— В моей стране множество рабов — индейцы-рабы, рабы из Африки, мулаты и множество других смешанных кровей, чье происхождение вообще забыто.

Чашка Филадельфии застыла на полпути от подноса до ее рта. Она припомнила, как он хвастался своим огромным богатством и различными предприятиями.

— Вы рабовладелец?

Он заметил выражение ее лица и решил немножко посмеяться над ней.

— Почему? Ах, вы янки в синем мундире?

— А вы Саймон Легри!

— Саймон? — Он произнес это имя с тягучим акцентом. — Это плохой рабовладелец в романе сеньоры Стоу «Дядя Тим»?

— «Дядя Том», — поправила она его. — Вы ушли от ответа на мой вопрос.

— Вы ужасно хорошеете, когда краснеете. Вы должны чаще краснеть на людях, и тогда даже эти деревянные североамериканцы будут падать к вашим ногам, как осенние листья.

Он кокетничал с ней, и, поскольку она понимала, что он ожидает ее возмущенной реакции, это привело ее в ярость. Она резко встала.

— Не надейтесь, что я буду поощрять вашу причастность к этому одиозному установлению.

Он вздохнул.

— Почему вы не скажете прямо, что вы имеете в виду? Эти формальности, эта сдержанность не обязательны между нами. Если вы хотите, скажите: «Я ненавижу рабство и рабовладельцев и отказываюсь иметь дело с вами, если вы такой!»

Филадельфия произнесла:

— Я против рабства и рабовладельцев и не желаю иметь ничего общего с человеком, который считает, что держит в рабстве своих соотечественников.

— Хорошо сказано. — Он похлопал в ладоши и потом грустно посмотрел на нее. — К сожалению, я не рабовладелец, так что ваши слова теряют всякий смысл. Но я запомню, что вы женщина, имеющая собственное мнение, и вам нельзя противоречить.

Щеки Филадельфии зарделись. Она злилась на него и на себя за то, что позволила ему обернуть свою доверчивость против себя самой, и вновь взглянула на китайскую вазу. Если бы не стук в дверь, это произведение древнего искусства нашло бы свой конец.

Она встала, чтобы открыть дверь, но Эдуардо опередил ее, одной рукой отстранив ее, а другой открывая дверь. Только тогда она вспомнила, что предполагается, что он слуга, ее слуга. Коварная улыбка сменила на ее лице нахмуренность.

В комнату вошел служащий отеля.

— Вы звонили, мадам?

Эдуардо схватил его за воротник.

— Никто не смеет обращаться к мемсаиб, пока она не разрешит!

Эффект, произведенный громовым голосом Эдуардо на вошедшего, был таков, что можно было бы расхохотаться, если бы Филадельфия не была слишком зла, чтобы дать ему повод получить удовлетворение от ее изумления.

— Отпусти его, Акбар, — резко приказала она.

Он тут же выполнил ее приказ.

— Как пожелает мемсаиб, — почтительно сказал служащий и пошел к двери.

Филадельфия с блистательной улыбкой сказала перепуганному служащему:

— Я извиняюсь за моего слугу. Он забыл, что мы уже не в диких лесах Индии. — Она увидела, как Эдуардо показывает ей что-то жестами из-за его спины, и сообразила, что забыла прибегнуть к французскому акценту. — Вы простите меня?

— Все в порядке, мадам, — отозвался служащий, оттаявший от улыбки молодой красивой женщины. — Индия, вы говорите? Мы здесь, в отеле «Виндзор», привыкли иметь дело с людьми самых разных национальностей. Не так давно у нас останавливался один господин из ост-индской компании, наш постоянный клиент.

— Это очень интересно, — сказала она, не обращал внимания на Эдуардо, который своей жестикуляцией раздражал ее. — А теперь, месье, чем я могу вам помочь?

Служащий выглядел удивленным.

— Мадам, это вы звонили мне?

— Я? — Филадельфия оглянулась вокруг, как бы для подтверждения, пока ее взор не остановился на Эдуардо. — Акбар! — сказала она укоризненно. — Ты ведь знаешь, что нельзя беспокоить служащих отеля. Какой стыд!

Она резко обернулась к служащему.

— Вы мне простите мою ошибку. Мой слуга, как это у вас говорится? — Она покрутила пальцами у виска. — Иногда он забывает, что мы не дома, где он командует сотней слуг. А здесь, в Америке, он не всегда внимателен. Вы меня понимаете?

Служащий кивнул, но его адамово яблоко ходило вверх и вниз с такой быстротой, что она удивилась, как он успевает дышать.

— У вас сотня слуг, мадам?

Филадельфия пожала плечами, удивляясь, почему ей пришло в голову назвать такую несуразную цифру.

— Это не так удобно, как кажется. Подумайте только, что все они должны мыться, одеваться и иметь помещение, где спать. Для моих здешних нужд мне вполне достаточно Акбара. А теперь вы можете идти, но после того, как Акбар извинится перед вами.

Служащий взглянул на бородатого мужчину в тюрбане, который стоял, скрестив руки на груди, и затряс головой.

— В этом нет необходимости, мадам. Никто не причинил мне никакого вреда.

— А я настаиваю! — Она взяла служащего за руку и доверительным тоном продолжала: — Акбару нужно поучиться, как вести себя. У него ужасный характер, ужасный! В Индии он носил на боку большой меч. Слуга не слушается? — Она провела пальцем по горлу. — Вот так! И нет больше слуги!

Адамово яблоко на горле у служащего утонуло в его воротнике.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что он… он должен извиниться! Мы в Америке! И мы должны вести себя как американцы. Акбар?

Повинуясь ее приказу, Эдуардо проделал свой извинительный жест и очень серьезно сказал:

— Как пожелает мемсаиб. Тысяча извинений, вы, мелкая блоха!

Бедняга служащий слегка обалдел от такого обращения, но, увидев глаза Филадельфии и то, как она отрицательно мотнула головой, решил не развивать эту тему.

— Извинения приняты. А теперь я пойду.

Он протянул руку мужчине в тюрбане, но тот угрожающе упер руки в бока. Служащий опустил руку и отвесил Филадельфии низкий поклон.

— Если вам что-нибудь понадобится, мадам…

— Мадемуазель, — поправила его Филадельфия. — К сожалению, я не замужем.

— Не замужем, — повторил служащий, приобщив эту информацию к сообщению о сотне слуг. — Очень хорошо, мисс. Я целиком в вашем распоряжении.

Он обернулся и с облегчением увидел, что этот «дикарь с повязкой на голове», как он описал его потом портье, открыл для него дверь.

Эдуардо закрыл ее на ключ и обернулся к Филадельфии, брови его были нахмурены, руки уперлись в бока.

— Вы понимаете, что вы сейчас сделали?

Филадельфия отступила на шаг.

— Вы заслужили это!

Она увидела, как он подошел к ней, и поспешила отступить еще на шаг.

— Вы сами сказали, что вы мой слуга.

Он сделал еще один шаг, и она опять отступила.

— Как мне поверят, если вы отдаете приказы?

Она оглянулась, прикидывая расстояние до двери спальни.

— Если вам не нравится то, что я делаю, оставьте меня. Я не намерена… что вы делаете?

Он прыгнул к ней. Филадельфия сделала два отчаянных шага. Дверь в коридор казалась довольно близкой, но, когда ее рука схватилась за ручку двери, он обхватил ее сзади и приподнял.

Эдуардо прижал ее к своей груди и дважды, как в вальсе, прокрутил, прежде чем поставить на ноги.

У нее закружилась голова, и она прислонилась спиной к двери, не зная, что можно ожидать от него дальше, но раскат его хохота удивил ее.

— Вы… вы необыкновенное создание! — выкрикнул он. — Вы понимаете, что вы сейчас сделали?

Она медленно покачала головой.

— Вы одним махом добились того, на что у меня ушли бы недели. Вы произвели на служащего отеля такое впечатление, какое он никогда не забудет. К полудню об этом инциденте будет говорить весь отель. За обедом это станет темой разговоров половины постояльцев. Завтра многие обитатели Пятой авеню будут знать, что вы в городе. Это было блистательно! А эта история о том, что я убивал непослушных слуг, — просто гениальна! Как вы додумались до этого?

— Сама толком не знаю, — призналась Филадельфия, приходя в себя и начиная понимать, что ее не задушат. — Если вы довольны, вы могли бы сразу об этом сказать вместо того, чтобы гоняться за мной по комнате.