Сколько раз эти острые грани прорезались в голосе Далии за последнее время?

— Только тогда, когда ты не права, — Дзирт послал ей обезоруживающую улыбку, и осознал, что, вероятно, это был первый безмятежный взгляд, которым он одарил Далию с тех пор, как они вышли из недр Гаунтлгрима, или, точнее, как он увидел страстный поцелуй Далии и Артемиса Энтрери. — Я полагаю, тебе может показаться, что так бывает всегда, — поддразнил дроу, решив отринуть свой собственный негатив и ревность.

Далия задрала нос.

— Значит, в конце концов, ты закончил дуться? — спросила она.

На мгновение вопрос обескуражил Дзирта, потому что ему казалось, что именно Далия проецирует не него собственное скверное настроение. Или, скорее, Далия должна была признать, что это ее надутые губы, или глубокая печаль, или шок, или любое возможное сочетание этих состояний необходимо прекратить.

Но вопрос задел Дзирта на гораздо более глубоком уровне, и, вероятно, глубже, чем намеревалась Далия. Дзирт не мог не признать правдивость ее слов.

Для Дзирта Далия оставалась тем великим противоречием, способным тащить его эмоции в разные стороны по ее желанию, похоже, так же легко, как она меняла прическу. Но с Энтрери… нет, с Энтрери ее уловки не сработали бы. Потому что Артемис Энтрери понял ее, или знал о ней нечто, что проникало сквозь разные прически, чистую или татуированную кожу, соблазнительную или скромную одежду. Возможно, перед Дзиртом она обнажалась физически, но для Энтрери Далия была обнажена эмоционально, раздета до сердцевины того горя, что преследовало ее.

Оно только мельком явилось Дзирту в виде увечного и кривого молодого колдуна тифлинга и реакции Далии на это создание, Эффрона.

— А как насчет тебя? — ответил Дзирт вопросом на вопрос. — Прошло уже десять дней с тех пор, как мы покинули Гаунтлгрим, а ты почти не разговаривала.

— Возможно, мне нечего рассказывать, — Далия так сжала челюсти, будто боялась, что могла о чем-то проговориться, потеряв хоть крошечную долю самообладания. — У меня есть уши, — сказала она и пошла прочь.

Он вышел вслед за ней из лагеря и снова направился в лес, двигаясь медленно и низко согнувшись, разглядывая сломанные стебли и следы ног. Эльфийка шла долго, пока, наконец, не решила отдохнуть на солнечной поляне, где единственный, наполовину врытый камень, давал возможность удобно присесть.

Далия села, откинулась, сняла шляпу и пробежалась пальцами по волосам, позволяя солнечным лучам плескаться на своем лице.

— Идем дальше, — предложил ей Дзирт. — Мы должны узнать, кто или что убило этих гоблинов. Где-то рядом вампир, как ты утверждаешь.

Далия пожала плечами, не выказывая никакого интереса.

— Или берсерк, — продолжал упорствовать темный эльф. — И если второе, было бы неплохо найти его. Это сильный союзник.

— Так же я думала и о своем любовнике-вампире, — сказала Далия, и, похоже, получила некоторое удовольствие, когда при упоминании о нем Дзирт скривился.

— Мы никогда не заговорим о том, что произошло в Гаунтлгриме? — неожиданно спросил Дзирт. — Кривой тифлинг обвинил тебя в убийстве.

Выражение лица эльфийки резко изменилось. Она стрельнула в него свирепым взглядом.

Далия с трудом сглотнула, и пока дроу усаживался рядом, ни на миг не отрывала от него своих глаз.

— Он утверждал, что Алегни был его отцом, — надавил Дзирт.

— Заткнись, — предупредила Далия.

— Он назвал тебя своей матерью.

Ее глаза сверлили его, и Дзирт ждал, что она кинется и расцарапает ему лицо, или взорвется тирадой громких проклятий.

Но она ничего не сделала, что было еще более тревожным знаком. Она просто сидела, глядя в одну точку. Над головой проплывало облако, загораживая солнечный свет, насылая тень на прелестное лицо Далии.

— Неправдоподобно, конечно, скорее невозможно, — тихо сказал Дзирт, идя на попятную.

Далия держалась совершенно неподвижно. Он почти мог слышать биение ее сердца, или это было его собственное? Мгновения пролетали мимо. Дзирт потерял им счет.

— Это правда, — призналась она, и теперь Дзирт выглядел так, будто его ударили.

— Н-не может быть, — выдавил он наконец. — Он — молодой человек, а ты — молодая женщина…

— Я была еще почти ребенком, когда на мой клан упала тень Херцго Алегни, — произнесла Далия так тихо, что Дзирт едва смог расслышать слова. — Двадцать лет назад.

У Дзирта голова пошла кругом, поскольку с самых первых слов Далии он очень легко пришел к мрачным выводам. Он попытался ответить, но обнаружил, что может издать лишь беспомощный лепет перед лицом ужаса, превосходящего его понимание. Он снова мысленно вернулся к дням своей молодости, к моменту выпуска из Мили-Магтир, когда его собственная сестра так непристойно с ним заигрывала, что заставила сбежать от отвращения.

На мгновение он решил рассказать эту историю Далии, попытаться заверить в некотором понимании этой боли, но затем понял, что его собственный опыт определенно тускнел рядом с ее трагедией.

Поэтому он что-то бессвязно пробормотал и, в конечном счете, протянул руку, чтобы притянуть ее ближе.

Она сопротивлялась, но ее била дрожь. Он понял, что слезы, катившиеся из ее голубых глаз, были вызваны глубокой печалью, хоть она и издала низкое рычание, чтобы скрыть свою слабость.

Но этот шрам не смогли бы спрятать ни самоотречение, ни гнев.

Дзирт попытался прижать ее к себе, но она вывернулась, вскочила на ноги и отошла на несколько шагов, повернувшись к нему спиной.

— Итак, теперь ты знаешь, — произнесла она голосом холодным, как суровая зимняя стужа.

— Далия, — взмолился он, поднимаясь и делая шаг в ее сторону.

Следовало ли ему подойти к ней, схватить, сжать ее в объятиях и шептать, что она может высвободить свою боль? Хотела ли она этого? Похоже, нет. Но, однако, Энтрери она позволила поцеловать себя…

Своим собственным рычанием Дзирт отогнал от себя эту нелепую ревность. Речь шла не о нем, не об их отношениях с Далией и, конечно, не о том случае с Энтрери. Речь шла о Далии и ее глубочайшей боли.

Он не знал, что сказать, или что сделать. Он чувствовал себя ребенком. Он вырос, пожалуй, в самом мерзком городе во всем мире, в месте, где обман, убийство и предательство были образом жизни, и поэтому думал, что полностью оградил себя от душевных травм, причиняемых развратом и бесчеловечностью. Он был Дзиртом До'Урденом, героем Долины Ледяного Ветра, героем Мифрил Халла. Тем, кто воевал в тысяче сражений и убил тысячу врагов, кто видел смерть дорогих друзей, кто любил и потерял. Всегда уравновешенный, закаленный мрачной реальностью жизни…

Так он думал.

Так он обманывал себя.

В этот странный момент сочетание эмоций, всколыхнувшихся в Далии, совершенно выходило за пределы его понимания. Это была тьма, усугубленная мраком, неисправимая и находящаяся вне любых зон утешения, которые Дзирт мог создать в рамках своих собственных менее сложных переживаний. Страдания Далии происходили из самой глубины ее сущности. Даже вражеский меч был не в состоянии нанести такие раны. И эти страдания Дзирт не мог ни прочувствовать, ни понять.

— Пойдем, — позвала его Далия ровным и сильным голосом. — Давай найдем этого убийцу.

После чего ушла в лес.

Дзирт удивленно наблюдал за ней, пока не осознал: не было более веской причины для того, что теперь она рвалась на охоту, чем встретить противника для битвы. Слишком глубоко зашли эмоции, которые всколыхнул Дзирт, и Далия не смогла бы найти утешение ни в его нерешительных объятиях, ни в его неловких словах. Поэтому ей необходимо было найти кого-то или что-то, чтобы уничтожить.

Дзирт понял, что упустил момент. Он подвел ее.

На главной площади Невервинтера стоял монах и, пристально глядя на свои руки, крутил их перед глазами.

— Это че, такая боевая практика? — спросила Серая Амбра.

— Я ищу признаки субстанции Тени, — грубо бросил брат Афафренфер. — Что ты со мной сделала, дворфа?