Не теряя времени даром, я вырубил куском кремня (я его не оставил в яме, все же оружие) палку из самого высокого ствола кустарника. Расщепил его и вставил кусок кремня, затем нарвал в озерце кувшинок вместе с корнями, и гибкими стеблями обмотал мой импровизированный дротик, к охоте я был готов, но копытные к водопою приходят на рассвете, поэтому я нарвал ковыля и устроился на ночлег в неглубокой ложбинке. Мне повезло, ни одна хищная тварь не обнаружила ночью моего логова. А наутро я увидел приближающееся к водоему стадо сайгаков. Я устроился метрах в двадцати от источника в неглубокой ложбине. Сверху замаскировался сухой травой и стал ждать. Первая антилопа – разведчик сторожко подошла к водоему, понюхала воздух (ветер дул на меня) и жадно припала к воде. Сразу же за ней на берег хлынуло все стадо. Я дал им напиться и только потом бросил дротик в голову молодой самки. Туповат был кремний, он лишь оглушил животное, но я в четыре прыжка долетел до припавшей к земле самки и свернул ей шею. Пока добивал животное, стадо легкими прыжками унеслось прочь. Первым делом я снял шкуру. Дело очень нелегкое, особенно, когда вместо ножа используешь кусок камня.
Закончив со шкурой, я бросил ее в воду вымачиваться. Наконец, я смог поесть сырого мяса. После обильной трапезы я набрал золы от прежних кострищ, смешал ее с песком и долго стирал этой смесью внутреннюю часть шкуры вместе с песком и золой удалился жир и остатки мяса. Я еще прополоскал шкуру и повесил ее сушиться. Все тем же кремнем я, как мог, нарезал небольшую часть мяса на тонкие полоски и повесил на кустах обвяливаться на солнце. Затем вырезал из шкуры мешок, ремни и остатками обвязал себе ступни. Набрал воды в мешок, подвязал его на спине ремнями и, последний раз перекусив, тронулся в путь.
Шел я и думал, что не так-то просто уничтожить бойца, прошедшего школу выживания…
А на следующий день меня опять спеленали. Все получилось весьма глупо. Я больше суток уже не спал. Полуденный зной меня разморил, а вокруг не было ни души, поэтому спрятавшись в балке, я крепко уснул, а очнулся уже связанным. Ловко черти меня спеленали. В смысле не черти, а какие-то бродяги и, похоже, еще и людоеды. Лежу и слушаю, о чем эти двое судачат:
- Ты, посмотри, его, похоже, уже грабили, – говорил первый бродяга.
- Ага, а сам он тощий…
- Зато молодой, и мясо то вкусное, поди.
- Нет, девка была бы лучше – козлом не пахнет, – отвечал его оппонент.
Правы они, отощал я здорово. Походы и драки согнали нагулянный за зиму жирок. А в последние дни питался впроголодь.
Заворочался я, попробовал на крепость свои путы, нет, крепко связали. И ослаб еще вдобавок? Злость меня взяла на этих недоумков. Отсутствие пищи сегодня - это еще не повод становится людоедом.
– А что, вы еды надыбать совсем не в силах? Вон, зверья полно кругом, - спросил чиркающего кресалом в попытке добыть огонь бродягу.
Старший по возрасту бродяга промолчал - раздувал тлеющий трут. Затем увидев, что пламя схватилось, повернулся ко мне.
– Ты сынок не думай, мы - не людоеды. Просто некогда нам на охоту время тратить, погоня за нами. Сегодня мы сытые почти, по дороге корешков – ягод перехватили, а завтра пойдешь с нами, и ,если к вечеру ничего по пути не попадется, то не обессудь.
На этом наш диалог и закончился. Но через некоторое время, когда старший уже устраивался на ночлег, второй, который остался охранять наш сон, завел разговор о жратве. Мой охранник, смотря на огонь (вот придурок!), монотонно бубнил себе под нос: - Кухарем я раньше был у богатого купца из Городища. Подворье у него богатое, дом в три этажа, кухня большая с двумя печами. А на кухне царил я. Бывалоча, встанешь раненько, тесто уже подошло с вечера, печи уже протоплены. Хлеб – пироги расстоятся, засадишь их в печку, дух хлебный по всему дому идет. Какие пироги я ставил! С визигой, налимьей печенкой, заячьими потрошками, с бараниной и лучком! А помнишь, Иван, каких поросят я запекал! Смочишь его водкой, чтоб корочка хрустящей была, пяточек и уши тестом обязательно прикроешь, чтоб не отвалились, и постоит он в жаре, а ты знай, поливай его душистым соком с противня. И выходит он голубчик румяным, и даже веселый вид приобретает. Особенно, когда посадишь его на блюдо, украсишь молодой картошечкой по краям, а в рот пучок петрушки засунешь. Ммм…
В желудке у меня громко урчало от голода и я проворчал:
– От ваших вкусных разговоров я даже полнеть начал.
Иван помлямкал губами во сне и отчетливо произнес:
- Это хорошо, повышение жирности и удоя ведут…
К чему они ведут я так и не услышал, Иван перевернулся на другой бок и оглушительно захрапел, не забывая периодически пускать ветры. Наверное, травы нажрался…
- Он раньше пастухом при стаде у нашего купца был, – охотно пояснил кухарь и замолчал, глядя на пламя костра.
На ночь мне все же кисти рук освободили. Видимо посчитали, что не стоит портить продукт до его использования. Но и так, прикрученный ремнями к дереву я чувствовал, что к утру тело мое окоченеет. Поэтому стал двигаться, стараясь ослабить путы. В принципе с двумя бродягами я справлюсь, но нужно развязаться и тело размять. Но мне так и не удалось осуществить задуманное, после полуночи сменивший кухаря Иван проверил, надежно ли я привязан к дереву. Укоризненно качая головой и бормоча что-то себе под нос, он подтянул ослабшие путы. Я еще немного подергался, и путы опять слегка ослабли, но Иван часто посматривал в мою сторону, и мне ничего не осталось, как только уснуть, набираясь сил.
Очнулся я от диких криков.
Иван под утро видимо заснул и на его беду именно в это время кочевники, проезжавшие невдалеке, учуяли запах дыма от остывающего костра. Это были люди Ильяса, и в данный момент они кружили вокруг несчастных бродяг, осыпая их ударами нагаек. Визжали все вместе и Иван с поваром от боли, и степняки от восторга. Радовались они тому, что поймали своих беглых рабов. Наконец, один из знакомых мне в лицо кочевников, оторвался от столь веселого занятия и принялся освобождать меня от пут. Лицо при этом у него было совершенно спокойно, как будто он каждый день видел, как авторитетные люди попадают в плен да еще в голом виде. Среди людей мурзы не нашлось ни одного говорящего по-русски, поэтому, когда они натешились и связали рабов, мне, молча, бросили какую – то тряпку, которой я прикрыл свои чресла и жестом показали присаживаться на запасную лошадь. После чего, не оглядываясь на своих мучителей, я помчался в сторону стойбища в сопровождении одного кочевника.
Мой приезд, в ставку мурзы Ильяса не вызвал особого переполоха. По дороге мы заехали к пастухам и одолжили у них рваную одежонку. Так что увидевшие меня впервые могли предположить, что я местный скотовод.
В стойбище я даже не сразу нашел юрту Зульфии – настолько поменялась обстановка. Заметно прибавилось число юрт. Жилища местных кочевников располагались отдельно от юрт, прибывших на курултай соседей. Юрты членов семьи Ильяса перенесли на небольшой, пологий, холм в полумиле от основного стана. Мои ребята наравне с бойцами Ильяса несли охрану вокруг холма и чужих без разрешения мурзы на холм не пропускали. Самому мурзе было некогда со мной общаться, он принимал не только дальних родственников, приятелей, но и не очень дружелюбно настроенных к нему владетелей. Подолгу вел с ними беседы, которые заканчивались ежедневным пиром. Лишь за три дня до намеченного общего совещания он вызвал меня, да и то скрытно.
– Все, Степан, договорились, будем выбирать хана. Ты с Юсупом распредели бойцов. Выборы хана будут здесь, на холме, проходить. Я предупредил домашних, чтоб вам не мешали.
За три дня я уже наслушался местных сплетен, узнал расстановку сил, примерно знал, кто из владетелей будет всеми силами поддерживать Ильяса, а кто будет недоволен его возвышением. Конечно, сам я не участвовал в местных посиделках – язык почти не знаю. Но кое-кто из моих ребят неплохо знал язык кочевников. А вечерами свежими новостями со мной делилась Зульфия. Считая меня своей женой, она не поленилась найти в стойбище русскую рабыню и за год обучилась русской разговорной речи. Вечерами, когда я отдыхал, лежа на кожаном тюфяке, она, положив мою голову себе на колени, расчесывала мои волосы, и, мило коверкая слова, болтала обо всем, что успела узнать за день. По ее словам выходило, что против мурзы настроены трое вождей, но только у одного из них имелось изрядное число воинов, остальные, так были не в почете у степняков, поэтому и воинов у них было мало. Всего же у противной стороны здесь, в ставке, имелось чуть более полусотни бойцов. Поэтому, как только Ильяс объявил о дне выборов, я сразу занялся подготовкой засады. Юсуп, по моему совету, с ночи выставил дозор из двух десятков своих людей на охрану жилищ от внезапного нападения. Остальные воины ночевали в своих юртах. Когда лагерь затих, я вывел своих ребят на позиции, и они полночи копали окопы. Засады расположились так, чтобы можно было с наибольшим эффектом отразить внезапное нападение на ставку Ильяса.