— Нет.

— Много. Несколько миллиардов. Все мы, в сущности, огромные инкубаторы смертоносных бактерий, вирусов и паразитов. Каждый из нас — маленькая бактериологическая бомба. У одного моего друга, его зовут Гэйн, есть интересное сравнение. Каждый человек — как космический корабль, говорит он. Набитый самыми сложными аппаратами, устройствами и другими штуками. Некоторые полезные, другие лишь атавизмы, третьи — балласт… На каждом космическом корабле есть крысы. Их много, они плодятся в тепле трюмов и технических тоннелей, прогрызают пластик, пожирают отходы и мусор. При всей их многочисленности они не могут повредить самому кораблю, ведь он строится из расчета на куда более серьезные нагрузки. Но иногда даже одна-единственная крыса может стать причиной аварии. Например, если перегрызет силовой кабель, питающий реверсные двигатели. Или заклинит лебедку грузового лифта, движущегося на огромной скорости. Одно роковое событие, однако оно чревато многими смертями и даже гибелью огромного корабля. Так и с людьми. Внутри нас много дряни, которая нас не убивает, но бывает так, что крохотный кусочек ее достигнет назначения — и сведет в могилу.

Маан улыбнулся. Улыбался он так же равнодушно, как и ел. Как будто его приученный организм выполнял предписанное ситуацией действия, доведя его до полного автоматизма. Менесс сделал еще глоток. Проклятое кофе все еще было обжигающим. Это означало еще пять-шесть минут в обществе этого странного инспектора, любящего потрепать языком.

— А Гниль — это не крыса, — внезапно сказал Маан, — Скорее, это многоступенчатая фугасная торпеда, нацеленная прямиком на реактор. Она не промахивается, не выжидает, не знает осечек. Да, это случилось в двадцать шестом. Первый случай был у человека с именем Лунарэ, кажется он был инженером по подземным работам. Это дало повод говорить о том, что переносчики Гнили лежали в грунте, который подымали, устраивая жилые блоки. Может, они лежали там тысячи лет. Или сотни тысяч. Ждали. И дождались теплокровных млекопитающих, которым не терпится зарыться в любую землю. Особенно ту, которая обеспечена лунными полисами… Да, это одна из теорий Синдрома Лунарэ. Болезнь появилась именно тут, на Луне, и только тут она может развиваться. Вы, вероятно, знаете, что на Земле не было ни единого случая заражения.

— Видимо, планетарный карантин оказался эффективен.

— Нет, не поэтому. Мы проводили исследования, — равнодушно сказал Маан, — Зараженные Гнилью больные на Земле погибают, но новых вспышек заболевания не происходит. То ли земная атмосфера содержит в себе какие-то препятствующие элементы, то ли ультрафиолет… Нет, Гниль — это лунная болезнь, господин Менесс. Мы по праву можем гордиться ей, ведь пока это единственное наше уникальное достижение.

У Менесса заныло под ребрами.

— Не очень-то приятно слышать, господин инспектор.

— Кто спорит… Знаете, нам ведь еще относительно легко, — Маан доверительно понизил голос, — Кому досталось больше всех, так это врачам. Болезнь внеземного происхождения! Первый в истории человечества случай. Никаких историй болезни, никаких наблюдений, симптомов… Человек на твоих глазах превращается в какую-то проклятую чертову неземную медузу, а ты даже не можешь дать ему простейший антибиотик, ведь никому не известно, как тот подействует. А болезнь поначалу была по-настоящему странной. Сейчас случай Лунарэ считается классикой, а тогда никто не знал, чего ждать от Гнили. И слова такого, Гниль, не было… А просто у человека — кажется, это все-таки был инженер — начались непонятные образования на коже. Сперва думали, сыпь, даже что-то венерическое. Доктор прописал ему таблетки, мимоходом осмотрев. Во время Большой Колонизации болели здесь преимущественно от плохой воды и недостатка кислорода. Но господину Лунарэ лучше не стало. Напротив, день ото дня он становился все замкнутее, нелюдимее.

Менесс с тоской смотрел на выход. Залапанное стекло двери, которого он столько раз касался рукой, выходя из «Еловой ветви», показалось безнадежно далеким.

«Нельзя идти, — подумал он, баюкая в ладони чашку с остатками кофе, — Это Контроль. Стоит только встать — возникнут вопросы. У Контроля всегда много вопросов. Нет, надо оставаться на месте, чего бы ни стоило. Он закончит говорить и уйдет. Просто скучающий инспектор, нашедший покорного слушателя. Однако лицо какое неприятное…»

Краем уха слушая Маана, он осторожно изучал его в отражении натертой столешницы. Менесс часто слышал про инспекторов Санитарного Контроля, но никогда с ними не сталкивался. Да и шанс столкнуться был не очень велик — Аудиторская компания «Даная» заставляла всех своих сотрудников проходить медицинскую комиссию дважды в год. Впрочем, комиссия комиссией, а ловкий Гнилец всегда найдет способ проскочить, утаиться… Они все дьявольски хитры, эти Гнильцы. Поэтому, говорят, у Контроля несколько сотен агентов в штатском, которые, не выдавая себя, постоянно инспектируют организации, фабрики и жилые блоки.

Менесс никогда не сталкивался с инспекторами, но, слушая ленивые разглагольствования Маана, признался себе, что представлял их иначе. Какими-то более спортивными, более хищными, юркими… Впрочем, это, конечно, глупо, лучшая маскировка та, которая не заставляет на тебе задерживаться чужому глазу. Не выделяться из толпы. В этом отношении маскировку Маана стоило признать очень удачной. Глядя на его дородную фигуру, кажущуюся неуклюжей, на одутловатое лицо и застывшее на нем выражение вечной усталости, Менесс признался себе в том, что заподозрить в этом человеке агента Контроля весьма сложно. Скорее он походил на бухгалтера или юрисконсульта какой-нибудь большой, но не очень процветающей компании. Грузного, вросшего в свой форменный костюм, утомленного детьми-подростками, застаревшей язвой желудка…

И вместе с тем это была опасность в ее чистом виде, замершая на расстоянии полуметра от него.

— …когда вскрыли дверь его комнаты, пара жандармов грохнулось в обморок.

— Что? — Менесс вздрогнул.

— Лунарэ. Тот самый первый инфицированный. Его хватились месяца через три, когда болезнь успела основательно над ним поработать. Четвертая стадия по современной классификации. Его фотокарточки стали частью любого пособия по Синдрому Лунарэ. Сказать честно, неприятная картина.

Менесс охотно в это верил. На выезде из его жилого блока несколько лет назад повесили огромный плакат из раздела социальной рекламы. Там был изображен Гнилец, скорчившийся в темном углу. Художник намеренно затемнил изображение, так, чтобы оно передавалось больше игрой теней и зыбкими намеками, но и этого хватало — воображение Менесса всякий раз выхватывало то ли присутствующие на плакате, то ли домысленные им же отвратительные подробности — гнилостные язвы, гнойные провалы ран, сочащуюся из треснувшей кожи кровь… Внизу плаката строгим шрифтом была начертана привычная надпись: «Синдром Лунарэ — болезнь общества. Сообщай о выявленных случаях». Потом он привык. Проезжая каждый день рядом с плакатом, просто отворачивался чтобы не видеть его.

— Спасибо, не стоит подробностей, — сказал Менесс, — Я имею в виду, что знаю симптомы.

— О, — Маан качнул головой, выражая что-то вроде вежливого удивления, — Всегда приятно, когда лунит знает такие вещи. Сейчас они уже часть образовательной программы, но люди… более старшего возраста, редко могут этим похвастаться. Вы знаете все симптомы на память?

— Кажется.

— Расскажете? — инспектор улыбнулся. Кажется, даже с неподдельным интересом.

Менессу ничего не оставалось делать. Чувствуя себя великовозрастным учеником, сидящим за партой перед строгим учителем, он торопливо забормотал:

— Первоначальный симптом — точечные высыпания на коже, имеющие темно-серый, иногда черный цвет, преимущественные зоны поражения — живот, паховая область, шея, внутренние стороны плечей…

— Отлично!

Менесс смутился еще больше. Несмотря на доброжелательность инспектора, тревога его не исчезла, он и сейчас чувствовал ее присутствие, неприятное, слизкое, как ощущение от прикосновения замершей в норе змеи.