В этот раз знакомое кресло под навесом пустовало.

— Где Кохови? — спросил Антонов молодого пограничного сержанта.

У сержанта мягкое мальчишеское лицо со светлой красноватой кожей цвета необожженной глины.

— Вы разве не знаете? Убили его.

— Как убили?! — обомлел Антонов.

Сержант развел руками:

— Да вот так! Как убивают людей — просто! Раз, и все!

Чудовищная нелепость! Добродушного, жизнерадостного Кохови убили, и теперь это кресло так и будет оставаться пустым долго-долго, потому что никто не посмеет его занять. Будет оно стоять под навесом как памятник товарищу, погибшему на посту. Оказывается, банда контрабандистов попыталась склонить Кохови к сообщничеству, рассчитывали перебросить через границу большую партию валюты. Предлагали хороший куш. Кохови отказался. Тогда его подстерегли и ночью, когда он возвращался с дежурства, всадили нож в живот. Он умер на другое утро.

Вот тебе и добродушный толстяк в кресле под навесом, который, казалось бы, ничего не делал, только улыбался…

Когда Антонов пересек нейтральную полосу и очутился уже на куагонской стороне, он вдруг подумал, что в той жизни, которая оставалась теперь за его спиной, он что-то утратил невозвратное, и пройдет много лет, а все будет и будет являться в его память улыбчивый толстяк, сидящий в кресле у границы двух стран, мимолетный друг на чужой земле.