямо в бой.

Одно только угнетало: фронт неумолимо прибли­жался к Москве, и как раз в это тяжелое время нужно было покидать ее... Город стоял притихший, насторо­женный, ощетинившись дулами зениток, прикрывшись белым покрывалом раннего снега, словно маскировоч­ным халатом. Редкие прохожие останавливались, молча, провожая взглядом колонну.(18) Внезапно из одной очереди выбежала женщина и пронзительным голосом крикнула:

     _ -Девоньки! Воюйте там, как следует! Бейте его, проклятого! Бейте!

Высоко подняв руку, она погрозила кому-то кула­ком, платок соскользнул с ее головы на плечи, ветер растрепал седые волосы. Она молча постояла на тро­туаре, будто задумавшись о чем-то, потом медленно пошла к очереди.

     Сердце у Руфы больно сжалось. Долго она не могла забыть этот надрывный крик...

Поезд отошел, когда уже вечерело. Руфа стояла у открытой двери теплушки, прислонившись к стенке, и смотрела в темнеющее небо, на живую сеть, соткан­ную из лучей прожекторов: в городе была объявлена воздушная тревога. Между лучами вспыхивали искор­ки зенитных разрывов. Кто-то тихо запел:

Дан приказ ему на запад,

Ей - в другую сторону...

       Стучали колеса вагонов. Москва постепенно отдаля­лась...

       Летная школа. Здесь Руфа впервые увидела боль­шой аэродром и на нем самолеты, самые разные: тя­желые четырехмоторные ТБ.4, похожие на стрекоз дву­крылые Р-6 и У-2, низенькие СУ-2, серебристые СБ., учебные и боевые, истребители и бомбардировщики.

Вскоре после прибытия был окончательно утрясен состав групп, летной, штурманской и технической, со­зданных на время учебы. Руфу и ее университетских подруг перевели в штурманскую группу. Девушки об­радовались, так как это значило, что они будут летать.

Потекли дни. Ежедневно - по десять, двенадцать часов занятий. Руфа изучала навигацию, аэродина­мику, (19)бомбометание. Шли занятия по стрельбе из пу­лемета, пистолета, ну и, конечно, изучение уставов и строевая подготовка.

В штурманской группе часто вела занятия Марина Михайловна Раскова. Несмотря на свою загруженность другими делами, она находила для этого время. По тому, с какой увлеченностью рассказывала Раскова о полетах, о способах самолетовождения, можно было догадаться, как любит она свою профессию. Эту лю­бовь она умела передать и «новобранцам».

Марина Михайловна казалась девушкам идеалом человека. Что-то было в этой женщине такое, что притягивало к ней, заставляло удивляться и восхищаться ею. Некоторая сдержанность в движениях и словах и вместе с тем кипучая энергия, скрытая где-то внутри и проявляющаяся во всем, что она делала, сочетались в ней с женским обаянием и большим мужеством.