– О чём же?

– О судьбе. – приподнимаю от узоров клисса руки и дымкой возвращаюсь в зал. – Похоже найдено решение. – иль мною дирижируют полночные виденья? – Я знаю, как спасти твою сестру, не вовлекая вас и далее в нечестную забаву.

– Тогда скорее, расскажи свой план, коль есть на гнёт господ управа! – в молчании тягучем прибываю. Устала. Как будто дни идут за годы… – Эйр?

– К последнему из наших пробуждений окончатся невзгоды. Мною сейчас даны подложные указы, разосланы оставшиеся верными гонцы. – касаюсь сгустков, вспухших у виска. – Сестру твою сопроводят до этой залы и, когда из-за меня вдруг всполошатся подлецы, спадут оковы, разбиваясь, ты с нею поспешишь прям к кораблям через пустыню.

– Но как же ты? Коль хлынет в зал песок сквозь сломанный витраж… – представил. – О нет, всезнающая Эйр! Я смерти не могу предать последнюю богиню. Кого угодно, только не тебя.

– Представилась возможность, так спасай любимых! Спасай себя. – хочу, но не могу, в сне истощившись, кричать на верностью исполненного Жара. – Ты этого желал ведь с самого начала. Спасайся.

– Желаю и сейчас, но не такой ценой.

– Меня не тронет стража. – лгу. – Не тронут господа. – лгу вновь. – И толпы не пройдут за линию Дэхзажа, защитника и стража. Я и сама не помню сколько здесь живу. Как можно им, как к смерти ближе восстоящим, убить того, что с нею не в ладах? Оставь тревоги.

– Тревоги? – беспечностью он возмущён. – Ещё не выжил ни один богоподобный, что перешёл пред властолюбцами дороги!

Расслабившись, я улыбаюсь, поглаживаю руки, ниши трона обвожу, худую спину изгибаю на показ, но всё же выдаю намёк, сокрытый блеском чёрным подведённых глаз.

– Нугхири. – догадался, смиряясь недовольно с планом. – Мудрец великий в самом деле жив сейчас.

– Сейчас, вчера иль завтра – великим время не указ. Ведь он один из лучших. – шепчу на ухо Жару нежно: – Один из нас…

– Я до сих пор не понимаю. – главой мотает, а тени, что всегда гонимы, перед последними ступенями у трона играют. – Сказала раньше ты: "В конце ответ, я вспомню". Но почему так важно это знанье? Пусть даже и найдут Нугхири господа, пусть он, во что не верю, согласен будет повести вперёд народ заблудший к доле лучшей по возвращению, но власть? Уже украденное дважды не украсть! Былое слишком далеко.

– И потому так близко… – не поднимаясь с трона, я Жара кругом, дымкой обхожу.

– Загадкам времени не нахожу я, Эйр. – смущён и с толку сбит.

– Ох Жар, сама ведь мало знаю. Сколько не зрю я сон – одни обрывки после остаются. – волнуюсь, а факелы, сжимаемые толпами в руках, под сквозняком мечтают огоньками к входу дотянуться.

– Из-за чего не можешь к прошлому лицом ты повернуться?

– Хотела бы ответить, но для самой себя былое отворить, что призрака ужасного приветить. День ото дня мне тяжелей, не мог сего ты не заметить.

– Тогда довольно на сегодня? Событья завтрашнего ждём? – вставая, отдых предлагает.

– Нет! – узор последний клисса голос обретает, под ногти лезвием расточенным вползает и разум всполохами света заполняет. – Последняя осталась в песне часть. Не уходи.

– И эта часть, как обещала ты, истории чужих побед и поражений скелет придаст? – увидев интерес его, чуть ближе к Жару, получше уши навострив да факелами место освещая, господ служители подходят, систрумами бренчащими тряся и шумную толпу к порядку призывая. – По полочкам происходящее во снах разложит?

– Разложит. Подобное тебя, мой милый Жар, отныне пусть не потревожит боле… – как будто бы наперебой служителям, его вкруг обступившим, твержу я, запинаясь, и, без оглядки, обращаюсь к вселенской тишине, от тела немощного дымкой отрекаясь.

Ступаю в сне…

***

Два последующих голодных дня у них целиком ушли на поиск выхода. Остаток от файеров, если ту палку вообще можно именовать остатком, быстро дожгли и большую часть пути продолжали почти впотьмах, сдабриваемых лишь редкими засветками геф-проектора, касавшегося хлипких земляных стенок своим рыжеватым свечением. Разговоры, возникая, затухая и разгораясь вновь, не унимались. И, когда тревожные сплетения расколотого рассказа, как их назвал Экрит, были полностью собраны, спутники, удовлетворившись целостностью сложившейся истории, наконец умолкли, продолжив скрести еле вздымаемыми ногами прохладную грязь.

Едва робкий лучик хлестнул по шёлковым ладоням да шершавым пальцам, обогрел светло-зелёный платок, украшенный строгой полосой синего кобальта, и солнечным зайчиком отразился на непроницаемо-тёмном стекле визора от хрома револьверной рукояти, так сразу разномастная группа, обессилив, пала у травяного настила, бессознательно пытаясь отнять ртом от синих трубчатых листов скопившуюся внутри влагу.

Геф-проектор, перестроенный Валлуром на местное временное поле, показывал день, клонившийся к вечеру.

Насчёт направления тоннеля Экрит, почерствевший и словно сдавший на несколько лет, попал в десятку. Верхний предел со стороны казался довольно суровым местом, где каждый первый шаг мог стать последним для ведущего, а каждый второй и для ведомых. Неожиданно резко возникшая свежесть воздуха сначала и вовсе сковала их дыхание невидимыми ошейниками, не позволявшими толком прокашляться.

Лэрд, после облучения не могущий припомнить ничего о себе самом, почему-то ассоциативно точно сопоставлял всплывавшие в памяти пейзажи и места с непосредственно встречаемыми. Сейчас он увидел горные тибетские тропы, сползающие в облагороженные долины, полные почтения и традиции. Несмотря на это ощущение, назвать Верхний предел исключительно гористой местностью было нельзя, ведь большую его часть составляли низкие и высокие плато, окрашенные различными комбинациями багровых, коралловых, жёлтых, белёсых и зеленоватых трав да кустарников пятнадцати-двадцати ярдов в высоту, напоминавшие укрупнённые квадраты европейских полей, если смотреть на край с высоты птичьего полёта. Троп до ближайших деревень, запрятанных в лесах, сразу определить не удалось даже Адайн, но шлейф притоптанного снега уводил к нижней долине, примыкавшей к глухой части хребтов Раппара и отталкивавшейся от неё полноводной рекой. Эта река не бурлила как Веф, перекатывающаяся по холмам Фракхи, или как далёкая Ф`Ло, забегавшая под восточные горы и дотягивающаяся до приморских степей Самшада, но холодными водами легко отвращала недругов вольного народа. Орно, немного подумав и порывшись в памяти, называла её Валм.

Кайгарльцам, закутавшимся в плащи, было не до разведки и наблюдения. Они, несмотря на взошедшее солнце, в какой-то момент отошли от группы, выбрали подобающее ритуалу место и похоронили Утглара со всеми почестями. Курган насыпали из ракушковых камней, поместив его у пока небольшого куста растущего древа. Ловчие, как и другие спутники, не выдавшие своего присутствия, некоторое время стояли у него, но не сказано ими было погребальных слов, ибо никакие слова не смогли бы отразить глубину ощущаемой скорби, пересилившей иные чувства.

Лэрд, согласившийся на фактически ультимативные условия, не избегал неуверенных попыток травницы отереть застывшие потёки на его лице, шее и руках, но в остальном держался от группы в стороне, с видом уличённого в серьёзном проступке, и оружие из рук не выпускал. Флойд, шедший рядом с Адайн, не знал, что с ним делать дальше. Он был уверен – Лэрд не поколеблется в следующей попытке убить его или кого-то из них, просто ждёт чего-то. Может подходящего времени? Или всё же жестокий ум правда терзают совсем другие мысли? Среди живых Лэрду было неуютно и все это видели.

Быстро актуализировался вопрос о пище и месте под ночлег. Валлур, удерживаясь на своих тонких конечностях, стоически высился надо всеми, но даже необычайно сильный зилдраанец начинал сдавать в рефлексах, что впоследствии выявилось при его неудачных попытках наловить дичи. Тогда проблему с продовольствием выпало решать Адайн, которой Флойд, сильно к ней привязавшийся за время странствия, хотел было вызваться помочь, но волевым решением охотницы, знавшей тонкости своего непростого ремесла, этого не случилось.