– Октеракт Киртани. – вставил Валлур.

– Названия не отражают сути! – Лэрд нервно откинул засаленные локоны свободной рукой. – Ты обставил сам себя.

– Лэрд, приятель, это полный бред! – не выдержал Аттвуд, перешедший ближе к Орно и помогающий ей с животом Утглара. – Перемирие в составе делегации Объединения подписывал сам Тарстон и с тех пор накал полностью улёгся.

– Мидлсбро стоит на побережье, Гаррингтон. Ты, а не я, начальник безопасности! – перенаправил он оружие. – Как думаешь, долго ли высадить десант и захватить объект, отстоящий он него всего на пятнадцать миль?

– Да ты параноик!

– Это ты недальновидный болван! Тройка катеров с тридцатью-сорока солдатами второго поколения вполне справятся за час. Присовокупи к тому послевоенный статус границ, а так же тот факт, что наши лодки несколько лет не плавали на патруле в Балтику и скажи мне: кто так тасовал карты? Кто идиот?

– Раз все мы здесь, а некоторые ещё и целятся друг в друга, то умных наберётся едва ли. – сверкнули кольца коллоидного серебра, когда Адайн поудобнее перевела колчан под плечо и вышла слева от Флойда.

– Почему ты смотришь, но видишь среди нас врагов?

– Может быть потому, что пока вы заводили друзей среди местных инопланетян и увлекательно болтали с Валлуром, я пережил и видел в оном месте только нескончаемый Ад с кошмаром?

Аттвуд недоумённо тряхнул головой.

– Да, Аттвуд, удивляйся. Не все тут вдыхали полной грудью лесные ароматы и восторженно провожали закат. С самого момента перемещения я сражался с пытавшимися меня убить. Бился против тьмы, во тьме и самой тьмой. В холод, зной или в зловонных топях. А потому не попрекай меня излишней горячностью! Я видел достаточно.

– Такому потерянному и отбитому от людей как тебе нужен был только повод вспомнить проклятые Филиппины! Ты даже сейчас отвергаешь помощь, лишь бы дождаться момента, когда безнадёжность ситуации сама, автоматически выпишет тебе ордер на не лимитированные убийства. – указал Аттвуд вверх и попал на провал в потолке. – Хватит оправдывать бессмысленную конфликтность, составляющую всё твоё жалкое существование с минувшей войны. Себя прежнего не вернёшь.

– Жалкое?! – свирепо рыкнул Лэрд. – О нет, Аттвуд, я не жалок. – переключатель поднялся до отметки автоматического ведения огня. – Не более жалок, чем все вы.

– Опусти оружие. – вмешался Гартвиг, а Экрит, во всём поддерживавший верховного ловчего, поискал стрелы. – Не уверен говорит ли правду названный Флойдом, но знаю, что на сегодня довольно убийства. Здесь нет отродий, повинных в смерти вольных, и нет Рикташа. – в зеркале не вытертого ножа Лэрд разглядел свой искажённый портрет. – Волей Дирфана, тебе не забирать их свет.

– О, правда? Как ты не забирал жизни у отродий там в тоннеле? "Волей Дирфана" – так себе самооправдание. В чём разница? Почему твоя месть лучше моей войны?

– Не месть, а долг перед будущим. Ими самими были избраны устремления. История тех, кем они были когда-то, стёрлась в тот момент, когда Рикташ возглавил хребты неспокойного Раппара и самое страшное для Кайгалса и Фракхи, да и для всего Гирвалма только грядёт. Где власть берёт сорняк, там пошчаку не виться по скале.

– Где заводь полниться лишь тиной, там сгинет и родник. – вторила Адайн выученное наизусть продолжение сказа о Дирфане, протягивая Экриту часть своих стрел и дожидаясь пока он, неожиданно смущённый, неловко их примет.

– Отродья давно мертвы, но Кайгарл и Фракха ещё нет. – кивнул ей Гартвиг. – Если ты желаешь одной войны с Мулгом, то что же, я не стану мешать. Делай со своей жизнью что захочешь, мне она безразлична. Но сначала ты должен идти с нами к Рохау.

– Пошёл ты! – прыснул Лэрд на ступени, так трясясь с оружием, словно его хотели заставить совершить прыжок в резервуар с кислотой, разъедающей кожу. – Я туда не вернусь!

– Вернёшься. И вместе с нами исправишь, что натворил.

– Рохау? – Адайн почувствовала жжение, будто под лопатку заполз лесной жучёк. – Это же обычный миф, чтобы непослушных детей пугать. Её никто не нашёл. – воцарилось молчание. Она громко сглотнула скопившуюся слюну. – Ведь не нашли?

Гартвиг вздохнул, подёрнул капюшон и снова повернулся к Лэрду, направившему на них ствол.

– Совершишь глупость – продавил он, – изберёшь врагами нас, и оккнумы на пару с кеюмами будут доедать то, что от тебя останется. Теперь опусти оружие. – металл сыграл тусклым бликом меж его невероятно подвижных пальцев. – Даю последний шанс.

Лежащий негромко всхлипнул и, казалось, совершенно затих. Лэрд поколебался, пробежался взглядом по сторонам, но потом всё же опустил оружие, не желая больше испытывать намерения изменчивой судьбы, щедрой к нему на специфические неприятности. Подобным же образом поступили и остальные, сбрасывая скопившийся в комнате накал взаимного напряжения.

Аттвуд придерживал теперь зашитый живот раненого и с отвисшей челюстью наблюдал за действиями напарницы. Орно отрешённо убрала от шеи Утглара перепачканные руки, согретые тёплыми сгустками пузырившейся крови, и, вытерев их о скомканный лоскут рубашки Флойда, фартуком заправленный за тонкий пояс подвязи, отошла к установке Гирвулда, поигрывающего линиями-углублениями в мерцании сталагмитовых огоньков пробуждённого талнирида.

Находящиеся в комнате притихли и прислушивались к её размеренному сопению, делящему рефлексивные сжатия узкой глотки, хорошо очерченной небольшими жилками, пока Орно тишайше вдруг не произнесла:

– Не дышит…

***

В сна моего рассказ Жар погружён, но гомон, разрастающийся, слышит.

Уже совсем не видно края существам, пришедшим ко вратам, и ещё больше их столпилось в середине зала, перед стопами статуи Дэхзажа, защитника и стража, не смея перейти отмеренную им черту.

– Скажи мне, Эйр… – очнулся. Двадцатый наступает день и девятнадцатая ночь проходит. Обилие смертей невыносимо долго зреть. – Зачем сейчас от дома самого они сюда летят? Глазеть?

– Всегда чего-то толпы ожидают. Смертей, простого униженья, подложных сцен, но – смеюсь я горько. – никогда прозренья. Где возбужденье, возмущенье, накал и смрад преобладают, там любопытства дух их никогда не покидает.

– От нас им ничего не взять. Не предоставлю повод, довольно отдавать. Пусть спустят позади застывшую охрану – ни слова в простоте наречия я не произнесу. – о грудь он ударяет. – Хоть так оставшуюся честь уберегу.

– Поверь мне, милый Жар, узоры сердца твоего и дум высоты годятся себялюбам лишь для зависти, сползающей в отвратную тошноту.

– О да, я обратил внимание. – Дэхзаж, с огромной высоты, взирает на ничтожных своим ликом гордым, исполненным душевного страдания. – Совсем не чтут пришедшие героев из сказаний.

– Для них они, как я и ты, никто. Собрание уничижительных напоминаний. Толпа не знает их имён, не помнит лиц, обветренных в пути, и светоч храбрых глаз не воззовёт на подвиг вечно ждущих чуда.

– Наичестнейшего им всем суда.

– Суд состоится, милый Жар… – шумят в ветрах узоры клиссов дальних под ногтями. – И состоится скоро. Потерпи.

– Нам, из тех, кто сохранил рассудок, нет повода о низком на высоком слове говорить. Забыть – и то не стоит сил. – гремит цепями, а эхо долгое, от бесконечности бормочущих голов, идёт по витражам вибрационными рядами.

По случаю, приглядываюсь до бериллия барханов через надёжного стекла запор. Не утихает буря в мире сим с тех пор, как ко дворцу пришли нечистые на помыслы и дан им был решительный отпор.

Средь половинок лун, блестящих живописно от частиц, подброшенных до трубчатого покрывала облаков, угадываются очертания колонн разрушенных, а с ними рядом… Плеяда панцирей-бугров? Неужто при песках, у старого иссохшего фонтана, последний зверь изрёк посмертную мелодию телесного органа?

– Эйр, ты здесь? – следит за направлением очей. – Разглядываешь ночи свет?

Почудилось. Нельзя надолго отлучаться, он просит от меня ответ.

– И да и нет. Я нахожусь в раздумьях.